Я оглушено застыла, наблюдая, как муж на моих глазах целует другую женщину. Да какую к черту женщину? Девушку! Девчонку! «Господи!», – я возвела глаза к небу, надеясь, что судьба сжалится надо мной и видение исчезнет. И это сработало. Двое взялись за руки и, под беззвучные овации, исчезли в дверях подъезда. Я осталась сидеть, с открытым ртом. Пытаясь понять, было ли только что увиденное правдой? Или же мой больной мозг решил оживить одну из самых жутких фобий. Я ощутила затылком твердый подголовник сиденья, и перевела взгляд на водителя. Мужчина испуганно смотрел на меня. Если секунду назад я могла усомниться в реальности происходящего, то выражение его лица лишило меня всякой надежды! Во взгляде Анзора читалось такое сожаление, какое можно увидеть в глазах ребенка после новости о том, что Деда Мороза не существует. Я прикрыла тяжелые веки, чтобы не видеть этой унизительной жалости в глазах постороннего мужчины. Мужчины, который стал случайным свидетелем моего фиаско! – Такой красивый женщина, не нужно расстраиваться, – нарушил тишину его голос. – Мужчина любить ходить налево. Не нужно переживать. Он сходить и вернуться. Он достал из бардачка маленькую картонку и вручил ее мне. – Это мой номер. Я брать трубку всегда. Ты говорить – Анзор, нужна твоя помощь. И я приезжать. Я криво улыбнулась, и устало смахнула холодную каплю со щеки. – Не нужно плакать! Женщин создан для любви, не для слез, – сказал он. Эта фраза надолго засела в моей памяти. Он, этот человек, понимал меня сейчас. Он читал мою боль и видел мои слезы! Я нажала ручку двери, и ногу лизнул теплый летний ветерок. – Спасибо, я буду иметь вас ввиду, – тихо сказала я. – Мне также говорить на собеседование, и не звонить потом, – усмехнулся водитель. – Спасибо, Анзор! Вы очень хороший человек, – сказала я на прощание. Он что-то ответил, но я уже не слушала. Я брела куда-то, не разбирая дороги. Возможно, стоило отправиться следом за ними. Но было поздно! Не ломиться же в каждую попавшуюся дверь с криками: «Вадим, это твоя жена!». Потому, я просто пошла в противоположную от места происшествия сторону. Я шла, не глядя под ноги, наступая во вчерашние лужи, не замечая, как впитывают воду тряпочные кеды. Все существом я ощущала эту боль. Как будто меня ударили в грудную клетку и продолжали бить, не сбавляя оборотов и не давая возможности отдышаться. Я прижала руку к груди и тяжело опустилась на лавочку. Моя жизнь рассыпалась на глазах. Как долбанный карточный домик! Ты годами выстраиваешь его, расставляя карты ярусами, боясь лишний раз вздохнуть, чтобы ненароком не разрушить такую хрупкую конструкцию. И вот, когда до финиша остается каких-то пару шагов, окно распахивается, и ворвавшийся в форточку ветер на глазах разбрасывает по комнате ошметки твоей жизни. Тебе же остается лишь смотреть, беспомощно глотая слезы. Я знала, что Вадим изменял мне. Изменял и раньше! Но до сего момента я могла лишь воображать себе этих женщин. Одетых в откровенно высокие ботфорты, в чулках и мини юбке, с безвкусно размалеванным лицом и шиньоном из белых волос на голове. Глупо, конечно! Но именно так я представляла себе его шлюх. Женщин, с которыми он компенсировал дефицит… Чего? Похоти? Вожделения? Чего угодно, но только не любви! Он употреблял их на закуску, после главного блюда. Он употреблял их! А после возвращался ко мне. Потому, что иначе и быть не могло. Но увиденное так и стояло перед глазами. Эта особа явно отличалась от вымышленного образа. И между ними… От этой мысли сердце съёжилось в маленький комочек. Я категорически запрещала себе думать о том, что сейчас мой муж, мой Вадим… Он там! Он с ней! Он соврал мне, чтобы быть с ней! Чтобы не закричать в полный голос от нахлынувших эмоций, я зажала рот ладонью. Стоило ли это видеть? Нужно ли было знать? И что делать теперь с этим проклятым знанием? – Вам плохо? – услышала я совсем рядом чей-то незнакомый голос. Я бессознательно покачала головой. Даже не открывая глаза, чтобы узнать, кому он принадлежит. Однако его обладатель вернул меня к жизни. Кольцо на безымянном пальце вдруг показалось