Мы поднялись на третий этаж: я с одним чемоданом, а “добрый самаритянин” с двумя. Я нажала на кнопку звонка — он не работал. Тогда постучала. Дверь открылась, и я увидела тетю Веру, соседку Серафимы из одиннадцатой квартиры. — Лика, — ахнула та. — Лика, милая, приехала… а что ж Серафима-то ничего мне не сказала? Или ты сюрпризом? — Телеграмму посылала… — с некоторой обидой ответила я. — Бог с ней, с телеграммой. Вот тетка-то обрадуется… Мы обнялись и облобызались. Тетя Вера — добрая душа и одинокая женщина, Серафима ей как родная. — Вот видите, — сказал таксист. — А вы переживали. Говорил, телеграмма запоздала, так и есть. Раз пять сказав ему “спасибо”, я распрощалась и вошла в квартиру. — А Серафима где? — спросила на ходу. — Дома. Голова у нее с утра болит. Тут я увидела свою тетушку. Она возлежала на диване, вытянув ноги в туфлях на устрашающей высоты каблуках. Голова ее была обмотана полотенцем, в левой руке чашка, а в правой сигарета. — Привет, — сказала я. Серафима на меня посмотрела и закатила глаза. — О Господи… Я про тебя забыла. — Приятно слышать. Между прочим, я час прождала на вокзале. У меня три чемодана, и все тяжелые. Я выхожу замуж за графа или уже нет? — Иди я тебя поцелую, дитятко. — Ты свинья, Серафима. — Да ладно, не злись… Мы поцеловались, и я села рядом, подозрительно ее разглядывая. — Что-нибудь не так? — спросила я через минуту. — Прости меня, убогую. Я должна была предупредить, чтобы ты не приезжала. — С чего это вдруг? — удивилась я. — Неприятности. И весьма крупные. — Что еще за неприятности? Влюбилась? Тетушка махнула рукой. — Работа… Я нахмурилась. Ее работа с самого начала не вызывала у меня доверия. То есть не сама по себе (работала она бухгалтером), а место, где тетушка прикладывала свои недюжинные способности. Местом этим было казино. А я являюсь убежденным противником азартных игр. — Развалилась ваша контора? — задала я наводящий вопрос. Тетка разглядывала потолок, я тоже подняла голову и с готовностью на него воззрилась. Ничего интересного обнаружить не удалось. — Говорю, контора ваша развалилась? — напомнила я о своем существовании, повышая голос. — Контора процветает, — хмыкнула в ответ Серафима. — А я, судя по всему, скоро накроюсь. — Что? — не поняла я. — Повесили на твою тетушку восемьдесят семь миллионов. Отдать нужно в недельный срок. Со вторника включат “счетчик”. Я вытаращила глаза и попыталась переварить информацию. — Что значит “повесили”? — То и значит. Подставили, прокатили, объегорили. Короче, у меня неприятности и головная боль. — Ничего себе неприятности. Неприятность — это когда каблук сломаешь, а здесь восемьдесят семь миллионов… Это же… Ты ведь этих денег не брала? — строго спросила я. — Само собой. — Так чего ж на диване лежишь? Надо идти в милицию, в прокуратуру… не знаю, какие еще органы этим занимаются. — Ты, деточка, часом не спятила? Какие органы тебе привиделись? — Местные. Серафима свистнула и даже пальцем у виска покрутила, так ее потрясла моя крайняя отсталость. — Послушай, ты ведь не собираешься их отдавать? — ужаснулась я. — Где ты возьмешь такие деньги? — Продам квартиру, машину, гараж… — А также мебель, одежду и обувь, — подсказала я, тетка нахмурилась. — Не можешь ты серьезно говорить подобную чепуху. Постой, а этот, как его, Петр Сергеевич, твой директор. Ты утверждала, что он сказочной доброты мужик. Он что говорит? — Во-первых, оказалось, что не только доброты, но и простоты. Во-вторых, он уже десять дней где-то отдыхает, и найти его возможным не представляется. — Ты ходила к юристу, консультировалась? Тетка опять выразительно покрутила пальцем у виска. — Молчи лучше, не тревожь меня. — Что-то я не понимаю, — стала я гневаться. — Странно ты себя ведешь. Ни за что ни про что с нее требуют огромные деньги, а она на диване лежит и потолок разглядывает. — Я не просто разглядываю, я думаю. — И что надумала? Тетушка тяжко вздохнула. — Придется платить. Ох, все-то нам по грехам нашим! — Какие грехи? Ты брала эти деньги или нет? Изъясняешься чрезвычайно туманно, это меня тревожит… Я не успела до конца высказать свою мысль, как хлопнула входная дверь, и в комнату бесцеремонно ввалились две личности мужского пола и совершенно непотребного вида. То есть вид сам по себе был довольно обыденным, но подобных манер мне никогда раньше наблюдать не приходилось. Поэтому в первую минуту я растерялась, а потом и вовсе лишилась дара речи. Эти типы вломились в квартиру, не дав себе труда постучать или каким-то иным тривиальным способом оповестить о своем появлении пнули ногами дверь комнаты, насвистывая и на ходу засовывая руки в карманы давно не стиранных штанов. У одного из них недоставало половины передних зубов, у другого левое веко было как-то странно прикрыто. В общем, они производили впечатление немытых, ущербных и совершенно неуместных в Серафиминой квартире личностей. Тетушка не проявила по поводу их появления ни ужаса, ни удивления. — Привет, Серафима, — сказал беззубый. — Привет, — ответила она равнодушно и продолжила разглядывать потолок. — Ну и как там наши денежки? — ухмыльнулся беззубый, вслед за ним ухмыльнулся и его приятель. — Как в банке, — серьезно ответила Серафима. — Надежно, выгодно, удобно. — Может, тебе какой намек дать? — не унимался парень. — Может, ты шевелиться начнешь… — Я шевелюсь. Продаю квартиру. Юрик в курсе, я ему звонила. — А это кто? — подал голос второй тип, кивнув в мою сторону. С момента появления они поглядывали на меня с интересом, а теперь пялились откровенно и нагло. — Племянница. Слюни-то подбери, придурок, не для тебя припасли. — Чей-то я не понял, чей-то ты пасть пазеваешь? — пропел парень, стремительно выбрасывая вперед руку. Удар пришелся Серафиме по лицу. Я обомлела, вытаращила глаза, а потом попыталась подняться. Тетка больно пнула меня в бок каблуком, сурово нахмурившись, вытерла кровь с разбитой губы и спокойно сказала: — Витенька, дерганый ты мой, повторяю специально для слабослышащих: не для тебя припасено. Понял? — Ага, — ответил беззубый, продолжая меня разглядывать. На всякий случай я уставилась в потолок. Потосковав немного в молчании, парни, не сговариваясь, направились к двери. — Ну, бывай, — кивнул беззубый. — Увидимся. Племянница, говоришь? Как только хлопнула входная дверь, я, выскочив в прихожую, заперла ее на и оба замка. — Дверь лучше держать открытой, — философски заметила Серафима. — Вышибут. Хлопотно, и соседям беспокойство.