Кухонька была совсем старая, тесная. Как там жить, если летом их будет уже пятеро? – Что же делать, сынок? Делать и правда было нечего. Они переехали за стенку. Анютка прибирала дом и ревела. И хоть Таль понимал умом, что Аверко помогли им, выручили, можно сказать, купили без разговоров их дом, где родился и Таль, и сестры, купили, хотя его ремонтировать надо и много денег придется вложить, ну да что? Аверко богатые, вложат, у них три дома для отдыхающих, будет четвертый. Да, они помогли, мама говорила, что они должны быть благодарны, но у Таля не получалось, и, когда приходила тетя Галя, он еле сдерживался, чтобы не нагрубить. Мама встала только перед сороковым днем – надо было готовиться к поминкам. Весь день они с Анютой варили, жарили, пекли, усадив Маруську на подоконник подальше от плиты. На поминки ушли последние деньги. Но Таль молчал. Он понимал, что так надо, так принято, помянуть отца, как будто без того, чтобы накормить полпоселка, помянуть никак нельзя, а что они завтра есть будут – кого это волнует? На поминки и правда много народу пришло, Янкины дед с бабкой тоже, но самой Янки не было. Таль плыл во всех этих вздохах и скорбных речах и не понимал, какое отношение они имеют к отцу, к нему, ко всей его семье. Вечером, когда все разошлись, а Даша с Анюткой домывали посуду, мама упала во дворе. Таль бросился к ней, а потом в «скорую». Маму увезли в Феодосию, ничего не объяснив, только номер телефона оставили, по которому можно будет позвонить и узнать. На следующий день Анюта с утра побежала на телеграф, но вернулась ни с чем, сказали, чтобы попозже звонили. Анюта бегала каждый час. Но им все время говорили, что пока ничего не ясно. После четвертого раза Анюта пришла мрачнее тучи. – Тетя Васса сказала, чтобы больше не приходила без денег. Что она, конечно, все понимает и беспокоится за маму, но у нее тоже нет столько денег, чтобы нам оплачивать разговоры каждый час. Дура! Таль промолчал. Где взять денег? Свой телефон, велосипед и почти новую куртку он давно загнал на барахолке, чтобы купить еду. От этих денег осталось только на хлеб на два дня. А потом? Таль полез по ящикам на кухне. Хотя что толку? Он знал наперечет все, что там лежит: полкило овсянки, пакетик пшена, вместо чая давно уже пьют душицу и лимонник, которые мама насушила прошлым летом. Сахара тоже нет, вкус мяса он давно забыл… Так… а это откуда? Таль уставился на большую пачку макарон, килограммов пять, наверное, не меньше. Откуда она? И сахар, конфеты-карамельки, тушенка, целых три банки… – Анют! Но Анюта тоже смотрела на это изобилие и ничего не могла объяснить. – Может, мама купила, а нам не сказала? – Она бы не донесла. – Ну, попросила кого-нибудь… – Анют… ну кого бы она попросила? Она вчера-то ни слова не сказала. Вчера… точно, по-другому не получается. Кто-то из гостей, наверное, притащил это и поставил незаметно. Но кто? И как протащили, это огромный пакет! С другой стороны, что, он за всеми наблюдал? Нет, конечно, столько народу пришло, да и не до того ему вчера было. Но почему так, тайком? Сказали бы… А он бы взял, если бы сказали? Взял бы, куда бы он делся, если есть нечего, про гордость мигом забудешь. – Ну и… – осторожно начала Анюта, – пусть будет, да? Давай макароны сварим? – Нет, – жестко сказал Таль. – Сегодня доедим то, что есть. Будем экономить. Вот уже месяц, как он искал работу. Но нигде не было мест. Или никто не хотел его брать. Конечно, пацан, ему еще шестнадцати нет… И у всех такие жалостливые лица – бесят! Таль слышал эти разговоры, эти перешептывания. Ну, что мама может родить мертвого ребенка после стресса. И что это к лучшему. И вообще была бы поумнее – оставила бы его в роддоме. А что? Будто никто не оставляет! У нее хоть уважительная причина, как она их прокормит? У Таля от таких мыслей голова начинала болеть. Потому что, конечно, они правы. Потому что как им прожить, когда будет еще и маленький? Конечно, им всем назначат пенсию по потере кормильца, так Дашин отец сказал, хотя она, наверное, не очень большая, ведь отец уже не работал нигде. Но все равно Таль знал: если у мамы замкнет, и она ребенка оставит, он ей этого никогда не простит. Наконец в воскресенье они смогли всё узнать. Казенным голосом на том конце провода Талю сказали: – Конопко? Родила, мальчик, три сто, пятьдесят один сантиметр. У Таля перехватило горло. – Алло? Вы слышите? Папаша? Алло? – Да, я слушаю. – В четверг выписываем, забирать