— Тетка, не могла б ты помолчать? В церкви разговаривать неприлично. Серафима вроде бы обиделась, но замолчала. Владимир Петрович томился бессловесно. Где-то через полчаса жена Циркача направилась к выходу, верный друг слабо дернулся. — Стоп, — сказала я. — Не сразу. Выждав минут десять, мы покинули церковь. Циркач стоял возле открытого капота своей “восьмерки” и рылся в ее недрах. Мы прошли совсем рядом, он чуть приподнял голову и проводил нас взглядом, понаблюдал, как мы покидаем стоянку, после чего вытер руки и закрыл капот. Надо полагать, машину он уже починил. Мы свернули за угол и дружно закричали и захлопали в ладоши, причем Владимир Петрович громче всех. Чему и радовался негр Саша, вообще понять не — возможно. Тетка Серафима два квартала заходилась в радостном визге: — Слопал наживочку, что б мне про — и пасть. — Это было классно, — влез Владимир Петрович и пожал мне руку. — Мои поздравления. — Точно. Китайская стена рухнет, а тут мужик… Я уж и сама малость потерялась, а когда ты по ступенькам пошла, и вовсе очумела. Едва не брякнула: ваше высочество, платочек изволили уронить… Он нарочно тебя ждал, — усмехнулась Серафима, — хотел еще раз увидеть. — А вы правда актриса? — спросил Саша. — Правда. Только в кино не снимаюсь. Я в театре играю. — А Циркач про вас спрашивал. — Что? — в три голоса спросили мы. — Спросил, кто такая. — Вот так подошел и спросил? — нахмурилась Серафима. — Конечно. Я ж его давно знаю, в “качалку” вместе ходили. Подошел и говорит: привет, Саня. Хозяина сменил? А я ему: нет. Илья перед знакомой выслуживается, виды имеет, а к ней племянница приехала, актриса. Вот он меня к ним и определил… Все, как вы велели. — Молодец, — похвалила тетушка. — Еще что-нибудь говорил? — Конечно, мы ж минут двадцать стояли. Он спросил: а мент чего с ними? Я говорю: не знаю, по разговорам, так они вроде давно знакомы. А Циркач спросил, как вас зовут. Я говорю: Лика — и добавил: правда, красавица? А он: да уж, ничего не скажешь… Я слушала Сашу и хмурилась, Серафима буйно радовалась, а меня терзали смутные сомнения. Около двенадцати мы расстались, но не с моими сомнениями, а с мужской половиной команды — Я продолжала терзаться. После обеда меня потянуло в Италию. — Тетка Серафима, — сказала с легкой тоской. — А что с нашим отпуском? — А чего с ним такого особенного? Отдыхаем. — А как же Италия? — Временно накрылась. Но, если мы здесь быстренько разберемся, имеем шанс передохнуть в Венеции. Такая наглость меня разозлила. — Не представляю, как мы можем разобраться “быстренько”. Пока мы ни на шаг не продвинулись. — Как это? — возмутилась тетушка. — Да у него глаза на лоб вылезли. — Подумаешь, глаза… И вообще, по-моему, мы переборщили. Он простой парень, а мы со своим реквизитом его скорее всего напугали. Он не пойдет на контакт. — Ты эту публику не знаешь, — усмехнулась Серафима. — Для них самое лучшее не достаточно хорошо, можешь мне поверить. — Нет, — покачала я головой. — И потом, эта женщина… — Что за женщина? — насторожилась Серафима. — Его жена… — Вот только этого не надо, — начала свирепеть тетушка. — Давай мыслить шире. Всю эту кашу заварили они, а не я. — Не усматриваю логики. Циркач кашу не заваривал, а его жена тем более. Бандит он или нет, а лезть в его жизнь порядочное свинство. — Знаешь, что настоящее свинство? Волновать свою измученную тетку. Хочешь, чтобы я на старости лет без копейки осталась, по вокзалам мыкалась?! — Она вроде бы собралась реветь, я испугалась и стала мыслить шире. — Я ведь не отказываюсь, хотя до старости тебе далеко, а о вокзалах и вовсе нет речи… Но