«Да ты что?! Совсем?» «Ну… сказал, что, может быть, к весне вернется». «Только не страдай, ладно? А то я тебя знаю: сейчас напридумываешь себе и будешь с ума сходить! Оглянись вокруг, подруга, на свете полно парней не хуже твоего Глеба!» «Ты не понимаешь…» Майка не понимала. У нее все всегда легко, она и сама такая вся – легкая. Мама говорит: поверхностная. Глеб уехал сразу после Нового года. И Тарас тоже. Янка опять осталась одна. Целыми днями она просматривала фотографии, которые отправил ей «Вконтакте» Глеб, и не с кем было поговорить про все то, что так волновало ее сейчас. Даше она рассказала и про Новый год, и даже про то, что влюбилась в Глеба, но та так смешно вздыхала, и охала, и испугалась, что он такой взрослый и как только Янке не страшно… В общем, обсуждать с ней все это глупо. Да и не хотелось. Было во всем этом что-то ненастоящее. Янка говорила, что любит Глеба, но где-то внутри понимала: что-то здесь не так. Это не совсем правда. И стихи были будто уже и не про Глеба, а про кого-то вообще. Кто появится однажды и кого она полюбит по-настоящему. После отъезда Глеба жизнь остановилась, замерла в единственной точке, и Янка тоже замерла. Целыми днями она спала и читала, тупо смотрела на Братца Кролика, лениво отвечала на Майкины эсэмэски, лениво ругалась с Ростиком и могла поднять себя только на работу. Ничего не хотелось делать. – Совсем от безделья одурела! – сказал ей дед ворчливо в одну из пятниц. – Скорей бы уж каникулы кончились, может, за ум возьмешься! Но школа тоже не помогла Янке. Тем более что прошла неделя, другая, третья, а Таль не приходил и не приходил. И тогда Янка решилась. На математике она шепнула Даше: – Надо проведать Таля. Пойдем сегодня? Даша нахмурилась и ничего не ответила. Но не так-то просто отделаться от Янки. На перемене Даша, пряча глаза, сказала: – Не могу я там… сердце у меня на части так и рвется! – Ну хоть проводи меня! Завтра. Договорились? Даша нехотя кивнула. Глава 10. Коричневые кубики в картинках Какие раньше у Янки были заботы? Учиться хорошо, ну или хотя бы прилично, без троек. В секцию ходить или на рисование – это по желанию, родители никогда ее не заставляли и не контролировали: тебе хочется – пожалуйста. Из обязанностей по дому – посуду мыть, убираться по субботам и следить, чтобы на своем столе был более-менее порядок… Какие у Янки раньше были проблемы? Заметит или не заметит Рябинин, что за ней звезда школы Лёнька Ашихмин увивается? Стричься под Новый год или нет? Майка дуется второй день, а почему – не объясняет… Теперь даже вспоминать об этом смешно! И почему-то все это глупым и мелким показалось не тогда, когда папа их бросил, и не когда ее вырвали из привычной жизни и привезли сюда, и не когда она таскала тяжелые ведра и вымывала чужую пьяную блевотину из-под кресел. А когда побывала у Таля дома. Янка, легкая, гибкая Янка чувствовала себя сейчас разбитой и старой, старше бабушки. Правда, сначала все было хорошо. Они с Дашей зашли в магазин и купили, что обычно покупают, когда идут в гости к другу: конфеты, печенье, сок, апельсины. Даша проводила Янку до калитки. – Да ладно, пойдем! – попросила Янка. Ей было неловко идти одной. – Не могу я, Яночка, иди сама. Но Янка из Даши могла веревки вить, и та быстро сдалась. Только горько вздыхала. А чего вздыхать? Не так все страшно… – Ой, девочки! – улыбнулась им сестра Таля Анюта и захлопотала на кухне. Поставила чайник, стала доставать откуда-то чашки, ложки. Все движения у нее были такие точные, ловкие, что Янка ею залюбовалась. Таль вышел к ним мрачнее тучи. Улыбнулся криво и опять посуровел. – Где тебя черти носят, ты чего в школу не ходишь? – спросила Янка насколько смогла грубо. Так ей проще было разговаривать с сегодняшним Талем. – Да… – хотел махнуть рукой, не вышло. Потом пили чай с шоколадными конфетами, которые Янка купила, и Анюта вдруг вздохнула, очень по-взрослому: – Не знаю, что будем делать теперь, на что жить? Чая и то последняя щепоть… – Проживем, – буркнул Таль. – Проживем, конечно, только скорей бы лето, я на работу пойду. Вера Семеновна обещала к себе в палатку опять взять. Анюта быстро, украдкой, будто ей могли не разрешить, взяла конфету из пакета. Аккуратно развернула фантик и конфету откусила по-особенному, будто деликатес какой-то. Янка видела, что она подолгу сосет каждый кусочек, и смотреть на это было так вкусно, что Янка тоже взяла конфетку, хотя не очень любила шоколадные. Анюта бережно разгладила фантик, а потом даже понюхала его зачем-то. Самая младшая сестренка, Маруська, та самая, которая срывала черный платок («она отца, наверное, даже помнить не будет», – подумала Янка, глядя на нее), жалась к Талю и не сводила с Янки глаз. Она вся вымазалась шоколадом. – А мама ваша где? – Янка боялась встретиться с ней. – Лежит, – коротко и непонятно ответил