Я думала, что он устал? Он не устал. Ни капли. Ни на йоту. Ни на грамм. Ни на атом. Он дорвался. До меня. До возможности быть со мной. До осознания, что я хочу быть с ним. И потому страсть, которая ощущалась почти в воздухе, словно наэлектризовав все вокруг, приобрела неторопливую уверенность в том, что жертва этой самой страсти уже никуда не денется. Он целовал жадно и вместе с тем неторопливо, словно наслаждался вкусом моих губ, вкусом моей кожи, вкусом меня, вкусом возможности обладать мной. И при этом он словно балансировал на грани, на самом краю бездны, не позволяя себе окончательно сорваться вниз. Зато уверенно и умело ввергая в нее меня. Я задыхалась, теряя ощущение пространства и не понимая, в какой момент мы переместились от стены до постели. Я выгибалась навстречу его ласкам, захлебываясь стонами и собственным криком, я горела, сгорала, полыхала, как спичка, но на все мои молчаливые просьбы остановиться хотя бы на минуту, секунду, мгновение ответом мне были неумолимые глаза моего монстра, гипнотизирующие, мерцающие нежностью и беспощадностью одновременно, вспыхивающие удовольствием каждый раз, когда я снова срывалась на крик. Когда-то я ненавидела свое тело – это было до Чи. Когда-то мне казалось, что сотни операций лишили меня чувственности, – это было до Чи. Когда-то я считала себя холодной и сдержанной – это тоже было до моего монстра. На моем теле не осталось ни миллиметра кожи, которую лишили бы ласки, ничего, что не горело бы от поцелуев, и практически ни капли стыда, потому что совести у моего психа не было, запретных зон тоже, а вот желание заставлять меня захлебываться стонами присутствовало в избытке. Сумасшествие из прикосновений и поцелуев, вихрь космической нежности, неумолимость и непреклонность метеоритного дождя и улыбка, которую я ощущала, когда он целовал мое тело. А когда его пальцы добрались туда, куда он сам все еще, кажется, не собирался вовсе, последней моей мыслью было: «Надеюсь, тут хорошая звукоизоляция». Я сорвала голос. Я горела, взмокшая, обессиленная настолько, что едва ли смогла бы сейчас встать, я умоляла его остановиться уже в голос, к дьяволу гордость, ее не осталось. Крик переходил в стон, стон в крик, в какой-то момент я уже едва ли могла даже говорить, вновь опадая на смятые простыни. Я почти умирала, взлетала, падала, умирала снова, но останавливать это безумие Адзауро не собирался вовсе – он вошел во вкус. Это я была уже без сил, а он только вошел во вкус. Что вы знаете о пытках удовольствием? Чи знал все! И если у меня в тот момент еще оставались чувства, то они остались только на его губах, его пальцах, его прикосновениях. И уже где-то на грани потери сознания я ощутила, как он вошел в меня, позволяя самому себе получить то, что уже довело меня до состояния невменяемости. И никакой боли. Ничего, кроме накатывающего ощущения взрывающихся звезд в моих глазах и неумолимости маниакального удовлетворения в его. Когда мокрый, безумно счастливый и не желающий хоть как-то скрыть это Чи лег рядом и мгновенно собственническим жестом прижал меня к себе, за окном занимался рассвет. За открытым окном! Открытым! – Ты монстр, – хрипло прошептала я, не имея сил даже пошевелиться, хотя очень хотелось выразить все свое возмущение. – Мм-м, – протянул Чи, медленно скользя пальцами от моей груди и ниже, – я монстр, да. И у тебя проблемы, Кей. – Это еще почему? – не поняла я. Адзауро мягко сместился и, накрывая мои губы поцелуем, прошептал: – Потому что я очень неутомимый монстр. Второй раунд? – Да ты издеваешься! В темных глазах мелькнула насмешка, а после голод, голод такой силы, словно у него секса не три минуты не было, а три жизни как минимум. – Я даже извинюсь, – скользя губами по моей шее, уведомил Чи, – как-нибудь… потом… Я сдохну. От удовольствия, похоже, но сдохну. * * * Мы не спали всю ночь. Мы не спали все утро. В девять раздался звонок из императорского дворца, но Чи ответил где-то через час, когда я уже, кажется, даже дышала с трудом. На время разговора я просто вырубилась, разбудил меня быстрый поцелуй и сказанное с опять-таки предвкушением: – Не скучай, я скоро вернусь. – Проваливай к демонам! – от всей души пожелала ему. И заснула с улыбкой, чувствуя, как меня с такой же счастливой улыбкой на губах нежно поцеловали на прощание. * * * Завтракала я часов в… четыре дня, но сказать, что я поднималась с постели с трудом, – это вообще ничего не сказать. У меня болело все тело. Начиная от губ и заканчивая пальцами на ногах. Болела каждая мышца. Словно я вместо одной тренировки замахнулась сразу на десять, значительно переоценив возможности собственного тела, но при том это была самая приятная боль на свете, и плевать, что губы опухли – счастливая улыбка с них не сходила. Чи вернулся, когда я допивала чай. Когда он вошел и увидел меня, его глаза засияли счастьем. Он скинул пиджак у дверей, подошел ко мне, наклонился и прошептал: – Привет, любимая. Наверное, планировался быстрый приветственный поцелуй… но что-то явно пошло не так. В какой-то момент что-то разбилось, и только после я осознала, что давно сижу на руках у Адзауро, и мы все так же целуемся, потеряв счет времени. – А мне никогда не нравился императорский фарфор, – сказал Чи, обозначив, что конкретно разбилось, и вернулся к моим губам. * * * Безумное ощущение счастья… Безумие в ощущении счастья… Сумасшествие, разделенное на нас двоих… И осознание, что тебе не нужен ни сон, ни еда, ни вообще ничего, кроме него. Мы жили прикосновениями, мы дышали друг другом, мы не могли остановиться и не хотели останавливаться. И не важно, что, где и как, где мы, куда идем, куда летим, что делаем – главное, чувствовать, как его рука сжимает мою, главное, ощущать его присутствие рядом. Мы не досыпали – нам было плевать. Не доедали, часто забывая про еду, потому что одно соприкосновение рукавами, и к дерсенгам обед, ужин или завтрак. Мы потеряли ощущение мира и строили свой, личный, для себя. А потом что-то пошло не так. Сначала я списала это на переутомление от тех постельных упражнений, после которых не оставалось сил даже двигаться. Потом на еду и слишком поздние завтраки. Но в одно утро я, едва заснувшая после очередной изматывающей нежностью ночи, с трудом добежала до ванной. Чи подскочил мгновенно, догнал, поддержал, придержал волосы. А после напряженный, побледневший от тревоги вымыл меня в душе и вызвал врача, наплевав на все мои убеждения, что все в порядке, просто переутомилась… секс вообще штука утомительная, как оказалось. * * * Доктор, сухонький пожилой мужчина, первым делом взял кровь на анализ, который провел тут же, и сообщил нервному, вконец бледному Адзауро, что я беременна. И вот тогда побледнела я. Радость? Какая, к чертям, радость?! Меня сковал ужас. – Срок? – задыхаясь от тревоги, спросила я. Я очень боялась, что доктор скажет именно: – Шесть недель. – Только не это! – на гаэрском выдохнула я. Доктор понял меня неправильно и тут же начал вещать о том, что материнство – это великое благо и дар богов, что я должна быть счастлива, что в рождении дитя заложена сама сущность женского существования… Но это врач.