Когда он увидел, как девушка упала с моста на парня, какое у него возникло желание? Броситься к ним на выручку? Позвонить в «Скорую»? Позвать на помощь? Нет, сбежать. Итак, повторимся: его трусость даже не обсуждается. Харун хотел убежать, потому что у него возникло странное ощущение – это произошло по его вине. Несколькими минутами ранее он фактически проклял этих двух за то, что они не Джеймс. Пусть он не попросил словами, но зато попросил с намерением – а Харун знает, что Бог к этому прислушивается. Все врут о том, чего хотят, но намерения всегда слышны Богу. Поэтому сначала он встал неподалеку и попытался вспомнить подходящую молитву, которую произносят, когда случайно просят Бога нанести людям вред. Но в голову пришло лишь: «As’alu Allah al ’azim rabbil ’arshil azim an yashifika» – так у Аллаха просят исцеления. (Для себя он его попросить не мог.) Но он хотел, чтобы в отчете было отражено, что, увидев кучу тел, представив, что они мертвы или получили серьезные увечья из-за его мыслей, он переборол шок и подошел ближе с намерением поступить правильно – оказать первую помощь, позвонить 911, прочитать верную молитву. И в этот самый момент тела распутались, и женская часть кучи села. К счастью, он мог разглядеть ее лицо: острые скулы, характерные овальные глаза, королевская шея. А потом она попросила его о помощи. Этим голосом. «Однажды мы с ней встретимся, – говорил Джеймс, когда они смотрели клип на его телефоне. – Скажем, что мы ее самые первые и большие фанаты. Она будет знаменитой, будет известнее Бейонсе, а мы станем ее лучшими друзьями. И она споет на нашей свадьбе». Такие заявления лишали Харуна дыхания. Ему казалось слишком смелым представлять свое будущее с Джеймсом, а уж тем более думать о свадьбе, да еще о свадьбе, на которой будет петь любимая певица Джеймса, которую они никогда не встречали. Теперь, когда он наблюдает, как она скидывает туфли и обмывает ноги водой, в его голове появляются три мысли. Первая: это не может быть она. Такого просто не может быть. Не с этим человеком, не в этом парке, не в этот день. И она напоминает ему о Джеймсе. Вторая мысль: Джеймс, последними словами которого были: «Убирайся из моей жизни». Третья: если это она, Джеймс простит меня. Стоящий рядом парень еле сдерживает тошноту, и Харун переводит взгляд на него. Миловидный малый, таких симпатичных белых парней Джеймс называл «сладенькими». – Я в порядке, – все твердит сладенький, хотя сам качается, как дерево во время бури. Она (он не может решиться даже мысленно назвать ее имя) возвращается босиком и перенимает на себя половину покачивающегося сладенького. Харун не может смотреть ей в лицо, поэтому не сводит глаз с ног. Которые все еще мокрые. – Спасибо за помощь, – говорит она хриплым голосом. – Эм, – выдыхает Харун. – Все хорошо, – лепечет покачивающийся сладенький. Харуну так не кажется. Паренек не только качается, у него еще и глаза разного цвета. Может ли такое быть из-за падения? – Кому мы должны позвонить? – спрашивает девушка. «Джеймсу», – думает Харун. Но вопрос адресован не ему. Он поворачивается к парню, который щурится, словно его попросили назвать квадратный корень из 17 432. – Папе? – наконец отвечает тот. – Папе. Твой папа здесь? – спрашивает она. Парень покачивается и кивает. – Ты можешь с ним как-то связаться? Харун замечает телефон на тропинке рядом с высыпавшимися из рюкзака вещами. Старается его поднять. – Ты можешь позвонить? Покачивающееся дерево открывает телефон – древнюю раскладушку – и нажимает кнопку. Раздаются громкие гудки. Включается голосовая почта. И мужской голос говорит: «Надеюсь, новости хорошие». Эта запись возмущает Харуна. А если новости плохие? Что тогда? После длинного гудка механический голос сообщает, что голосовая почта переполнена, и Харун понимает, что, очевидно, находится в меньшинстве, что многие рады поделиться хорошими новостями, раз голосовая почта переполнена благими вестями. – Мне кажется, тебя надо отвести в больницу, Натаниэль, – говорит она, поворачиваясь к Харуну. – Похоже, он не в себе. Еще бы, на него ведь упал человек. И пусть этот человек – она (он практически уверен в этом), думается, было больно. У парня наверняка сотрясение мозга. Абдулле однажды перепало крикетной битой по голове, так он потом не мог вспомнить свой адрес и дату рождения. – Что думаешь? – спрашивает она. Только через мгновение Харун понимает, что она интересуется его мнением, и вежливо отвечает еще одним: – Эм… – Ты можешь посмотреть, где здесь ближайшая больница? – Да-да, больница-больница, – отвечает Харун, дважды повторяя слова. Достает телефон и испытывает облегчение, что может переключиться на что-то другое. Но у его большого пальца собственный разум, потому что тот зависает над иконкой с сообщениями. Харуна так и подмывает сообщить Джеймсу, кто рядом с ним, сделать тайком фотографию. Если Джеймс узнает об этом, то сразу смягчится. Примет его обратно. – Ну что, нашел? – спрашивает она, и Харун чувствует, как краснеют его уши – этому бедному парню явно плохо, а он до сих пор думает о Джеймсе. Закончится ли это когда-нибудь? Амир обещал, что да – мол, однажды он оглянется и не поверит, что это произошло на самом деле. Это канет в Лету. Он молится, чтобы так оно и было. И молится, чтобы нет. Девушка покашливает. Харун поспешно открывает карту и находит неотложку. – Да-да. Есть на Колумбус-авеню. Показывает примерно четверть мили отсюда пешком. – Ты сможешь столько пройти? – спрашивает она Натаниэля. – Если мы тебе поможем? – Мы? – Харун выпаливает вопрос от счастья и облегчения и слишком поздно понимает, что говорит так, будто не хочет помогать, когда на самом деле его сбило с толку слово «мы». – Да-да. Конечно-конечно. Поможем-поможем. – Это не обязательно, правда, – заверяет Натаниэль. – Все хорошо. – Уверена, так и есть, но пусть тебя все же посмотрит доктор, – отвечает она. Затем наклоняется и собирает содержимое его рюкзака, словно она – самый обычный человек, а не она. Харуну стоит помочь – он ведь обычный человек, – но боксеры, книги и футболки возрождают в воспоминании чемодан, который с любовью собрала для него кузина – с новой одеждой, новой куртой, подарками. И когда он вспоминает это, его парализует стыд. Он-то думал, что опустился в пучину позора, когда на краю этого самого парка Джеймс сказал ему убираться из его жизни. – Ладно, – говорит она, закинув рюкзак на плечо. – Идем. – Вам не обязательно, правда, – настаивает Натаниэль. – У меня назначена встреча с папой. Все хорошо. – Хватит это говорить! – восклицает Харун, его удивляет и одновременно приводит в замешательство резкость в собственном голосе. У него нет причин злиться на этого парня, который, пусть и не был Джеймсом, просто шел по парку, никого не трогал, и тут на него что-то упало. Не его вина, что Харун поверил Джеймсу, даже зная, что ничем хорошим это не закончится. Причем знал это с самого начала. Надежда причиняет боль. Харун это знает. * * * Натаниэль это знает. * * * И Фрейя тоже знает. * * * Если начистоту, у Фрейи тоже не самые благочестивые намерения. Теперь, вернувшись в реальность, она понимает, что наделала – упала с моста на парня, засмотревшись на фотографии счастливой сестры, которая сказала «да», – и скорее беспокоится за себя, а не за его самочувствие. Она видит ситуацию глазами мамы – «Он может нас засудить» – и Хейдена – «отрицательная реклама», – и хотя в большинстве своем считает маму не просто зарождающимся параноиком, опасающимся, что люди засудят ее дочь, а самым настоящим психом («мечтай об этом, будь этим»), Фрейя трезво оценивает ситуацию. Она упала с моста на обычного прохожего. Какой-то парень все это видел. Он держал в руке телефон. Откуда ей знать, может, он все заснял на видео и просто ждет, чтобы отправить фотографии на какой-то сайт со сплетнями или запостить их в Твиттере. Какой резонанс это вызовет? Больше, чем за успехом, людям нравится наблюдать за крушением.