— Слухами земля полнится, — в тон ей ответил Илья Сергеевич. Серафима продолжала взирать на него неодобрительно. Чем Тарханов ей так досадил, было непонятно. Вполне симпатичный мужчина тридцати пяти лет, конечно, в нем были кое-какие изъяны, например, неуместная дотошность, но в целом он производил впечатление положительного человека, твердо стоящего на ногах. Меня всегда тянуло к положительным. А Серафиму почему-то нет. Странно, вроде бы росли мы вместе… Илья Сергеевич перестал улыбаться и сказал вполне серьезно: — Серафима Павловна, я с радостью вам помогу, я имею в виду… — Не трудитесь, я сообразительная. Мне нужна машина на пару часов. — Так все-таки вам? — Я принимаю близко к сердцу дела моей племянницы. Ловко. Выходит, я во всем виновата? Мы стали пить кофе и есть пирожные. От пирожных Серафима подобрела, разговор пошел непринужденный, я бы сказала, дружеский. Так как говорить особо было не о чем, говорили обо мне: кто я, откуда, чем занимаюсь, в каких спектаклях занята. Все остались довольны. Когда обо мне все было сказано, Илья Сергеевич позвонил по телефону и вызвал шофера, чтобы дать ему необходимые инструкции на завтрашний день. Через несколько минут, постучав, в кабинет и вошел молодой человек. Увидев его, мы обалдели и некоторое время взирали, и приоткрыв рты. Шофер по имени Саша был высоким плечистым негром, причем самым что ни на есть настоящим: шоколадным, курчавым и белозубым. Одет он был в ярко-зеленые штаны и желтую футболку. Я представила его в униформе, в фуражке с лакированным козырьком и под ложечкой засосало — ничего лучше и в Голливуде не найти. Изъяснялся негр Саша на прекрасном русском и в отличие от хозяина дефектами речи не страдал. Он ушел, а мы продолжали пребывать в трансе. Видя, что скоро мы не отойдем, Илья Сергеевич счел нужным прояснить ситуацию. История не блистала оригинальностью: мать Саши встретила студента местного политехнического института, прибывшего с Африканского континента. Любовь прошла, а память о ней жила уже двадцать пять лет. Саша носил фамилию Матвеев, отчество Антонович, Африку в глаза не видывал и вообще по всем статьям являлся русским человеком. Так что глаза таращить и рты открывать было совершенно необязательно. Съев все пирожные, мы покинули белоснежный офис, чувствуя, что нам улыбнулось счастье: завтра у нас была не только умопомрачительная для всей братвы машина, но и настоящий негр в придачу. С ума сойти, ей-Богу. — Едем к церкви, — сказала я, садясь в Серафимину машину. Всю дорогу Владимир Петрович неизвестно чему радовался и над нами подшучивал, хотя в свете большого праздника, то есть дня рождения, такое поведение было извинительным. Тут я опомнилась и решила поинтересоваться: — Тетка Серафима, а что у тебя было с этим Ильей? — Ничего. Встречались пару раз. — По-моему, он приличный человек, как считаешь? — Никак. Мне нужна его машина. И не приставай с глупостями. Суровость тетушки еще больше укрепила мои подозрения, что дело здесь нечисто. Однако размышления пришлось прервать: мы прибыли на место. Церковь не могла похвастать древностью, но красотой — вне всякого сомнения. Холм, покрытый яркой зеленью, несмотря на конец лета. Огромные липы. На заднем плане петляла река извилистой лентой, и сама церковь, сияющая свежей побелкой, колокольня с тремя рядами кокошников и широкая лестница. Придумать лучшего места для романтической встречи просто невозможно. — Его машина будет на стоянке? — спросила я. — Вряд ли. Обычно он ставит ее у забора. — Отлично, значит, мы остановимся вот здесь. — Я вышла из машины и не спеша осмотрелась. Тетка Серафима брела за мной, правда, молча. — Ну как? — все-таки не выдержал она. — Нормально. От разрыва сердца он не умрет, но сознание потеряет. — Я ведь серьезно спрашиваю. — Завтра все и увидим. Машина Ильи Сергеевича в сочетании с негром-шофером может так повлиять на парня, что меня он просто не заметит. — Это вряд ли, — хмыкнула Серафима и добавила: — Надень красное платье. — Белое. Мы не на карнавал собрались. — Зато он тебя издалека увидит. — Хорошо, ты пойдешь рядом в красном. А я в белом. — И сольешься с машиной. Слушай, что говорю, тетка плохого не пожелает… Мы немного попрепирались и решили: пусть платье будет белое, а шарф терракотовый. Во-первых, он мне к лицу, а во-вторых, яркое световое пятно. Мы отвезли Владимира Петровича домой, где его ждал праздник в кругу семьи, а сами занялись сценарием завтрашней встречи. Вечером Серафима опять потащила меня в ресторан. — А ты не экономишь, — вынуждена была заметить я. — Зачем? Ежели ничего