приезжайте после часу. – Забирать? Да, хорошо… а скажите адрес. Сказали. Таль вышел из кабинки на вялых ногах, будто не на своих. – Ну? – требовательно спросила тетя Васса. – Мальчик, – машинально ответил Таль и пошел к двери. – Ну и ладно, ну и хорошо… Хоть бы спасибо сказал! – Спасибо. Значит, надо ехать. А как? Когда забирали Маруську, Таль ездил с папой в Феодосию на такси. Был июнь, и папа тащил в больницу огромный букет роз, разноцветный и просто неохватный. И мама была сияющая. Папа взял белый сверток из ее рук, отдал ей цветы, а Таль тащил до машины все остальное, мамины вещи, какие-то пакеты… «Один не справлюсь, надо кого-то на помощь брать. Анютка останется с Марусей, нечего им мотаться… Кого тогда? Захара? Да ну, нет… Надо девчонку», – понял Таль, и сразу встало перед глазами Янкино лицо, и она улыбалась одними глазами, как она только и умеет. Он мотнул головой. Логичнее попросить Дашу съездить с ним. Они всю жизнь рядом, будто брат и сестра, и отцы дружили, и может, дядя Сережа отвез бы их на машине. Но ехать полчаса с Дашей, слушать ее вздохи и пустые разговоры… Нет, Талю не хотелось. Янку он поймал перед работой. Он давно знал, что она моет полы в клубе, хоть она и тщательно скрывала. Ну, а он тщательно скрывал, что провожает ее из школы на работу каждый день. На расстоянии, конечно. Она шла по дороге, кутаясь от ветра в голубую курточку, сунув нос в вязаный воротник. И вечно без шапки. Вот сейчас она поднимет глаза, увидит его, удивится, опять соврет, что к бабушке забежала. Ему вдруг представилось, что это она притащила тот пакет макарон, сахар и тушенку. Притащила и тайком поставила в шкаф. Да ну, ерунда, ее и не было вовсе, и неужели он не заметил бы? Это Янку-то? – Привет. – Ой, привет… а я к бабушке, она же у меня тут работает, ключи от дома забыла… Она всегда говорила одну и ту же фразу, когда они вроде бы случайно встречались в это время у клуба. Талю даже смешно стало. – Янка… у меня к тебе просьба. Она сразу стала серьезной, даже вытянулась, будто честь хотела отдать. – У меня брат родился. – Правда? Ой, здорово! Все… в порядке? – Да. Только их забрать надо из роддома. Можешь со мной съездить? Маруську девать некуда, Анютка с ней останется, а я один не справлюсь. – Конечно, съезжу! В Феодосию? – Да. В общем, в четверг. Я зайду рано. Школу придется прогулять. – Подумаешь! Она смотрела на него во все глаза, Талю даже больно стало где-то в сердце. Как люди могут быть такими? Вот такими, как она? А какой она была, он не мог сказать, не мог подобрать точного слова. Красивая? Обаятельная? Все эти слова казались пустыми и ничего не значащими, когда он думал о ней. Глава 2. Не к кому ехать Автобус шел полупустой. Те, кто работает в Феодосии, уже уехали, и Янкина мама тоже. Сейчас здесь сидели только двое парней, явно хорошо погулявших накануне, бодрая бабулька с коробкой на складывающейся тележке, задумчивая девушка, ну и Таль с Янкой. Он надел парадно-выходную свою рубашку, в которой приходил на первое сентября, воротничок ее торчал над воротником куртки. Таль был какой-то весь подтянутый, строгий. – Я работу нашел, – сказал он, как только сели в автобус. – Только это еще не сейчас, в мае. – Что за работа? – Траву собирать. – Чего? – Ну, частник тут один ребят нанимает на лето. В горах собирать всякий там лимонник, чабрец, мяту… Он потом сувениры делает, для туристов. Ну, знаешь, чайные сборы, подушки, набитые травой, видела же, наверное… – Ага… Таль, а много сборщикам платят? – Смотря сколько соберешь. Ну, и разная трава по-разному стоит. – Давай я тоже в сборщики пойду! Все равно летом делать нечего. – Нет, ты что! – сразу испугался Таль. – Тебе туда нельзя. – Почему? Думаешь, я в горах не смогу? Да я с Тарасом на Новый год в горы ходила! – Да при чем здесь это? Ну… девчонкам вообще туда не надо. Там парни одни. По два месяца безвылазно. – Я смогу. – Ты что? Меня не слышишь? – разъярился вдруг Таль, даже задумчивая девушка на них обернулась. – Одни мужики там! – А… – дошло наконец до Янки. Она скисла. Вздохнула. – До мая еще три месяца. Что-то же надо делать, сам подумай. – Думаю. Да главное, чтобы с пацаном все нормально было, ну, чтобы здоровый, а то, знаешь, всякое говорят. – То есть? – Ну, что стресс, что мертвого или больного родит. Янка будто в пропасть начала падать. Она никогда об этом не думала. А Таль, наверное, думает постоянно. Наверное, измучился от этих дум.