тесным. Я сняла украшение, изучая оставленную им тонкую отметину, и осмотрелась. Подсознание привело меня на лавочку маленького сквера, о возрасте которого можно было судить по высоте громадных старых кленов. Аллея закруглялась, образуя замкнутый круг. «Как символично», – подумала я. Откуда ни возьмись, на тротуаре возникла девочка в розовом плащике с зонтиком цвета радуги в руках. Пребывая в мире детских грез, она шлепала по лужам. Совсем не боясь испачкать зонт, она рассекала им лужицы, весело наблюдая, как разбегаются в разные стороны круги на воде. Позади ровным строем стояли панельные высотки. Скрывая от посторонних глаз уютные дворики, прикрытые тенью подросших деревьев. Из-под лавочки вылезла серая кошка. Она по-хозяйски прошлась мимо и очертила в воздухе восьмерку полосатым хвостом. Я всегда была неравнодушна к кошкам, и не упускала возможности их погладить. Но сейчас у меня не было сил даже двинуться с места. Не получив должного приема, животное равнодушно фыркнуло и убежало по своим делам. Где-то совсем близко заливисто рассмеялась девушка. Я повернулась. По соседству устроилась компания молодых людей. Три пары, такие разные! Двое откровенно влюбленных беззастенчиво целовались; вторые робко держались за руки; а третьи метали друг в друга неравнодушные взгляды. У них еще все впереди. Когда-то и мы снимали квартиру в таком вот районе. И также сидели на лавочке, болтали о всякой ерунде, держались за руки, целовались… Казалось, что я попала во временную петлю. Как будто кто-то отмотал пленку старого кино, отбросив меня на много лет назад. Я видела привычные, наизусть знакомые кадры! Но теперь в качестве зрителя. Потому, что главную роль отдали совсем другой актрисе. Глава 20. Анечка Солнце тихонько пробивалось сквозь высокое окно, на котором не было ночной шторы. Я давно собиралась повесить. Но руки не доходили. Повернутый лицом на восток, мой дом всегда первым встречал рассвет. Что служило своеобразным будильником. Тонкие лучики нежно касались щеки, будто говоря: «просыпайся скорее». Свет бил в глаза. И я отворачивалась на другой бок. Даже летом, в любую жару, я всегда спала укрытой. Без одеяла я чувствовала себя уязвимой и в темноте не могла уснуть. Эта тонкая прослойка ткани служила мне броней, защищала от ночных кошмаров. Но сегодня, едва проснувшись, я обнаружила себя распростертой на кровати. Одеяло валялось сбоку, а рядом, на подушке, еще виднелась свежая вмятина. Пребывая между сном и явью, этой ночью я то и дело просыпалась, нервно касаясь спящего рядом Вадима. Желая убедиться, что он и в самом деле здесь. Я испуганно позвала его: – Вадим? Шлепая босыми ногами, он прошел по коридору. И я с облегчением вздохнула. – Малыш, ты проснулась. Не хотел тебя будить, – сказал он. Одетый в один лишь трусы, Вадим присел на кровать с чашкой кофе в руках. – Почему не хотел? – удивилась я. – Просто, – он улыбнулся и убрал волосы с моего лица. – Ты так сладко спала. Как снежинка! Я смущенно хмыкнула. Вадим посмотрел на маленькие черно-белые часики, что бойко тикали у меня на тумбочке. – Через полчаса выхожу, – сообщил он. И я растерянно заметалась по кровати. – Подожди! Уже? Я сейчас! – я бросилась в ванну. Учитывая дефицит времени, я решила пренебречь утренним душем. Быстро умылась, причесалась и накинула халат. Вадим, уже полностью одетый, стоял напротив зеркала. Того самого, что хранило наш секрет… – Осталось пятнадцать минут, – я обхватила его руками и стиснула изо всех сил. Вадим нежно погладил меня по спине. – А если бы я не проснулась, ты бы вот так и ушел, молча? – возмущенно отстранилась я. Он взял мое лицо в ладони и провел пальцем по нижней губе. – Нет, поцеловал бы на прощание, – ответил Вадим. – А я хотела тебе кое-что показать, – проворковала я. – Что? – беззвучно шепнул он. Я вспомнила о картинах, которые ждали своего часа, скрываясь за дверцами шкафа. Мне вдруг так остро захотелось показать их ему! В этой смеси оттенков, в переплетении мазков, в застывшем движении кисти угадывались те эмоции, что я испытывала. То, что заставило меня вновь ощутить