Таль, и Янка не посмела спрашивать дальше. – Ничего, – сказал вдруг Таль весело, – лето скоро, курортники приедут. – Да где ж скоро! – всплеснула руками Анюта и сама себя на полуслове оборвала. Янке было неловко тут, неуютно, будто она подсматривать пришла, убедиться, что у нее самой все еще не так плохо. Она вдруг увидела руки Таля, как бы отдельно от него самого: крепкие, мускулистые, будто он не мальчик, а мужчина, будто целые дни проводит в тренажерном зале, а какой у него тренажер? Дела по дому, вот и все. Янке представилось, какие у него крепкие должны быть пальцы и какие, наверное, чуткие – Даша рассказывала, что сестренок он всегда заплетает. Даша деловито переписала Талю в дневник все, что в школе проходили, сказала: – Приходи хоть, слушай, а то на второй год останешься. Таль только фыркнул. Когда Янка пошла домой, за ней выбежала Маруська. Она то догоняла Янку и брала за руку, то сильно отставала и тоскливо смотрела вслед. Янка даже спиной ее взгляд чувствовала. Будто у голодной собачонки. Чего она? Маруська догнала ее опять, заглянула в глаза и спросила, сильно картавя: – Тетенька, а ты еще принесешь нам те коричневые кубики в картинках? – Кубики? – Коричневые. Чтобы есть с чаем. И Янка поняла, что Маруська первый раз сегодня увидела шоколадные конфеты. А дома Ростик скандалил: не хотел есть борщ, а хотел пельмени. – Душу мне всю вымотал! – сорвалась на него мама. – Нормальный борщ! Ешь! Она хлопнула его по спине полотенцем и ушла в комнату, а Ростик остался сидеть над тарелкой с борщом, в котором плавал жирный островок домашней сметаны. Брат бурчал себе под нос что-то противное про маму и ее способности в кулинарии. Янка вспомнила «коричневые кубики», и то, как взрослая вроде бы уже Анюта облизывала пальцы в шоколаде, и Талькины руки, и что-то перемкнуло в ней. Она схватила брата за шиворот, швырнула на хлипкий кухонный диванчик, ногой прижала его ноги, чтобы не брыкался, рукой захватила его руки. От ярости в голове стучало. Она нависла над испуганным Ростиком и цедила слова, как яд. Получалось тихо, почти шепотом. – Ты, паразит такой, ты чего ее мучаешь? Ты сам работаешь? Ты ей помогаешь? Даже посуду помыть без скандала не можешь. Суп не нравится? Голодный будешь ходить – понравится. Она прижала его еще сильнее, так что он вскрикнул от боли, и отпустила, выбежала из дома и бежала, бежала, поскальзываясь на дороге, до самого своего «песенного» камня. Плохо, плохо ей было. Но не из-за Ростика, сам виноват, бестолочь, она тут же про брата забыла, она думала про Таля, про его маму, которой скоро рожать, и сколько же их будет тогда? Четверо. Пятеро с мамой. Как они живут? Вот уже скоро февраль. Как они живут все это время, на что? Янка закричала прямо в море, как будто оно могло вернуть Талькиного отца. Потом заплакала. Потом запела. После третьей песни Янка поняла, что нужно делать. …А Ростик в это время сидел у стола, смотрел в тарелку, в которой плавали розовые сопли крупно порезанной капусты, и ненавидел Янку. Часть вторая Глава 1. Мама После похорон Таль перестал ходить в школу. Не получалось. Сначала надо было оформлять вместо мамы все документы о купле-продаже половины дома. Хорошо, что в Поселке их знали, иначе кто бы стал его, пацана, слушать? А сама мама ходить по всем этим конторам не могла – после девяти дней она лежит и глухо стонет, отвернувшись к стене. Анютка сидит рядом с ней, гладит по худой спине, по голове, уговаривает поесть. Иногда Талю кажется, что мама делает это специально для него и Анютки, чтобы у них головы были заняты неотложными проблемами и они поменьше переживали об отце. Но как не переживать, если она стонет? Если Маруська каждый вечер шепотом спрашивает: – А когда папа приедет? Маруська думает, он уехал, как раньше уезжал, на заработки… Таль не знает, что ей отвечать, они только переглядываются с Анютой и молчат, молчат. Приходила тетя Галя, Дашина мама. Тоже сидела рядом, уговаривала маму встать, говорила, что надо подумать о детях и том малыше, что еще не родился. Таль хмуро слушал ее. Зачем пришла? Он не мог унять раздражения. Когда отца принесли с берега, когда были выплаканы все глаза и стало ясно, что даже хоронить не на что, мама пошла к Аверко. Они долго о чем-то говорили с Дашиными родителями, дядей Сережей и тетей Галей. А потом мама пришла и сказала, что продала половину дома. Что надо переехать туда, где обычно жили у них курортники, за стенку, а ту, их родную половину купят Аверко, потому что этот участок забором примыкает к их половине для курортников. – Мама, не надо, – сказал тогда Таль. Ведь если они продадут сейчас эту половину, то куда им летом поселить отдыхающих? А если полдома не сдавать, на что жить потом? – Ничего, Талечка, ничего… У нас там и ремонт, а лето придет, мы уйдем в кухоньку, а дом сдадим, как обычно.