Добрый десяток воинов в одночасье перемахнул через лавы, на дрогнувшем столе со звоном опрокинулась посуда. Не успела охрана риага броситься следом, напрасно ища поясные мечи, как со стен сорвали трофейное оружие. Круто развернувшиеся Уи Фидгенти остановили врагов остриями мечей, секир и копий. По приказу хозяина гвардейцев усадили обратно. Единственный нож, которым можно было бы защититься, мак Катейл оставил для главного блюда. Болезненно обдув покрасневшую ладонь, он взялся разделывать голову. — Вот что любопытно, Брес. Когда мы встретились на Сулкоит спустя много лет, ты ничуть не изменился! Я-то обрюзг, полысел… Пожалуй, ты и не признал бы во мне разбойника, напавшего на Сеан Корад. — господин замка встретился глазами с обомлевшими брегонами и подмигнул чуть дышащему под лезвием меча Махуну. — Пока ты отбивал Блатнайт, я с Иваром был занят старушкой Бе Бинн. — на тарелку Бреса опустилось здоровенное мясистое ухо. — Мне только что доложили, как ваш младший с ним обошёлся. Советник риага не шелохнулся, когда слишком близко к нему проскрипела скамья, а на плечи упала чужая рука. — Надо сказать, мы здорово дали дёру, как увидели, что ты сделал с остальными! — назойливый сосед расхохотался, влив в себя остатки вина в кубке. То ли оно, то ли воспоминания раскрасили запревшее лицо румянцем. — Кто б подумал, что такой хлыщ окажется смельчаком, а сын Кеннетига — его копия — трусливым полудурком! В панибратских объятьях мак Катейл ощущал, что железная осанка молодца и все его мускулы не расслабились ни на толику. Взгляд зелёных очей на бесчувственном лице не отрывался от столь же пристальных волчьих глаз напротив. — А я бы взял тебя под своё крыло. Что скажешь, сынок, отпустишь своего дружка? — съехидничал Доннован, держась с Бресом так, словно они с Махуном уже оказались по разные стороны. — Ну, воля ваша! Рыжего в клетку, остальных убрать. Брегоны хором воззвали к милости мак Катейла, к высокой цене его чести и непреложным гейсам, но вопль их скоро сменился хрипом вскрытых глоток. В трапезной развязалась кровавая потасовка: гвардейцы отчаянно отбивались кулаками, один за другим падая с пронзённой грудью или вспоротым животом. Тарелки и чаши с яствами залили багряные струи. Пара капель оросила окаменевшее от напряжения лицо Бреса. Ему в плечо всё так же впивались пальцы Доннована, когда двое вояк выдернули Махуна из-за стола, а тот в ответ на нестерпимое касание засадил одному локтем под дых. Удар рукояти по хребту обрушил стонущего риага на пол. Он скрутился, приникнув к земле, но сразу же завалился на бок от пинка под рёбра. Другой сапог без жалости заехал в открывшийся живот, выдавливая истошный хрип ещё и ещё раз. А Брес всё наблюдал. Потягивающий вино властитель замка с любопытством изучал малейшие перемены в непроницаемом лице. Чуть заметная морщинка меж бровей выдала непростую дилемму. Ему хватило бы сил и времени прикончить каждого Уи Фидгенти в этой зале так, что они б и не поняли. Но понял бы Махун, а открыться ему нельзя. Не теперь. Бресу оставалось только думать, глядя на то, как его риага избивают. Так должно было случиться в ту ночь в Сеан Корад. Так произошло бы, не рискни он своей тайной, а значит жизнью по воле Тетры, Индры и Элаты. Несдержанность может сыграть на руку, но чаще просто погубит, поэтому нужно терпеть. Так решил Брес, и нахмуренные брови его снова расслабились. Изрядно упившись вином и кровавым зрелищем, Доннован мак Катейл приказал солдатам вынести трупы, а фуидирам — добела отмыть и проветрить трапезную, так чтоб к утру в ней можно было позавтракать с женой и детьми. Пока стража оттаскивала тела к дверям, оставляя длинные бурые следы на полу, хозяин ускакал козликом в ближайший угол, где со стоном облегчения справил нужду. Брес сам поднялся из-за стола, и двое конвоиров повели его коридорами в подземелье. Позади, пыхтя и бранясь, под руки волокли Махуна. Его сапоги мерно скребли о камень пола, а рыжая голова, с которой ещё капала густая кровь, поникла, как у мертвеца. В тёмных сырых казематах, где голая земля под ногами насквозь промёрзла, а стены зацвели плесенью, пленных Дал Кайс швырнули в большую камеру. Как только щёлкнул ржавый замок на глухой двери, Брес