– Ты могла бы не вдаваться в подробности, когда будешь передавать открытки? Отмазать меня. – То есть не упоминать твое имя? Мэтью наклоняет голову и строит щенячьи глазки. – В сотый раз повторяю: ты должен был остаться в органах. Мэтью не отвечает. Мелани – одна из немногих, кто знает, почему он на самом деле ушел из полиции. – Ну, колись. Что ты нарыл на эту мать, Мэтт? Офицер по связям с семьей считает, что она чиста. – Я тоже. Вряд ли это ее работа. Я говорил о злобных посланиях, и она называла их письмами, а не открытками. И все же что-то здесь не так, Мел. – О чем ты? – Она делала вид, что хочет позвонить мужу, а по языку ее тела я читал, что она вовсе не хочет, чтобы он приходил. Немного странно… Мелани снова щурится. – Так что с родителями? – спрашивает Мэтью. – Они оба чисты? И что дало телеобращение? Есть польза? – Давай лучше обсудим, каким ты станешь отцом. Это куда интереснее. Глава 13 Свидетельница С Люком-младенцем мне необычайно везло, хотя сначала я этого не понимала: не с чем было сравнивать. Честно говоря, я ожидала, что не смогу продолжать работать. Когда беременность близилась к завершению, меня засы?пали страшными предостережениями. «Готовься, – говорили мне. – На себя времени не останется. Некогда будет даже ванну спокойно принять». И так далее. «А когда станет легче?» – донимала я, как сейчас помню, подругу – мать трех девчонок. До появления Люка оставалось недели две, и ответ подруги я никогда не забуду: «Ах, Элла, легче не станет никогда. Вот подожди подросткового возраста…» В тот день, вернувшись домой, я ревела и ревела, накручивая себя, что цветочный магазин придется продать. Но знаете что? Все предсказания и близко не были похожи на правду. Отлично помню, какая паника охватила нас за порогом роддома. Я поразилась, что нам всерьез позволяют забрать этот крошечный сверток, хотя мы ни малейшего понятия не имеем, что творим. И помню, как в первые недели просыпалась по ночам в перерыве между кормлениями, в испуге, что забыла положить сына в переноску и он свалился с кровати. «Тони, где ребенок? Куда я дела ребенка?» И поразительно быстро все улеглось. Люк оказался спокойным улыбчивым младенцем. Легким ребенком. Моя мама приезжала посидеть; я пользовалась ее помощью, чтобы как-то держать магазин на плаву, а к десятой неделе Люк привык спать всю ночь. Он относился к тем детям, которые, если сыты и умыты, прекрасненько занимают сами себя. Я могла положить его на циновку, под детский мобиль-карусельку, и он улыбался и агукал. – Ты была другой, – говорила мама. – Это у него от отца. Благодаря невозмутимости Люка я начала работать в магазине гораздо раньше, чем собиралась. Мы укрепили на потолке крючок, и я купила сыну прыгучее креслице. Он часами сидел в своих маленьких качелях, качался вверх-вниз, наблюдал, как я собираю заказы, гукая на всех покупателей. Качнулся. Гукнул. Качнулся. Улыбнулся… Мой прекрасный Люк прошел через ад, а я и понятия не имела. Я так отвлеклась, думая об Анне, о ее семье, о чертовых открытках, что не замечала того, что творится под носом. Не видела, как рушится жизнь моего бедного сына. Я была потрясена, когда он наконец вывалил все. Опять же, какая наивность! Я даже не подозревала, что у них был секс… – Ты готова, милая? – Тони стоит на пороге комнаты. – Люк внизу. – Да. Конечно. В гостиной я снова повторяю Люку то, что говорила столько раз за последние двадцать четыре часа. Что время сожалений и всяких «ах, если бы» прошло и пора смотреть правде в лицо. Напомнила ему, что теперь он не один. Если она захочет родить, мы окажем поддержку. Как семья. Люк не должен чувствовать, что они обязаны жить парой. Или остепениться. Они чересчур юны. Но он должен участвовать в жизни