вдохновение! Эти картины были признанием. Иллюстрацией моих чувств. – Покажу, когда приедешь. – Так не честно! – шутливо надулся Вадик. – Чтобы у тебя был стимул вернуться, – тихо выговорила я. Он прикрыл глаза, нагнулся и бережно коснулся моих губ, поочередно – сначала верхней, потом нижней, провел кончиком языка, очерчивая контур и, напоследок, поцеловал в нос. – Ты мой стимул, – тихо сказал он. Закрыв за ним двери, я прислушалась к тишине, возникшей в комнате. Внутри меня повисла немая пауза. Я не могла понять, чего больше в этой смеси эмоций – печали, или радости. Это была сладкая, щемящая грусть, вперемешку с ликованием. В моем животе порхали бабочки! И я сама вот-вот была готова оторваться от земли и вспорхнуть навстречу восходящему солнцу. Я вприпрыжку вбежала в зал, бросилась на кровать и схватила в охапку подушку, словно вместо набитой пухом наволочки, я сжимала в объятиях Вадима. – Привет, красотуля! – скосила глаз Машка. – Как прошло? Я облокотилась о стеклянную витрину и многозначительно закатила глаза. – Ох, – глубоко вздохнула подруга, – хоть у кого-то все пучком. Машка пребывала в очередной депрессии: маниакальной ненависти к мужскому полу и отрицании любви как таковой. – Пойдем сегодня есть жирные, калорийные и самые вредные торты, – агрессивно процедила она, словно таким образом собиралась отомстить обидчику. – С диетой покончено? Машка вяло махнула рукой и состроила грустную мину: – Мне нужны эндорфины. Машка была ископаемым, отрицавшим все атрибуты женственности. Она не носила юбок, предпочитая им затертые джинсы. Не красила ногти, избегала говорить о косметике. Не знала что такое мицеллярная вода, и ни разу не была в солярии. Но даже в своих заношенных до одури кроссовках и не по размеру широких штанах, она была чертовски сексуальной. Чуть угловатая, и слегка похожая на мальчишескую, ее фигура была не лишена соблазнительных округлостей. Вечно растрепанное каре из черных волос и ярко-алая помада делали ее похожей на красотку Натали Портман из рекламы Диор. Однажды, накрасив губы Машкиной помадой, я в ужасе отпрянула от зеркала. Оттуда на меня смотрела вульгарная девица, готовая, хоть сегодня идти на «панель». – Ты просто не привыкла! И не нужно тебе! – сообщила Машка и отобрала помаду. Маленькая кофейня облюбовала коридорную нишу. Словно кукольный домик, в малиновых тонах, она сама выглядела как одна большая пироженка. Плюшевые диваны, хрупкие вазочки на полке, искусственные букеты, так похожие на живые, круглые столики и манящая сладкоежек витрина. Дородная и строгая Галя, кондитер и официант в одном лице, так сильно контрастировала с игрушечной обстановкой. И выглядела неуместно, как большой советский пупс в гламурном домике Барби. В уголке аккуратной кучкой красовались профитроли. Бочками друг к другу жались крепыши в пестрых нарядах – пирожные буше. И ярким пятном на подносе сияла россыпь акварельных красок макарони. Над пузатой мелочью на пьедестале гордо возвышались кондитерские новинки. Красивые, как произведения искусства, ягодные кексы. Фантазийные тарты, беззастенчиво выставляя напоказ сочные, как летняя грядка, начинки. Черника, клубника, малина и даже крыжовник! С верхней витрины скромно взирал на покупателей старый добрый «Медовик». Величественный «Эстерхази», изящные «Дамские пальчики», шоколадная аристократка «Прага», и не нуждающийся в представлении «Наполеон». Невзирая на головокружительный ассортимент, я ограничилась творожным бисквитом. В отличие от Машки, которая решила побить все рекорды по обжорству. – Ты не лопнешь, деточка? – уточнила я, с сомнением поглядывая на шоколадный шоколад в ее тарелке. – Завидуй молча! – шутливо огрызнулась «жертва диеты» и решительно плюхнулась на розовый диванчик. Влюбленная парочка за соседним столиком потягивала молочный коктейль из одного стакана. Худощавый парень заботливо отламывал по кусочку от фруктового желе и скармливал полезное лакомство своей возлюбленной. Миниатюрная под стать ему, девушка любовно стряхивала крошки с его щеки. Наблюдая эту трогательную картину, Машка брезгливо поморщилась.