Стюр громко и фальшиво засмеялся, карий глаз мелко дёрнулся несколько раз, и тут же губы берсерка угрюмо сжались. — Значит очередная авантюра, да, дружище? Что этот лепрекон тебе наплёл, выкладывай как на духу! Йормундур нехотя привстал, кривой рог наполнился свежей брагой из разрисованного морским орнаментом сосуда, и с довольным видом бездельник вернулся на нагретое место, смочив усы в ароматной пенке. — Стюр, я всё понимаю. Ты всё ещё в первых рядах… по праву! Ты нужен Гундреду, дома ждёт семья, когда ты вернёшься с трофеями. Но взгляни на меня. — отсалютовал рогом Йормундур. — Я всё делаю вполсилы. Чтоб бражки налить, и то надо исхитриться! Моя песенка, считай, спета. Поищу лучшей жизни… да в той же Эйре! — и северянин замурлыкал себе под нос одну из походных песенок, с наслажденьем сёрбая из сосуда. — Кстати, корабль твой, как только причалим к суше. Черноволосый воитель твёрдой поступью прошествовал по качающейся палубе к скамье приятеля, изношенный высокий сапог из дублёной кожи упёрся в соседнюю лавку. — С каких таких пор Хакон Могучий бросает на произвол своих раненных воинов? Тем паче воспитанника, которого звал родным сыном? В Норвегии тебе уготован свой кусок земли и жалованье, а брагу могут наливать трэллы. Один такой у тебя уже есть. Кстати, ты в курсе, что он мнит тебя своим батей или старшим братцем? — Я освободил мальца, если ты забыл. — Йорм украдкой глянул на Йемо, который перехватил взгляд попутчика, греясь у каменного очага. — А про моего опекуна ты погорячился, братец. Калекой он меня и за своего не признает, такова уж его любовь. Да, Хакону лучше передать, что меня забрали валькирии на очередном побоище. — Странно. Я всегда мечтал попасть в Вальгаллу с тобой рука об руку. Но я не могу просто так отказаться от одеяния берсерка и службы Гундреду. Может, тебе не понять, но я добивался места в дружине сам и на этом не остановлюсь. Мой долг не исполнен. — Стюр со вздохом глянул на виднокрай, где солнце касалось моря, и, позвякивая ножнами, побрёл в сторону кормы. Когда кувшин с брагой порядочно опустел, Йорм ощутил себя достаточно готовым к важному разговору. Шатаясь уже не от качки, а от тяжести в голове, викинг подсел к Олалье, что за плошкой похлёбки беседовала с Йемо у жаровни. Девушка брезгливо отшатнулась, вдохнув стойкий смрад выпивки, смешавшийся с запахом нормандца. — Боже, от тебя несёт хуже, чем от этих финфолк! — Да ну, а по мне, так ваше племя моется лишь по редким праздникам. Грязь защищает вас от этих, как бишь… миазмов? — Йормундур сощурился, с оценкой разглядев смущённого Йемо. — Я этого не говорил, лады? Смотрю, ты красиво подстригла мальца. А меня так сможешь? Ансельмо с Олальей вылупили глаза пуще прежнего. — С ума, что ли, сбрендил? Будь у меня такие волосы, в жизни бы не рассталась! — Понимаешь, милая, они, скажем так, ясно дают понять, откуда я и чем промышляю. Если хочешь, могу подарить, только срежь покороче. — северянин, посмеявшись, икнул. — Разве викинги не остригают волосы, когда их побеждают в бою? — спросил Йемо. — Разве это не красноречивое тому подтверждение? — поднял изувеченную руку норманн. — Между прочим, лишить славного воина локонов — честь, ведь в них большая сила таится. — Ну и что, у тебя рожа поганого, и всё понятно даже без гривы по пояс! — Олалья с похабной ухмылкой поднесла к губам деревянную плошку, чтобы выпить остатки рыбного бульона. Йормундур уже