не без труда оттащил риага на циновку в тот угол, что меньше всего продувался крохотным зарешёченным окном под высоким потолком. Подушкой послужил пучок гнилой соломы, одеялом — плащ, так и не снятый упрямцем. Махун не очнулся. В темноте осмотреть его раны не представлялось возможным, и Брес молился, чтобы сметь повременила хотя бы до рассвета. Время от времени нащупывая слабо бьющуюся шейную вену, советник провёл ночь, не отходя от риага. Перед тем, как ближе к утру провалиться в беспокойный сон, он обещал себе прибегнуть к силе фоморов, если дела пойдут и вправду худо. Проснувшийся Брес нашёл себя привалившимся к стенке в изголовье собранного им убогого ложа. Поджатые ноги замёрзли и онемели, и первым делом пришлось как следует растереть затёкшие члены. Махун лежал с открытыми глазами. От облегчения Бреса даже бросило в жар, он подскочил к сеньору с расспросами, но тут радость быстро сменилась тревогой. Пальцы снова легли на плохо прощупываемую вену. В несчастном теплится жизнь, однако снаружи он неотличим от трупа. Тело не двигается, опухшее и почерневшее от побоев лицо превратилось в маску, а мутные остекленевшие глаза глядят безотрывно вверх, почти закатившиеся под веки. Не сразу отходя от изумления, молодец стал вспоминать жуткий рассказ Бе Бинн на суде о детском недуге старшего сына. Горло пересохло, в груди защемило. Пошли ли дела достаточно худо? Ещё как, хуже некуда! Даже если бежать сейчас, как быть с Махуном в его состоянии, когда неверное касание может убить его? В который раз упрекнув себя в несдержанности, Брес отправился делать обход камеры. К вечеру в просторной темнице им был с пристрастием изучен каждый камень. В тускнеющем свете Брес заметил, что риаг так и не отвёл глаз и, похоже, не моргал, ведь они сделались сухими и матовыми. Опустив чужие веки пальцами, мужчина подивился их сильному напряжению. От голода, жажды и скуки быстро клонило в сон. За дверью шумела стража. В караулке неподалёку жалобно простонали старые петли, и узник приник к дверной щели, прислушиваясь к приглушённому разговору. — Пойти проверить тех двоих? Рудому давеча хорошо от нас досталось. Как бы не околел раньше времени. — А куда их потом, не слыхал? — Слыхал, отчего ж. К ард-риагу Молле. — В Кэшел? — Нет, братец, его там и след простыл! Они с господином нашим условились заманить сынка Кеннетига сюда, а там и казнить. — Выходит, рудому хоть так, хоть эдак на погост дорога лежит! Дружно заржав, караульные поплелись по коридору наверх. Утоливший голод одними только ценными сведениями Брес пошёл спать на своё место подле Махуна. Так минул ещё один день. Ночью шёл снег, и горстку по счастливой случайности намело в валяющуюся на земле деревянную плошку. Отогрев воду под рубахой, Брес сделал живительный глоток, а остатки влил в рот Махуну и слегка протёр ему слипшиеся веки. Он пережил ночь, и зеницы упрямых глаз по-прежнему сверлили одну точку. В отличие от сокамерника, пленника как будто не мучили ни голод, ни стужа, ни томительное ожидание смерти. А вот сосед его уже к середине дня так ослабел, что рассудок начали терзать видения. Брес спросил себя снова: пришло ли время бежать? Поскольку здравый смысл опять одержал вверх, ничего не оставалось, как спасаться от безумия беседами с самим собой. — И всё же я не предвидел. Я как всегда дал волю чувствам… переживая за тебя. Позволить одурачить себя такому фигляру, как мак Катейл… Кстати, у меня была возможность перейти к нему на службу. Что думаешь, Махун? Отличное карьерное продвижение: там недалеко и до правящей семьи. Спустя долгие часы монологов Брес порешил, что лучшего собеседника, чем отпрыск Кеннетига, он не встречал за всю свою жизнь. Стоило углубиться в сокровенные мысли, как наружу прорвался целый поток, сдерживаемый долгие годы. — А ведь я хорош в подковёрных играх. Из-за родства с отцом в клане меня считали изгоем, как и мать, повредившуюся умом. Я сошёлся с Бригитой, моей женой. Её славный отец Дагда как раз мечтал о наследниках, которым передаст правление. Удачная партия, не находишь? Я всегда держался поближе к кормящей руке. Брес не давал себе засиживаться на месте. Наматывая круги по темнице, он ощущал прилив крови, и от этого хотелось ещё