сегодня мы пережали. — Ты меня с ума сведешь, — всплеснула она руками. — И что теперь? — Надо заземлять образ. Показаться еще раз. — Опять в церкви? Так ведь целую неделю ждать. Не можем мы так бездарно тратить время, эдак и к Новому году с долгами не разделаешься. Я решительно поднялась с дивана. — Звони Володе, пусть приедет. Володя приехал, чем вызвал во мне смутные подозрения. Впечатление было такое, что ему совершенно нечем себя занять. — Ну что опять? — спросил он с излишней суровостью. — Образ будем заземлять, — пожала плечами Серафима. — Сара Бернар говорит, пережали. — В самый раз. — Слушайте, если уж я участвую в этом дурацком спектакле, то буду делать все, как считаю нужным, — пришлось повысить мне голос. — Где живет этот ваш Циркач? — На Подбельского, двухкомнатная квартира в пятиэтажке. — По соседству имеется какое-нибудь заведение, куда бы я могла направиться утром? — Плавательный бассейн. — Замечательно. Во сколько Циркач выходит из дома? — Анжелика Станиславна, у него ведь рабочий день ненормированный, откуда ж мне знать? — Что ж, придется его подкарауливать. — А у меня в девять планерка. Так что Циркача подкарауливать я никак не могу. — Обойдемся, — махнула рукой Серафима. — Много от тебя толку. Утром мы заняли позицию на улице Подбельского слева от сквера. Машина здесь в глаза не бросалась и стояла в тени, так что был шанс не свариться заживо до того момента, когда появится Циркач. Накануне мы здесь все облазили и составили план. Впрочем, никакого особого плана и не требовалось. Пять минут десятого дверь подъезда в котором жил Циркач, открылась и показался он сам. Зеленые слаксы, пестрая рубашка, кроссовки и темные очки. На деюсь, у него хорошее зрение. Я подхватила сумку и пошла навстречу. Сегодня я точно была Джульеттой. Солнечное утро, легкий ветерок, безмятежность… Я смотрела прямо перед собой и слегка улыбалась. Он как раз отпирал машину, увидел меня, замер, проводил долгим взглядом. Я чувствовала его спиной. Толкнула стеклянную дверь бассейна и с облегчением вздохнула. Все-таки странно, что я так нервничала. — Ну, теперь только ждать, — сказала Серафима, когда я вернулась в машину. — Не можем мы ему больше глаза мозолить. Как думаешь, клюнул? Я только пожала плечами. К вечеру мы заскучали. Энтузиазм испарился, осталось осознание того, что мы уже сделали все, что могли, а будет ли от этого толк, неизвестно. Тетушка с заметной тоской поглядывала на мебель, точно прощалась с ней навеки. А я опять подумала об Италии, она выглядела еще заманчивее. — Ox, — глухо простонала Серафима, — может, в ресторан, а, племяшка? На людей посмотрим, себя покажем? — Отвари пельменей, — посоветовала я. — Ну что ты к дивану прилипла? Ты ж богемная женщина… — Мама всегда говорила, что “богема” слово бранное и меня к нему не приучила. — Мама человек мудрый, но недопонимает. Серафима слонялась по квартире и насвистывала, чем очень меня раздражала. — Прекрати, — сказала я. — Все деньги высвистишь. — Откуда ж им теперь — взяться? Ох, горе-горькое, и квартира-то уже как чужая… — Что за упаднические настроения? — возмутилась я. — Кто советовал держать хвост по ветру? — Удержишь тут, как же. Сегодня, между прочим, понедельник. — Я могу позвонить своему плешивому бизнесмену, — предложила я и покраснела. — Это ты на меня дурно влияешь. Встряхнись. Хочешь, махнем километров пятьдесят на велосипедах или поднимемся на Эверест? — Не хочу. — Хорошо, пойдем в ресторан. Серафима махнула рукой, поразмышляла и сказала: — Он должен клюнуть. Мужик он, в конце концов, или нет? — Ты меня спрашиваешь? — удивилась я.