— Извини, — добавляет она, словно после раздумья. — Джули из нашей группы по йоге ждет в метро. Я обещала ее встретить, а то она здесь не бывала ни разу. — Ты уходишь? — в ужасе спрашиваю я. — А мои волосы? — Я начала, — говорит Николь. — Закончить ты можешь сама. — Нет, не могу! Смотрюсь в зеркало, и меня в дрожь бросает. Полголовы — завитушки колечками. А остальное висит унылое, как девица, которую не пригласили на танец. — Доделай, пожалуйста! — умоляю я. — Это же быстро! — Но Джули ждет! — говорит Николь. — Она здесь! — Она сама добраться может… — Но так нельзя! — Николь задета. — Фикси, нельзя быть такой эгоисткой. Помни: мой муж на другом конце света. У меня очень тяжелый период. Раздается звонок, и она подносит телефон к уху. — Привет, Дрю! — раздраженно говорит она. — Я занята, понимаешь? Потом перезвоню. Она отсоединяется и возмущенно смотрит на меня. — Дружеские отношения для меня сейчас жизненно необходимы, чтобы привести в порядок эндорфины. А ты хочешь, чтобы я торчала тут и возилась с твоей прической? Я сразу осознаю собственную ничтожность. — Извини, — униженно бормочу я. — Конечно, я сама доделаю. Ты иди. — Спасибо, — отчеканивает Николь. — И задуй свечи, когда будешь уходить. Или… И она умолкает в своей обычной манере. — Я все сделаю, — торопливо говорю я. — Спасибо тебе! Она выходит из комнаты, а я берусь за плойку. Обматываю вокруг нее прядь, тщетно пытаясь не обжечь пальцы, потом отпускаю и в панике смотрю на волосы. Каким-то образом я закрутила их назад. Вид идиотский. Пытаюсь еще раз, снова обжигаю пальцы и сдаюсь. Не могу я сидеть и накручивать кудряшки, пока мама работает. Скреплю волосы заколкой. Отлично будет смотреться. Я выключаю плойку, задуваю свечи, поправляю табличку, гласящую «Поверь — и ты на полпути к цели», и выхожу из комнаты. Иду в спальню, хватаю одну из новых заколок и скручиваю волосы в узел. Надеваю самое короткое черное платье: однажды Райан сказал, что у меня ноги — отпад. И быстренько крашусь, стараясь не думать, какой унылой британской мышью выгляжу по сравнению с Арианой. Тут из маминой комнаты слышится шум, и я отрываюсь от зеркала. Хватит с собой нянчиться, там, наверное, помощь нужна. У мамы всего два стильных платья, и она никогда не ходит за покупками («Дорогая, это не для меня»). Но она такая стройная, что отлично смотрится в простой голубенькой блузке и туфлях из благотворительного магазина. Она сидит за своим изогнутым туалетным столиком, а я забралась на кровать и передаю ей содержимое моей косметички (мама целую вечность ходит с одним и тем же набором, и хороших оттенков там уже не осталось). — Как день прошел? — спрашивает она, нанося тональный крем на кончики пальцев. — Очень удачно. Приходила супружеская пара, хотели оснастить свою кухню. Скупили все. — Превосходно! — В глазах у мамы вспыхивают огоньки, как всегда, когда у нас хорошие продажи. — Только пришлось Грега турнуть, — говорю я. — Прицепился к ним: часто ли они готовят дома и что делают. Расспрашивал про ризотто. Хотел помочь, но вместо этого напугал их. — Бедный Грег! — Мама сокрушенно качает головой. — Он так старается. — А потом Джейк притащил этих, с оливковым маслом. Знаешь, вечно у него грандиозные идеи. — Я снова чувствую, как во мне все сжимается от напряжения. — Он хочет открыть филиал в Ноттинг-Хилле. И переименовать магазин в «Ноттинг-Хилл: семейные деликатесы», представляешь? Откуда у нас деликатесы? Кажется, маму это должно задеть так же, как меня. Но она только задумчиво кивает со словами: — Этому никогда не бывать. Ты же знаешь Джейка. Ему нужны грандиозные планы. Он всегда таким был. — Она смотрит на меня и улыбается: — Не переживай, Фикси. Я с ним поговорю. Она говорит настолько невозмутимо и спокойно, что меня отпускает. Это мамина магия. Она вроде психолога, который знает, на какие точки нужно нажать. Молвила словечко, обняла — и все проходит. Сижу с ней рядом и чувствую, как развеиваются все тревоги. Наш магазин всегда будет носить имя Фарров. И Джейку с его дурацкими амбициями маму не обойти. — Я слышала, Райан сегодня придет? — спрашивает мама, нанося на веки тени с небрежностью человека, которому совершенно неинтересен результат. Это не значит, будто она не умеет пользоваться косметикой: меня она прекрасно красила перед молодежными соревнованиями по фигурному катанию. И тени, и блеск — все было на месте. Но когда речь заходит о ней самой, она не утруждается. — Да. — Я стараюсь говорить как можно более небрежно. — Вроде бы. И что это его принесло в Англию? — Фикси, дорогая… — Мама замялась, сжимая