больше трещать языком. — К старости люди ничему не учатся. Ничему. Сколько не живи на этой проклятой земле, ты умрёшь круглым дурнем. Чему учит жизнь, так это смирению. О да, и терпению. Да что там пара несчастных дней в казематах без еды, воды и горячего грога с имбирём? Я живу во лжи и притворстве. Мой единственный друг — трусливый полудурок. Хотя для тебя, поди, я значу не больше деревянного солдатика. Бедняга. После заката обжигающей волной внезапно накатил озноб. Тело забила лихорадка, и единственным укрытием от неё было тёплое местечко на циновке под плащом Махуна. Улёгшемуся калачиком Бресу сосед по камере в немыслимой близости представился глыбой льда. Он прижался к холодному боку и так, в бреду, скоротал их третью ночь в подземелье. Первые лучи солнца застали узника вконец разбитым. Бледное лицо с тёмными овалами вокруг глаз и синими губами с трудом вылезло из-под края плаща. Стоило вдохнуть морозный воздух, лёгкие сотряс долгий приступ хриплого кашля. Голова раскалывалась от жара. Утерев обильный пот со лба, Брес рывком повернулся на звук. — Как… к… к-ра… — медленно зашептали растрескавшиеся в кровь губы Махуна. — Кра… си-во. Опомнившийся помощник взглянул туда, куда вот уже несколько дней безотрывно смотрел господин. За решёткой в узеньком окне на фоне белого неба падали хлопья снега. Так гусиные перья осыпали кухню, когда молодая Блатнайт ощипывала селезня на жаркое. — Снег пошёл, — оживлённо просипел Брес и подполз ближе к риагу. — Тебе нравится? Красота, правда? Махун, тебе… Скрип провернувшегося в замке ключа прервал разговор. В камеру вошли двое тюремщиков, один держал в руке моток толстой верёвки. — Проснись и пой, арестант! У вас сегодня праздник — горячее подают. Слыхали о последней трапезе приговорённого? — Так. Подняться и руки за спину, — отъевшийся детина размотал край верёвки. — Шевелитесь сами, не то живо накостыляем. Брес выпрямился на коленях. Откуда не возьмись в нём вскипела необоримая ярость. Охладевший ум вмиг просчитал, как тело его разбегается в несколько прыжков и выверенные удары раскидывают увальней мак Катейла по разным углам. Когда нога пленника, разгибаясь, уверенно шагнула вперёд, за мгновенье до скачка его задержало прикосновение. Ледяная рука Махуна камнем сжала ладонь, не давая вырваться. — Бе-ги… сам, — промолвили окровавленные уста, как только глаза встретились с глазами. Ослабшая рука упала на циновку. В следующий миг Брес бросил остатки сил на то, чтобы оказаться уже за спинами ничего не подозревающих стражников. Осталось забрать у одной из человеческих статуй связку ключей и скрыться тем же путём, каким их привели в казематы. Но в дверях что-то заставило беглеца остановиться. Он повернулся, наблюдая, как за окном тягуче падает снег, а конвоиры мучительно долго тянутся за оружием. Времени хватило вспомнить о долге перед фоморами, о жертве, брошенной на их алтарь без колебаний, о предательстве Бриана, о переломе в ходе войны… И всё же выбрать верный путь не хватило бы целой вечности. Тогда Брес выбрал самый простой, за который не станет себя ненавидеть. Будто обрывая след на снегу, он прошёл по своим стопам к извечному месту возле господина, опустился на колено, и время вернулось к привычному течению, словно так было всегда. Поднявшийся заключённый покорно повернулся спиной, руки зашли за спину, и запястья грубо связали колючей пенькой. Не церемонясь, охранники накинули на глаза Бреса повязку и пинками погнали через замок во двор, где его вместе с обездвиженным Махуном закинули как будто в крытую кибитку, двинувшуюся в неведомом направлении. В бойницах высочайшей башни Сеан Корад горел огонь. Стража замка держала дозор денно и нощно, но неладное жители Киллало заподозрили, когда вместе с жёлтым светом из окон повалил чёрный дым. Сигнальные колокола и звук рога оповестил о нападении на замок. Враг сумел пробраться за стены тишком, не дожидаясь, когда забьют тревогу. Всполошившиеся фуидиры и солдаты в испуге передавали друг другу слух: в Сеан Корад вошёл небольшой отряд Уи Фидгенти и Эоганахтов, а впустил его кто-то из своих. Когда командиры в спешке собирали воинов, выкрикивая приказы, захват смотровой башни уже шёл полным ходом. Нападчики ловко