в уме подобрал словечко, прекрасно описывающее девчонку, но сдержался ради своей миссии. — Ты тоже так считаешь? — небесные глаза с налётом невинного недоумения вперились в Йемо. — А на кого ты хочешь походить? — подхватил насмешливый тон юнец. Северянин почесал в пышной светлой бороде: — Ну, скажем, на гэла. — Помнится, в нашей епархии бывал пилигрим из Ирландии. Он был рыжим и со странной тонзурой от уха до уха. — обратился монах к землячке, которая одобрительно закивала. — С говором он что будет делать? — девица погрузила половник в чан, чтобы выловить мелкую рыбёшку. Недоеденные головы она собиралась отправить за борт, но Йорм шустро перехватил плошку. — Чего харчи зря переводишь! Я доем. А говорить и не обязательно: могу прикинуться немым. — Ну-ну. Не забудь глаза выколоть для пущей достоверности. — Олалья вгрызлась белыми зубками в рыбье брюхо. — И рожок прихвати, из которого пьёшь, чтоб подачки собирать и трубить, как припрёшься в очередную деревню. — Йорм, для чего весь этот балаган? Ты скажешь наконец? — возмутился Ансельмо. Викинг высосал из рыбьей головы остатки плоти, объедки полетели за спину, а густые светлые брови сошлись на лбу в тяжкой думе. — Клятый йотун, в одиночку и впрямь туго! — Йормундур оставил трапезу, отойдя к дальней мачте, рука с тяжестью обвила толстое дубовое бревно. По другую сторону мачты выглянуло растерянное и бледное лицо Йемо. Он хранил тишину, надеясь, что упрямец сам заведёт откровенную беседу. Не глядя на субтильного невысокого монаха, Йормундур промолвил низким голосом: — Вот что. Ты своего слова не сдержал. Я передумал и тебя не отпускаю. Ты трэлл. — Пошёл к чёрту, — неожиданно для себя отрезал Йемо и тут же охнул, когда могучая ладонь бывшего господина сжала ему глотку, а спина и затылок ударились об мачту. Лоб викинга покрыла испарина. Пьяное дыхание напомнило ту самую ночь на Аросе, вот только на сей раз Ансельмо и вправду есть, что ответить. — Как достигнем острова, идёшь со мной, и это не обсуждается. — И куда же? — с издёвкой на губах прошептал Йемо, ведь сжатое горло почти не давало говорить. — Во владения клана Дал Кайс. Будешь изображать того, кого я прикажу. На месте разберёмся. И Метла волн тоже моя. — Не в этой жизни. Мы с Лало… Нормандец подхватил подростка подмышки, и пятки с силой ударились о палубу, так что Ансельмо до крови прикусил болтливый язык. Под ноги брякнул рунический камень, который Йормундур пнул под одну из лав. — Пора понять, что твоя девочка променяла тебя на хрен побольше, — осклабился северянин, на лицо которого всё больше наползала демоническая тень. — Закрой свой чёрный рот и убери от него руки. — откуда ни возьмись выскочила Олалья, спрятав друга за хрупкими девичьими плечами. — Ничто и никто не в силах нас с ним разлучить! Сердце Ансельмо забилось так, будто всё это время лишь спало в оцепенении. Йорм попятился назад, держась за живот от смеха. Тут на бражника накатил лёгкий приступ дурноты, сотрясший широкую грудь. — Фу-ух! Не пойму, от чего тянет блевать: от выпивки или от ваших слащавых речей? — ещё пару шагов и нормандец ловко припал к палубе, чтобы ухватить лежащий рядом камень. Грациозно вскочив во весь свой немалый рост, Йормундур стал прохаживаться вдоль борта, любуясь на предмет в ладони. — Ну что, трэлл, всё ещё сомневаешься в моих словах? Ансельмо смело шагнул вперёд, сжав холодную руку Олальи. За спиной у Йорма край оранжевого