А мой монстр понял меня мгновенно: – Сколько ты выпила в ту ночь? Он спросил на яторийском, тоже от нервов перейдя на свой родной язык, и получил лекцию от доктора о формировании яйцеклетки и прочем, на основании чего выходило, что алкоголь не мог повредить… но я боялась другого. И Чи, выслушав лекцию врача, начал задавать полные тревоги вопросы: – Что конкретно Астероидное братство использует для погружения в анабиоз? Какой яд и в каких количествах использовали во время похищения? Если бы только это, но еще была гадость, которую влил в меня убитый император Изаму. * * * Когда Чи выставил врача и вернулся, я лежала на боку, обнимая живот, и давилась слезами. – Кей, – Чи сел рядом, не сдержался, рывком пересадил меня к себе на колени, обнял, – мы справимся. Я обняла его, прижалась мокрым лицом к его плечу и перечислила: – Яд, анабиоз, возбуждающее средство и аллергия на него. Император решил, что я S-класс и дозу использовал убийственную. Мне страшно… – Я рядом. – Он прижал меня к себе крепче. Он был рядом, но сказать, что он нервничал, – не сказать ничего. Таким бледным, отравленным тревогой я еще никогда его не видела. – Чи, – позвала, вглядываясь в его лицо с отсутствующим взглядом. – И я как маньяк дорвался. – Кажется, он ненавидел себя в этот момент. Боже, он себя винил. – Чи, я же не была против, – прошептала, пытаясь хоть немного переключить его с чувства вины. – Ты была против, – он сжал зубы, на лице отчетливо проступили желваки, – ты умоляла меня остановиться много раз, а я… – А ты монстр, – не знаю почему, но вдруг улыбнулась. – Да уж, – прошипел Адзауро, – ненасытный монстр. – Неутомимый, – поправила я. Он посмотрел мне в глаза – напряженный, злой, причем на себя, виноватый, нервный. – Чи, я сильно сомневаюсь, что занятия любовью могли повредить ребенку. – Я выясню. – Мне казалось, он ненавидел себя в этот момент. – Факторы риска я перечислила. – Вот эта фраза далась с трудом. – Разберемся, – уверенно ответил он. И почти сразу: – Я постараюсь не трогать тебя. Это было забавное заявление, учитывая, что он уже трогал меня, что мы оба, кажется, едва ли могли существовать без этих прикосновений, без тепла наших тел, без возможности переплести пальцы, чтобы еще раз ощутить – мы рядом. Я и мой… монстр. И учитывая, что теперь мы, кажется, семья. Я, он и кто-то совсем крохотный внутри меня… И как же страшно осознавать, что ему уже могли навредить. Момент бессильной ярости, когда я захотела позвонить Удаву и узнать подробности уничтожения остатков Летящей кометы, и в то же время… я вдруг поняла, почему не смогла убить императора Изаму. Потому что внутри меня уже билась жизнь, а когда внутри тебя жизнь, ты вдруг начинаешь ценить все другие жизни… – Что по делу императора? – тихо спросила. Адзауро усмехнулся, прижал мою голову к своей груди и, целуя мои волосы, ответил: – Разве может один двадцативосьмилетний парень, не особо напрягаясь, убить полторы тысячи шиноби из императорской охраны? Я улыбнулась, посмотрела на него и прошептала: – Нет, это немыслимо. Чи ответил самодовольно-загадочной усмешкой и произнес: – Да, ты оказала мне большую услугу, сильно занизив представления обо мне у окружающих. – Я старалась, – вообще без тени серьезности заверила его. Он наклонился к моим губам и нежно поцеловал. Очень нежно. Очень заботливо. Очень бережно. Потому что впереди нас ждала битва уже совершенно другого уровня – битва за нашего ребенка. * * * И простой эта битва не была. Мне не повредил алкоголь, не повредил однократный прием обезболивающих, не особо повредил даже анабиоз, но возбуждающее средство нанесло сокрушительный удар. Когда стало ясно, что кроха внутри меня на грани между жизнью и смертью, я сильно пожалела, что не убила Изаму сама. Вот сейчас бы не колебалась. Убивала бы долго, мучительно, максимально жестоко. Правда, не факт – боюсь, не смогла бы. Просто не смогла бы. И все, что мне оставалось сейчас, – лежать, обнимая живот, и ждать. Принимать лекарства, витамины, гормоны и… ждать, молясь о лучшем. Чи не подпускал ко мне никого, кроме врача. Кормил практически сам, помогал, когда меня рвало, даже купал сам, осторожно, бережно, с любовью в каждом прикосновении. И я бы чувствовала себя счастливой, самой счастливой на свете… но тревога не отпускала. Обоснованная, резонная, удушающая тревога. Было так тяжело ждать, надеяться, стараться не думать о плохом и снова ждать, ждать, ждать… * * * Когда Чи ненадолго уходил, я включала сейр и просматривала новости. У Леи Картнер родился сын, у них все было хорошо. А вот у Сейли Эринс – нет. В один из вечеров раздался звонок от нее, и едва я ответила, узрела феноменальное – Сейли перчила мороженое. Ведерко, судя по цвету ванильного мороженого, Эринс уверенно превращала в нечто несъедобное, потому что помимо черного перца, сейчас обильно сыпавшегося на сладость из черной перечницы, там так же находились черные оливки, зеленые оливки, какой-то рыбный паштет, варенье из жгучего красного перца и что-то еще, я даже не смогла определить что. – Ты обалдеешь, но я беременна! – уведомила меня Эринс, отшвыривая перечницу. Швыряла она метко, S-класс, он такой S-класс, в смысле, они очень меткие, так что в результате отшвыривания перечницы раздался чей-то стон, явно вызванный соприкосновением с данным деревянным предметом. Но Сейли, судя по всему, было абсолютно плевать на это. – Исинхай сказал, – продолжила он, зачерпнув ложкой то, что уже не было мороженым, и отправляя в рот. – Исинхай! Как тебе? Я не сдержала улыбку. – То есть ты знала! – сделала неутешительный вывод Эринс. Вспомнив о том, как я это узнала, просто улыбнулась шире и намекнула: – С каких пор у тебя появились столь извращенные пристрастия в еде? Сейли посмотрела на меня, потом на то, что она ела, в итоге, осознав, тяжело вздохнула и тут же снова пришла в ярость: – Ладно, проехали, вы все трусы, Гэс и даже Багор в особенности, а Исинхай, вместо того чтобы нормально сказать, подсунул мне медосмотр. Но знаешь, что реально, гребаный дерсенг, бесит?! – Что? – даже интересно стало. – Почему ни одна тварь не сказала мне, что сообщать о таких вещах будущему «папаше» – не самое разумное решение в жизни?!