воспользовались устройством винтовой лестницы: пока мечи дозорных в замахе налетали на несущий столб, снизу ратники лёгкими ударами пробивали себе дорогу наверх. Ближе к выходу на смотровую площадку, где проливался дневной свет и веяло морозным воздухом, положение переменилось. Захватчики стали задыхаться и слепнуть от подступающего дыма. Сверху доносились один за другим мощные удары стали о сталь, и затем по лестнице кубарем скатывался кто-то из поверженных. Пробившиеся вперёд счастливцы, узрев неуязвимого врага, оторопели. Широкий и рослый, как сноп сена, гэл сбивал увесистой окованной дубиной каждого, кто осмелится подойти. С бравым кличем воины бросились на прорыв. О стену размозжились чьи-то черепа, кости других дробились о каменные ступени. Шаг за шагом неистовый гэл, рыча, убирал с дороги новых и новых противников. До тех пор, пока нечто незримое лёгким дуновением ветерка не просочилось ему за спину. Остановившийся здоровяк оглянулся. Несколько стражников позади него упали, как подкошенные, не успевая зажать брызнувшие кровью раны. Повисло молчание. Наконец отошедшие от ступора захватчики подняли оружие, и несколько мечей и копий пронзили открывшееся для удара брюхо. На площадке, где порывистый ветер со снегом налетал со всех сторон, пара уцелевших защитников замка насторожилась, увидев поднявшегося к ним гвардейца в полном доспехе. Стряхнув кровь с топора, он решительно приблизился, и наитие заставило выживших взять мечи на изготовку. Стоило одному разлепить губы, чтоб окликнуть незнакомца, тот оказался уже сбоку от его напарника. Немыслимым образом на шее бедняги сама собой разверзлась рана, и тот рухнул в лужу собственной крови. Стражник ринулся к выходу. На бегу прямо перед ним незнакомец возник словно из воздуха, его свободная рука размахнулась, и задохнувшийся от удара в грудь гэл стрелой вылетел с башни. Наблюдающий за долгим полётом Йормундур потряс кистью. — Кривовато всё-таки вышло. Надо левую разрабатывать. Тут с неба донёсся взмах огромных крыльев. Вжав голову в плечи и плотней сдавив рукоять, ряженый ирландцем самозванец увидел, как на башню слетела то ли невиданная птица, то ли человек. Длинным шлейфом на землю легли чёрные крылья с изумрудным отливом, покрывающие плечи существа подобием сшитого из перьев плаща. Туловище его совершенно человеческое: средний рост, худощавое телосложение, узкие плечи и торс, стройные ноги. С головы до пят странное создание заковано в литую стальную броню: наручи, заострённые кверху набедренники и поножи, нагрудник, разрезанная посредине латная юбка с чёрным сукном под ней. И всё же перед Йормом стоял не обычный воин. На шею, скрытую за ниспадающим к плечам капюшоном, посажена жуткая воронья голова. По длинному серому клюву вверх тянутся борозды, точно прожилки на кленовом листе. Острыми провалами ноздрей, трещинами и впадинами голова скорее походит на голый череп, но выпуклые чёрные глаза глядят с пугающей живостью. Разинув клюв, существо обратилось к викингу по подобию говорящих воронов. — Глупец, — низкий трубный голос, какими разговаривают дюжие мореходы с косой саженью в плечах, резанул слух. — Что тебе говорили о фоморах? Ты всё сделал наоборот. Происходящее так ошарашило Йормундура, что руки вмиг ослабли, а голова налилась свинцом. Он бросил беглый взгляд за околицу деревни, где галопом мчал отряд всадников с узнаваемыми плащами и знамёнами Дал Кайс. Вдобавок к подкреплению из башни вовсю валил удушливый дым, и спиной ощущалось тепло подступающего пожара. Бежать было некуда, потому северянин поднял топор повыше, понадеявшись, что обретённая сила его не подведёт. 