малыша. Оказать поддержку. Принять то, что произошло. А мы поддержим его. Их. Ребенка. Люк бледен. Тони бледен. Интересно, только одна я думаю, насколько тяжелее сейчас родителям Эмили? Ей шестнадцать… Мы едем в молчании. Двадцать минут. На последней миле Люк показывает дорогу. То, что мы даже не знаем, где живет его подружка, много говорит о ситуации. Я подвозила его до кинотеатра. Они встречались в городе. Ехали на автобусе. Интересно, где они занимались сексом… Эта мысль возвращает меня в поезд. К Саре и тому парню. Как они могли. В туалете поезда. Какая ирония – особенно если вспомнить мою высокомерность… Я включаю радио, но Люк просит выключить. – За почтовым ящиком налево. Второй поворот направо. Вон там. Особняк в конце тупика. Славный дом. Красный кирпич, крыльцо увито растениями. Рамы на окнах свежеокрашены, перед домом безукоризненный садик. Аккуратно постриженная лужайка, клумбы с розами и море садовой герани. Не знаю, почему я так долго все это рассматриваю. Наверное, просто не хочу выходить из машины. – Ну, готов, сын? – Тони первый открывает дверцу. Люк пожимает плечами. Я смотрю на него в водительское зеркало и вижу, что мальчик так и не пришел в себя. Он постоянно повторяет, что они предохранялись. «Мы пользовались презервативом. Я не понимаю». – Я уже говорила, милый. Что есть, то есть. Мы здесь ради тебя. А теперь пошли. Родители Эмили представляются, но рук мы друг другу не пожимаем. Эмили сидит, сжавшись, в широком кресле, прижав к животу подушку, бледная, как Люк. – Эмили не хотела этой встречи, но мы решили – с учетом их возраста, – что встретиться нужно. – Ребекка словно отрепетировала эту речь. Я замечаю, что ее муж уперся взглядом в Люка. Могу только представить, что происходит у него в голове. Он ведь хороший парень, мой Люк. Ну да, он напортачил, но ведь и она тоже. Жаль, что мне не хватает духу сказать ее отцу, чтобы прекратил так пялиться на моего сына. – Нам нужно определиться, в каком положении сейчас две семьи. И куда мы движемся. – Ребекка глядит на меня. – Думаю, вы правы. Важно поговорить. И прежде всего хочу сказать: мы безмерно сожалеем, как, наверное, и вы – несомненно, куда больше, – что они очутились в таком положении в столь юном возрасте. – Чувствую на себе взгляд Тони; он чуть склоняет голову – поддерживает меня знаком, прежде чем заговорить. – Как я понял, они пытались проявлять благоразумие. – Тони поворачивается к отцу Эмили, однако встречает ледяной взгляд. – Ей шестнадцать. – Папа, пожалуйста… – Эмили искоса смотрит на все еще бледного Люка, который уставился в пол. – Что хотелось бы прояснить… – Я обращаюсь к родителям Эмили. – Мы готовы сделать все возможное для поддержки Эмили. – Эмили отказалась от аборта. Но возможно, она решит отдать ребенка на усыновление. Меня словно под дых ударили. Наш внук… Ребекка смотрит дочери в глаза. – Это мы всё еще обсуждаем. Нужно о многом подумать. Выпускные. Колледж… – Голос Ребекки прерывается, а я чувствую ужасную бурю в животе. – А не удастся ее отговорить? – Тони пришлось прочистить горло. – Эмили самой решать. – Теперь Ребекка глядит на своего мужа. – Она, конечно, посоветуется с Люком. Нам же надо определить, чего мы все хотим. С точки зрения поддержки. – Я уже сказал Эмили, что поддержу ее. – Люк смотрит прямо на Эмили. – Я ей говорил. – Тебе бы стоило подумать о последствиях до того… – Папа! Пожалуйста, не надо. Пожалуйста. – Голос Эмили еле слышен. – Вы ожидаете услышать от нас что-то еще? Помимо того, что Эмили и Люк получат нашу полную поддержку? – Я чувствую, как сжался от напряжения левый кулак. – Нет. – Ребекка задирает подбородок. – Я… Просто было необходимо убедиться, что всем понятно, какая сложилась ситуация.