у нас не выйдет, так мелочиться глупо, а если все пройдет, как я думаю, то тем более. И мы пошли в ресторан. * * * Серафима разбудила меня в половине седьмого. Я потрясла головой и сказала: — Нас освищут. — Что за пессимизм? — Шесть тридцать утра. Я не могу взирать на жизнь оптимистически в столь раннее время. — Это будет твоя лучшая роль, вот увидишь. — Он не приедет или уснет в машине, или отправится в магазин… — Ненавижу, когда ты вредничаешь. Вставай и не занимай надолго ванную, — заявила тетка и стянула с меня одеяло. Через полчаса я была готова сыграть свою лучшую в жизни роль, а оптимизм по-прежнему плутал где-то вдалеке. Затея выглядела невероятно глупой. Серафима сурово косилась, и высказываться я не рискнула. Сидела возле окна и разглядывала двор. Вскоре появился Владимир Петрович, невеселый и малость помятый. Как видно, день рождения oн отметил неплохо и теперь страдал. Тетка, существо доброе, поднесла ему рюмку коньяку, и он минут через пятнадцать пришел в себя. В точно назначенное время возле подъезда возникло белоснежное чудо на четырех колесах, которое тетушка сразу же окрестила “мечтой бандита”. Серафима Павловна вдруг охнула, а потом отчетливо застонала. — Ты чего? — испугалась я. — Мы про негритенка забыли. — Про кого? — Теперь я растерялась. — Про негритенка, ну… Сашу этого… — Ему двадцать пять лет, и называть его негритенком несколько странно. А потом, что значит забыли, если он приехал? — В зеленых штанах и желтой футболке? Точно канарейка. Он нам все испортит. Посмотри в шкафу, там должен быть мужнин костюм. К слову сказать, мужей у Серафимы было три: первый оставил на память гараж, второй — машину, а третий, по бедности, — носильные вещи. Вообще-то он собирался их забрать, но проникнуть в квартиру, не встретившись с бывшей супругой, не имел возможности и второй год оттягивал счастливый миг свидания. Я устремилась к шкафу, но тут в дверь постучали и в прихожей появился . Саша. Никаких зеленых штанов в помине не было, выглядел он просто сокрушительно, под стать “мечте бандита”, а улыбался так, что глаза слепило. Я за всех нас порадовалась, затем подошла к зеркалу, взглянула на свое отражение и глубоко вздохнула. — “Ромео, как мне жаль, что ты Ромео…” — дурацким голосом начала тетушка. — Нет, уж скорее леди Макбет… — Правильно, — с готовностью согласилась Серафима. — Некоторая стервозность никогда не помешает. По дороге Саше были даны необходимые инструкции с учетом нашего сценария, он выслушал их очень внимательно и кивнул. Стало ясно, что он проникся и сделает все возможное. А я начала нервничать, как перед выходом на сцену. Свернули к церкви. — Он здесь, — неожиданно серьезно сказал Владимир Петрович, как видно, и его зацепило. Я увидела вишневую “восьмерку” возле ограды и силуэт мужчины на переднем сиденье. — Надеюсь, он не спит, — сказала я сердито и торопливо перекрестилась. Дальше было вот что: “мечта бандита”, громко заскрипев тормозами, встала метрах в десяти от “восьмерки”, Саша выскочил из машины и распахнул мою дверь, при этом поклонился и вроде бы даже каблуками щелкнул. Я, как было задумано, возникла и направилась к церкви, не обращая внимания на остальных. Остальные, то есть тетка Серафима и Владимир Петрович, малость замешкались, потому что перед ними дверь никто не распахивал и каблуками не щелкал, и теперь меня догоняли. Несколько суетливо. Я сосредоточилась на лестнице: подъем должен выглядеть величественно, второго дубля не будет. Тут я вспомнила парня в приемной Ильи Сергеевича и поправила шарф. Носовой платок, зажатый в руке, упал на ступеньки. Остановиться — значит сбиться с ритма, я пошла дальше, боковым зрением усмотрев, как Владимир Петрович торопливо нагнулся. Обогнав меня на последней ступени, он распахнул дверь, и мы вошли в церковь. Народу для воскресной службы было немного. Мы встали в сторонке и замерли. — Он видел, — зашипела Серафима с избытком энтузиазма. — Глаза чуть не выскочили… — Его доконала “мечта бандита”, — съязвила я. — А вот и нет. — Жена Циркача, — шепнул Владимир Петрович. — Вон там, слева, ставит свечи. Я с любопытством посмотрела на женщину, стоящую перед иконой Богородицы. Высокая брюнетка с приятным, но строгим лицом. Одета просто. Если бы не Владимир Петрович, я вряд ли обратила бы на нее внимание. Неожиданно женщина повернулась еще раз, увидела меня и стала разглядывать. Не могу похвастать, что к этому можно привыкнуть. Какое-то время мы смотрели друг на друга, потом она отвернулась. — Каким взглядом одарила, — зашипела тетушка. — Правду говорят: сердце-вещун.