кисточку в руках. — Будь осторожна. Я знаю, он сделал тебе больно в прошлом году. О нет, и мама туда же! — Ничуть! — невольно вырывается у меня. — Не было мне больно! Просто… побыли вместе и разбежались. Подумаешь! Похоже, маму мои слова не слишком убедили. Хотя какое мне дело? — Я знаю, Райан всегда много для тебя значил, — говорит она, нанося хайлайтер. — Мы все его обожали. Но в мире много других мужчин, дорогая. — Знаю, — отзываюсь я, хотя внутренний голос бунтует: «Таких, как Райан, нет!» — Он привлекателен внешне, — твердо продолжает мама, — и может пользоваться успехом в Голливуде, но когда дело доходит до чувств, он… — Она умолкает и задумывается. — Совсем голова не работает. Как вы это называете? С жуками? — С жуками? — Я вытаращиваю глаза, и до меня доходит: — С тараканами? — С тараканами! — Мама смотрит на меня и хохочет. — Да! С тараканами. Я не удерживаюсь и тоже хихикаю, а сама думаю: может, и правда Райан бзиканутый. Люди меняются. — Ладно! — Кажется, нотация закончилась. Мама закрывает хайлайтер и без особого интереса оглядывает себя в зеркале. — Идем? — А тушь для ресниц? — предлагаю я. — Дорогая, сколько возни! Это не для меня. — Привет, Фикси! Привет, Джоанна! Мы оборачиваемся и видим Ханну в облегающем красном платье. Гардероб у нее самый сексуальный в мире: она говорит, что так компенсирует самую несексуальную работу. Люди, узнав, чем Ханна занимается, вытаращивают глаза и спрашивают: «Что, правда актуарий?» — Привет! — Я вскакиваю и обнимаю ее. — Я не слышала звонка. — Я встретила Николь, и она меня впустила, — объясняет Ханна. — Там еще несколько гостей подошли. Они специально пораньше, чтобы помочь. Похоже на маминых друзей. В некоторых кругах модно опаздывать. В маминой компании принято забегать пораньше и спрашивать, что нужно сделать. Дамы засучивают рукава и спорят, кто будет готовить слоеный пирог. А мужчины пьют пиво, курят и вспоминают, каким славным парнем был Майк. — Тим в пути, — говорит Ханна, и я быстро отзываюсь: — Круто! Когда речь заходит о Тиме, я стараюсь особого энтузиазма не показывать. Он надежный, добрый и преданный парень. У него такой же логический склад ума, как у Ханны. Но чуткости ему не хватает. Запросто может наговорить лишнего и даже не заметить своей бестактности. В жизни не забуду, как он ляпнул: «Но, Фикси, может, ты просто просмотрела невнимательно?», когда я провалила в школе экзамен по английскому. Кем надо быть, чтобы такое брякнуть? Тимом, конечно. Но Ханну это устраивает. Она вечно рассказывает, как ценит его прямолинейность и то, что он не из тех, кто играет с людьми (вообще не представляю Тима за играми, разве что в каком-нибудь высоколобом интеллектуальном конкурсе, где он станет то и дело поправлять своего противника). — Ты взяла себе что-нибудь из напитков, дорогая? — спрашивает мама, и Ханна помахивает стаканом. — Грейпфрутовый сок. — Ага, — мама понимающе кивает. Мы обе знаем: Ханна соблюдает режим, чтобы зачать. Они с Тимом стараются уже четвертый месяц, и моя подруга теперь стала специалистом по правам на декретный отпуск и консультациям по грудному вскармливанию. Она проглотила миллион книжек об уходе за детьми и решила, что будет воспитывать своих отпрысков в датско-французских традициях. Тогда они вырастут раскрепощенными, стильными и питаться станут овощами (однажды я заикнулась: а почему бы их в британских традициях не растить? Ханна уставилась на меня и переспросила: «Британскими?!» — так, словно у меня поехала крыша). — Так чем я могу помочь? — спрашивает она. — Что нужно сделать? Давайте все распределим. «Давайте распределим» — любимое выражение Ханны. Поручите ей любое дело, от отчета до мытья головы, и она живо разнесет его на этапы. Ее список дел на Рождество включает 926 пунктов, от заказа оберточной бумаги до дня вручения подарков. — Мы прекрасно справимся, дорогая, — с нежностью говорит мама. Однажды Ханна подарила ей на день рождения разноцветный органайзер, и теперь она рисует в нем каракули, болтая по телефону. Мама систематизировать не любит. В магазине она ведет тетрадку в твердом переплете, полную только ей понятных записей, типа «Вилки — 68» или «Грег?». В дверь звонят, и у меня сводит желудок. А если это… А вдруг… — Я открою! — выпаливаю я. Мама с Ханной переглядываются, но мне все равно. Я бегу вниз, едва не слетая с каблуков, и прокручиваю, что скажу. Привет, Райан. А, это ты, Райан. Привет тебе, путник. Но у самого порога сердце обрывается. Сквозь матовое стекло видна седая шевелюра, и стоит мне отворить дверь, как раздается ворчливый скрипучий голос: