— Буду, — мягко сообщает она. — Дай сюда. — Ну хорошо, — произносит Джейк наконец. Он протягивает маме стопку бумаг, и мы ждем, пока она их просматривает. Наконец она доходит до прайс-листа, и глаза у нее лезут на лоб. — Слишком дорого, милый, — говорит она, возвращая бумаги Джейку. — Несоизмеримо дорого. Это не для нас. — Но это для притязательного покупателя! — заводит свое Джейк. — Это совершенно другой тип продуктов! Но мама качает головой. — Для амбициозных у нас пищевые красители с блестками. Но не такое. — Мам, ну не надо так себя недооценивать, — ноет Джейк. — Прекрасно такое покупают! Правда! В «Хэрродз»… — Может, в «Хэрродз» они это и сбывают, — спокойно обрывает его мама. — Но выставить у нас на полке оливковое масло за сотню фунтов — мало того, что мы его не продадим. Мы расстроим людей. Они будут задеты. До меня доходит, что она права. Представляю, как Ванесса проносится по магазину, потрясая бутылкой масла. «Сто фунтов за это?! Да это грабеж средь бела дня!» — Но… — Нет, Джейк, — мама прерывает его так же решительно, как в десять лет, когда он нахватался взрослых грубых словечек. — Довольно. Мой ответ — нет. Папа сказал бы то же самое. Раз речь зашла о папе, обсуждать больше нечего. Джейк косится на меня так, словно это я во всем виновата, но мне наплевать. У меня камень упал с души. Ну и дурочка же я! Поверила, будто Джейк запудрит маме мозги. Да это же мама! Она рулит. — Пойду причешусь, — говорю я, и мама поднимает глаза. Оглядывает с ног до головы и — уж не знаю, что она во мне увидела, — улыбается, по-особенному, ободряюще и мягко. Когда мама улыбается, на ее лице появляются морщинки. Солнечными лучиками разбегаются от глаз, покрывают щеки, глубокими бороздами пересекают лоб. Их изрядно добавило горе. Я сама заметила. И пусть другим они кажутся уродством — я вижу в них жизнь и любовь. — Может, попросим Николь сделать тебе особую укладку? — спрашивает она и оглядывается на сестру. — А? — Николь отрывает рассеянный взгляд от телефона. — Прекрасно, сделаю, конечно. Пошли наверх. Знаю, маме хотелось бы, чтобы мы с Николь были ближе друг к другу. Как сестры в кино: вечно обнимаются, секретничают вместе, все такое. Я бы и рада. Но это так же просто, как если бы масло захотело быть поближе к воде. Мы просто несовместимы. — И Джейк, — говорит мама, когда он лезет в холодильник за пивом. — Может, сначала поможешь мне расставить кексы? Только не задень глазурь. — Конечно, — без энтузиазма отвечает Джейк и ставит пиво на место, а я подавляю улыбку. Никто не оторвет моего братца от пива, чтобы расставить кексы. Никто, кроме мамы. Глава пятая Комната Николь выглядит так, словно воплотилась в жизнь страничка Инстаграма. Повсюду ее фотографии, картинки с цитатами или стильными аксессуарами. Я задерживаюсь перед черно-белым коллажем со свадебными снимками и невольно вздыхаю: надо же быть такой хорошенькой без всяких усилий. Каково это — просто проснуться поутру и быть Николь? На всех снимках Дрю смотрит на Николь так, словно не может поверить в свою удачу. Он высок и хорош собой, с густыми темными волосами и приятным открытым лицом, но они с Николь не очень-то подходят друг другу. Это даже его мать признавала. Я смотрю на снимок, который они рассылали нам вместе с благодарственными открытками. Они стоят под деревом, и у Дрю вид совершенно одуревший от любви, а Николь смотрит… Скажем, с нежностью. Да, точно. Она смотрит с нежностью. Я никогда не вникала в тонкости отношений Дрю и Николь, и это неудивительно. Сестра о таких вещах не распространяется. Она не откровенничает ни с кем, даже с мамой. Если кто-нибудь начинает наседать или докапываться, она просто меняет тему разговора или смотрит с отсутствующим видом. С Дрю ее познакомил кто-то из друзей, и сначала он должен был помочь ей с разработкой нового цифрового стиля. Их встречи принимали все более оживленный характер, и мы гадали, чем это кончится. К затее с новым оформлением Николь остыла, но с Дрю у них уже все наладилось, и вскоре они объявили о помолвке. Маму, кажется, беспокоило, что все произошло слишком быстро, но, с другой стороны, Дрю был таким милым, успешным и благонадежным… и свадьба получилась просто загляденье. Я отвожу взгляд от коллажа и смотрю на новые подушки, разбросанные по кровати. На них вышиты фразочки: «Люби себя», «Мое время», а на самой большой — «Из пустой чашки не глотнешь — сначала позаботься о себе». Николь зажигает ароматические свечи в стеклянных подсвечниках, тоже с надписями: «Любовь. Душа. Сострадание». — Сейчас я преисполнена сострадания, — серьезно объясняет Николь, заметив, куда я смотрю. — Сострадание совершенствует душу. Оно делает нас человечными. Я изумленно хлопаю