солнца, слепя глаза, опускался за пурпурный горизонт. Чужак из северных земель казался большой чёрной глыбой, неприступной и угрожающей. — Ла-адно. — Ладонь мужчины высоко подбросила камень Лагуз, и сердце его обладателя на миг остановилось, пока руна вновь не упала в чужую руку. — Тебе эта безделушка не нужна, мне тоже. Ну её! — Йормундур сделал бросок через плечо, точно отшвырнул обглоданную рыбью голову. Но едва Олалья и Йемо вскрикнули от испуга, как поняли, что жест был обманным: большим пальцем воитель крепко прижал камушек к ладони, показав её озадаченной парочке. На доски между северянином и испанцами грохнулась сеть с тремя-четырьмя трепыхающимися рыбинами. — Чего опять разорались? — вклинился улыбающийся Стюр, на запрелый лоб которого приклеились короткие чёрные прядки. — Я вон рыбки наловил! Почистишь, курочка? — Нет, петушок! — не глядя бросила Олалья, ответно сжав руку Йемо. — Вот тебе на-а-а! Бунт на корабле? — берсерк грозно надвинулся на подростков, и Олалья, схваченная за грудки, с визгом отлетела в сторону. Сверкнуло лезвие ножа, выхваченного из-за пояса, и остриё с тупым стуком воткнулось в мачту рядом с ухом Ансельмо. — Поди сюда. — Лицо Стюра преобразилось в то, с каким он шёл в бой. Дева бросилась наутёк, но длинную косу быстро намотали на кулак и спиной потащили к шатру на корме. Бросившись следом, Йемо вздрогнул от скрипа: мантия, пригвождённая к мачте, надорвалась от натуги. Он вцепился в рукоять ножа, но тот был воткнут до того глубоко, что отказывался поддаваться. Стюр одним махом запустил тиру под шатёр, где та кубарем налетела на борт. — Не подходи к ней, тварь! Мьерда! — отчеканил взбешённый парнишка, трепыхаясь, как та рыба в сетях. Стюр только посмеялся, присев на одно колено перед палаткой и нарочито сбросив с себя плащ. Ансельмо ясно представил надругательство над любимой, что на сей раз случится не без его ведома и даже присутствия. Мадхус, чудовища, черти — вот их естество. И никогда — друзья, никогда — соратники, никогда — побратимы. — Я пойду с тобой! Сделаю всё, что надо! И корабль чёртов забирай! — захлёбываясь слезами, взревел Йемо голосом, готовым сорваться. Частое дыхание превратилось в надрывных хрип загнанной лошади. — Лало! — вцепившись в мачту за спиной, монах из последних сил вытолкнул себя вперёд, и ткань мантии разорвалась. Свалившийся на палубу трэлл оказался подхвачен под руку юрко перемахнувшим через скамью Йормундуром. — Брат, неси какой-нибудь канат, свяжем его! Не мешкая, викинги на пару скрутили мальчишку, сидя привязав его к мачте, так что за верёвкой и рук не разглядишь. Из шатра слышались тонкие всхлипы Олальи. Когда вечерний свет окончательно уступил сумраку, в чашах с углями развели полымя. Три жёлтых огонька, покачиваясь, плывут сквозь мрак на фоне необъятного купола неба в редких синих мазках, постепенно растворяющихся в свете мириады звёзд. Столь ясного и правдоподобного рисунка небес Ансельмо не видал ни в атласах легендарных путешественников, ни в пейзажах родной Аросы. Вот Орион, Заяц, Малый и Большой псы… Тишину прерывает лишь мерный плеск волн о корабль, шум моря и убаюкивающий древесный скрип. Йормундур вернулся с каким-то деревянным тазом, уселся на лаву лицом к пленнику, и посудина громыхнулась о палубу. Закатав рукава, помогая себе зубами, северянин за хвост вынул крупную трепыхающуюся рыбу, и ещё борющаяся за жизнь тварь с размаху ударилась