18. Предназначение Трясучая кибитка ползла по просёлочной дороге в сердце снежной бури. За жалобным воем ветров со всех сторон слабо различались колёсный скрип, ругань конвоя и тяжёлый топот его коней в глубоких сугробах. Бресу с завязанными глазами да к тому же в глухой темени повозки оставалось полагаться на слух. Долгие часы пути ровным счётом ничего не происходило. Пленник дремал, затем вздрагивал, вспоминая, в какую передрягу они с господином попали, а там голод, усталость и болезнь вновь сваливали его в сон. Кибитка то и дело наскакивала на камень или кочку. С ветвей деревьев на крышу падал крупный ком снега. Ни заложники, ни сторожащий их конвойный уже не дёргались от беспрестанных стуков и скрипов. До тех пор, пока на крышу не свалилось нечто огромное. Не прошло и мгновенья, как по обе стороны экипажа пронзительно заржали лошади. Спереди донёсся крик возницы, грохот падения. Повозку резко накренило в бок, колёса, чуть не срываясь с осей, прошли по чему-то крупному. Разбойники ничем не выдали преследования. Поблизости не слыхать ни чужих скакунов, ни колесниц, и всё же сопровождение полностью перебито. Затаивший дыхание Брес услышал лязг вынутого из ножен оружия. В волосы на затылке грубо вцепилась чужая рука. — Эй, не горячись, любезный, — затараторил пленный севшим голосом, шея непроизвольно вжалась в плечи. — Мы тут ни причём. Поумерь пыл. — У меня приказ! — лицо обдало жаром рваного дыхания. Воин надсадно сглотнул. — Риаг Доннован велел убить вас, если случится нападение. Кибитка резко остановилась, едва не отправив пассажиров в полёт. На миг всё, кроме бушующего ветра, утихло. Потом, хрустя сапогами, кто-то неспешно соскочил с места кучера, прошествовал назад, и широкие двери повозки настежь отворились. Солдат подхватил Бреса на ноги. Тычок в спину вытолкнул вперёд, пока заложник не запнулся о край. Шею обжог холод короткого лезвия. Даже с расстояния отчётливо слышался бешеный стук сердца, однако нож лежал в твёрдой руке как влитой. — А ну назад! Остальные где? — гаркнул служивый под ухо. — Ты из Дал Кайс? Отвечать, не то глотку ему вскрою! — равнодушное молчание обнаружило в тоне трусливую дрожь. — Значит так! Ты и твои дуболомы отходите на двадцать шагов. Этих двоих я заб… Речь мужчины оборвалась, когда его силком оторвали от заложника. Выкрученная рука уронила нож. Замерший на месте Брес услышал прямо за спиной треск вжимающейся в кожу ткани и хрип. Бедняга мучительно долго делал крохотные глотки воздуха. За удушьем последовал предсмертный припадок, и шаркающие об пол ноги безжизненно повисли. Тело подручного мак Катейла рухнуло на пол кибитки. Раздался скрип шагов, нож шаркнул о доски, и парой уверенных движений верёвка на запястьях Бреса ослабла. За ней упала на грудь и разрезанная повязка. Как только взор привык к свету, советник молча уставился на стоящего перед ним риага. Махун расправился во весь свой величавый рост. Его лицо расслабилось и вместе с тем обрело невиданную живость: под маской проступили краски мельчайших эмоций, жёлтые глаза налились блеском золота. Теперь они не искали какую-нибудь фибулу или яркую пуговицу, а глядели прямо и изучающе. Почему-то Бресу вспомнилась их первая встреча в Киллало. То был забитый, вечно сгорбленный отрок, отчего он казался меньше Бриана сейчас. Разум отказывался верить, но отныне не Махун, а сам Брес глядел на него, как завороженный. Не легче пришлось и сыну Кеннетига. Проснувшийся от бесконечно долгого сна, он видел помощника и всё вокруг, словно в первый раз. Он хотел так много сказать и сделать, что не мог подобрать слов, однако за него всё решил нечаянный освободитель. — Эм. Ваше высочество, вы как, жив-здоров? Пара обернулась к ожидающему внизу ратнику в облачении гвардейца Дал Кайс. Брес с минуту всматривался в смутно знакомое лицо, пока его не поразила догадка. — Да это же ты, — молодец ловко выхватил оружие из ладони Махуна, направив в неприятеля. — Что ты наделал, кретин… В зеркало-то смотрелся? Йормундур, так неприветливо встреченный старым знакомым, получше натянул на голову шлем, закрывающий щёки и нос заострёнными пластинами. — Мы ему не доверяем, Брес? — низкий бас риага также до неузнаваемости преобразился, наполненный живыми чувственными нотами. — Слушай, приятель, — всплеснул руками нормандец. — У нас могло возникнуть недопонимание в прошлом. Но я всё осознал и твёрдо принял сторону наших с тобой общих друзей… о которых ты, похоже, не спешишь распространяться. Возбуждение молодца наконец сменила его циничная холодность. Вдруг повозку качнуло от сильного толчка, и с крыши на землю слетел тот самый полувран-получеловек, с которым встретился Йорм в Сеан Корад. Махун и Брес разом вздрогнули от увиденного, последний сподручней перехватил нож для защиты, но плеча успокоительно коснулись.