глазами. Сострадание? В жизни от нее такого не слыхала. — Полностью согласна! — пылко соглашаюсь я, пока она лезет в ящик комода за плойкой. — Знаешь, я иногда подумываю, что мы могли бы больше делать для людей в нашем магазине. Кулинарную группу для пожилых, например, или еще что-нибудь? Может, мы могли бы стать ближе как сестры, думаю я. Начнем новый проект, который объединит нас… Но тут Николь поворачивается и устремляет на меня отсутствующий взгляд. — Я не об этом дурацком магазине, — жалостливо бросает она. — Вечно вы с мамой только о нем и думаете. О дурацком магазине?! Меня охватывает негодование. А не этот дурацкий магазин дает ей крышу над головой? Не оттуда ли взялись деньги на ее свадьбу? Вслух я ничего этого не говорю: стараюсь быть позитивной и участливой. — Это сострадание к себе, — мудро изрекает Николь. — Это твой поиск. Обрести свой свет и заставить его сиять. — Конечно, — бормочу я, слегка сбитая с толку. — Просто я подумала, что некоторым из наших клиентов бывает одиноко… И понимаю, что Николь меня не слушает. — Сострадание — очень важный принцип буддизма, — сообщает она, включая плойку разогреваться. — И если сострадание не распространяется на тебя самого, то оно несовершенно. Это из высказываний Будды. Тебе бы заняться этим, Фикси. Это как… Я жду, как что же это окажется, и наконец понимаю, что она уже все сказала. — Может, когда-нибудь, — киваю я. — Наверняка. — Моя преподавательница йоги, Анита, говорит, что мне сейчас надо избегать категоричных заявлений, — добавляет Николь. — Мне сейчас надо разгонять эндорфины, потому что в отсутствие Дрю я совершенно уязвима. Она окидывает меня серьезным взглядом. — Я могу завить спиралью. — Хорошо, — быстро говорю я. — Просто ужасно. Бедняжка. — Анита советует мне ставить себя на первое место, — продолжает Николь. — Позаботиться о себе. И знаешь что? Принято думать о других, но иногда надо сказать: «Пошло оно все, я важнее. Я этого заслуживаю». Садись. Николь кивает на стул, и я сажусь. Она расчесывает мои волосы, сбрызгивает каким-то средством из пульверизатора, отделяет прядь и накручивает ее. Я замечаю на туалетном столике книжку «Твоя звериная психологическая сущность», и Николь следует за моим взглядом, делая плойкой тугое колечко. — Я еще занимаюсь психологическим типированием, — говорит она. — Я стрекоза. Дам тебе вопросник. И ты сможешь организовать свою жизнь в соответствии… — Она умолкает и критически смотрит на следующий завиток. — У тебя ведь волосы не блестят? — Нет, — подтверждаю я, — не блестят. Волосы у меня такой же длины, как у Николь, — до лопаток. Но если у нее они ниспадают, сверкая и переливаясь разными оттенками, то мои просто висят. Николь снова обрызгивает мою голову из пульверизатора и натягивает волосы так туго, что на глазах у меня выступают слезы. — Ты знаешь, что у Райана есть подружка? — спрашивает она. — Ариана. В смысле, я не знаю, Фикси, на что ты рассчитываешь, но… — Лейла говорит, они расстались, — вставляю я чересчур поспешно. — В самом деле? — Николь строит недоверчивую гримасу и берется за следующую прядь. — Я подписана на Ариану в Инстаграме. Она изумительна. И тоже склонна к состраданию. Посредством кулинарии. — Да-да, — с нарочитой небрежностью бросаю я. — Ну, теперь они разошлись, и… — Вот она, погляди. — И тычет мобильник мне под нос. Я сейчас озверею. — Она такая позитивная. Однажды я прокомментировала ее гранатовый салат, и она мне ответила. Хочется взвыть: «Убери от меня куда подальше всех девушек Райана, хоть бывших, хоть настоящих, хоть каких!» Но я выдам свою неуверенность, так что рта лучше не открывать. У Николь и в мыслях нет меня мучить: не настолько она думает о других. Она прокручивает фотографии, наверное, ищет свой комментарий. Закрыть бы глаза, но деваться некуда, и я угрюмо пялюсь, как блондинка в калифорнийском антураже занимается йогой, готовит и гоняет на роликах в коротеньких шортах. Видела я уже ее в Инстаграме. А вы как думали? То подписываюсь на нее, то отписываюсь, потом опять подписываюсь. Она, наверное, чокнутой меня считает, если вообще заметила: у нее 26 600 подписчиков. — Вот! — Николь останавливается на снимке, где Ариана в розовом топике и легинсах в позе гурии подносит к камере блюдо с салатом. — Так она готовит или упражнениями занимается? — спрашиваю я наконец. — И то и другое, — говорит Николь. — Это ее новое хобби. Она готовит и одновременно занимается спортом. — Ясно. — Я стараюсь не зацикливаться на белоснежных зубах и идеально круглой попке Арианы. — Ну, что ж, молодец. Едва Николь закручивает очередную прядь, у нее тренькает телефон. — Ой. — Она хмурится, читая эсэмэску. — Мне надо идти. Она откладывает плойку и тянется за сумкой.