о доску, раз и другой, пока не обмякла. Йорм вернул животинку в таз, в руке появился маленький ножик, и мужчина озадаченно облокотился на колени, долго хмыкнув. — Что скажешь, трэлл, жалко рыбку тебе? Ты ж у нас всех жалеешь, да? Кроме себя, вестимо. — крепкие зубы сжали рукоятку, и вяло трепыхающееся рыбье тельце вернулось в слизкую ладонь. — А я вот хошу одной рукой наушитьшя шнимать шешую. — лезвие уверенно вошло в брюшко ближе к голове и рассекло его до хвоста одним уверенным движением. Придавив рыбу к колену култышкой, Йорм освободившейся рукой вынул мелкую требуху и вновь взялся за нож. — А я, как увижу рыбу или, там, куропатку, вот прям хочу её прибить! Взять хотя бы красного окуня — тупейшая морда! А морская щука? Ну крыса же с плавниками — один в один! Йормундур исхитрился придавить рыбий хвост так, чтобы левой рукой соскребать чешую, вот только животное продолжало биться и нещадно выскальзывать. — А омары? Наша повариха в детстве бросала их в котёл с кипятком ещё живыми. Мне нравилось смотреть, как их панцири из бело-рыжих становятся красными. Они силились выползти из котелка, а я их — тюк ложкой! Ансельмо отвернул лицо в тень, чтобы не выдать улыбку: — Лучше б пригвоздил эту несчастную рыбу ножом к скамье. До утра провозишься. — после истеричного крика голос так и не вернулся. Йормундур с любопытством хмыкнул и последовал совету своего трэлла: осталось лишь раздобыть второй нож. Глухой смех воителя вдруг сменился напряжённым молчанием. Пряча лицо за раздуваемыми ветром волосами, мужчина поднял голову, и в чужих глазах пленник разглядел презрение. — Ты у нас святой мученик Ансельмо, м? Подставляешь вторую щёку, даже если раз по роже получил. Знаешь, что? Меня этой дребеденью не проведёшь. В доме у Диан Кехта ты… — полушёпот Йорма сорвался на рык, а кулак вонзил нож ещё глубже в рыбью голову, брызнув кровью. — Какого ляда это было? — Знаешь, если б ты сам не противился, я сдержал бы клятву. — холодно прошептал Йемо. — Клятву? — щёки северянин налились кровью, дыхание стало тяжелее. — На кой ты вообще давал мне клятвы?! Ты мне… ты просто трэлл! Возомнивший… что мы друзья! — О нет. — Тогда что?! — Да просто. — парень откинул голову, устремив глаза к звёздам. — Ты страдал и нуждался в помощи. А сейчас тебе только хуже, потому что Стюру твои планы не по душе, и он вот-вот уйдёт. Йорм подскочил, как ошпаренный, нога отшвырнула таз с рыбой, который, опрокинувшись, забарабанил по палубе. Упав на колено перед трэллом, хозяин до боли сжал детские щёки в руке. — Ты мне не спаситель. Усвоил? И даже не мечтай меня исправить. — с этим Йормундур зубами сорвал с культи длинную холщовую повязку, запхав глубоко в рот напрасно сопротивлявшемуся невольнику. — Люди никогда не меняются, Водан мне свидетель. Сумерки сгустились, открывая дорогу колеснице Мани и сизому с подпалинами варгу Хати. Время близилось к полночи. Йормундуру не спалось: во сне причудилось, будто голос велит ему укрыть Йемо одеялом, ведь тот продрог под северными ветрами. На палубе хозяин бросил взгляд на спящего монаха и, плюнув в затухший костёр, взобрался на лаву для гребцов, чтобы облегчиться в море. Глядя на лунную дорожку в бескрайней водной глади, справлять нужду особенно сладостно, но не успел нормандец оправиться, как за спиной увидел какую-то чертовщину. Огни в железных чашах горят уже не жёлтым, а невиданным изумрудным пламенем, а на вёслах…