— Не к добру это. — Стюр потрогал пальцем ложбинки на лезвии секиры, густо покрытой чеканным орнаментом. — Надо сказать ярлу. А ты, дружище, — он кивнул Ансельмо, — говоришь, кто-то из наших тебя окольцевал? — Да. И я сбегать не собираюсь, — трэлл нарочито поднял ошейник. Стюр оценил хватку не без удивления. — Ты честный малый. Надеюсь, твой хозяин не хуже. Как его имя? — Не знаю. — в душе Ансельмо порадовался, что нашёл заклятого врага, и лучше усыпить его бдительность, пока не придёт подходящий момент. Но задушить в себе лютую ненависть было непросто, ведь околдовавший Олалью мерзавец очень хорош собой. Норманн подивился ещё пуще, рассмеялся. — Забулдыга и охальник. Белобрысый такой. А! Ещё носище у него! — огрызнулся Йемо. Стюр вдруг согнулся пополам от хохота. — О-хо-хо! Ха-ха-ха! Нос…широкий… Это Йормундур! — Вот так имечко, — ухмыльнулся Ансельмо, деловито сложив руки. — Небось нарекли в честь его здоровенного сопла. — Нет, — викинг выпрямился, утирая обильные слёзы. — Йор мунд — защитник коней. Ансельмо безразлично махнул рукой. — Нам надо выдвигаться. Ночь близится. — Не серчай, но одному Богу ведомо, как я тащил клятый волочень. К тому же, ноги у меня окоченели. Я и с места не сдвинусь. — Чего ради ты прёшь тела в такую даль? — Мои родители… убиты, — юнец подавил в себе горькое отчаяние, — Они должны быть похоронены, и я этого так не оставлю. Стюр зарылся пальцами в густую бороду: — Что ж, только ради Йорма я помогу, хоть ты и прервал мой путь. Цени мою доброту. Мужчина и подросток нашли волочень, оставленный позади, дотащили до подходящих разрытых могил, ведь новые копать не было времени. Бывший монах коснулся лбов матери с отцом онемевшими руками, прочёл над ними молитву за упокой, и мертвецы были спущены в землю. Ещё раз Ансельмо поднёс крест лицу, шепча что— то на латыни, и путники кое— как засыпали трупы землёй, накрыв сверху волочнем, а затем поспешно выдвинулись от этих проклятых мест. — А самого как звать? — Стюр потопал к деревне, ведя за собой найденного трэлла. — Ансельмо. — Своего отца знаешь? — Как же не знать! Он пло…был плотником в деревне. — Галисиец? — Да. И что с того? — Хм. Имя у тебя чудно?е…для христианина. — Оба помолчали. Стюр задумался, Ансельмо просто не знал, что ответить. — Красившее, нежели у Йорма. — А? — Ансельмо — богов шлем, шлем асов. Оттого боги тебя и любят. Хоть ты и почитаешь своих… — Своего. — Ну, не суть. Я и мои ребята тоже клятвенно преданы Водану — нашему господину, — и викинг пустился в пространные объяснения, занявшие всё время долгого пути до алькальдова дома. Ярл Гундред устроил в захваченных палатах настоящий медовый зал. Приснопамятный хозяин любливал обедать за внушительным столом из морёного дуба, которого в здешних краях пруд пруди. За обедом имел привычку рассматривать охотничьи трофеи и прочие богатства: головы волков и медведей, оленьи рога, чучела лисиц и диких вепрей, шкуры и гобелены, мечи и луки, скрёщенные обоюдоострые секиры, копья и кинжалы… Перед длинным столом тлели и потрескивали угли в большом круглом каменном очаге. Десятки дружинников-хольдов сидели здесь прямо на полу, греясь и попивая хозяйское вино и сладкий сидр. Воинов рангом выше потчевали за столом вместе с Гундредом. В зале повис тяжёлый горький запах дыма и хмельного чада. Служанки-тиры то и дело бегали вниз-вверх: в погреб да в палаты. Брага лилась рекой. День и ночь здесь раздавались песни, крики да задорная музыка. Стюр распахнул высокие дубовые двери, смело шагнул к столу ярла. Тот сидел во главе: дюжий, величавый, зоркий на глаз. Длинная борода и усы на крупном, как у великана, лице и ещё не седая рыжеватая грива убраны в мелкие и толстые косицы, изрезанное годами чело стянуто медным обручем тонкой вделки, кожа загрубела и потемнела от морской соли и лютых ветров, шрамы отмечают многие битвы, светлые глаза то хмурятся, то занимаются игривым огоньком. Гундред не снял воинского облачения: поверх рубахи сверкает кольчуга, широкую грудь и пояс стягивают ремни, на плечах поблёскивает в свете факелов мех чёрного полярного овцебыка. Рука, что держит кружку сидра, облачена в железную перчатку — говорят — и, верно, так оно и есть — Гундред лишился в бою аж трёх пальцев, а перчатка его сделана до того мудрёно, что за одним пальцем сгибаются и все прочие, так что рука крепко держит оружие. Вот за это Гундреда и нарекли Булатной Рукой. Новоприбывший, еще не дойдя до стола, который ломился всяческими харчами и пойлом, завёл твёрдую и зычную речь: — Приветствую тебя, Гундред! Не гляди на мой свинский вид — я гнал во всю прыть, и с недобрыми вестями! Дружинники за столом все как один охнули. Гундред помрачнел. — Так не тяни, Стюр! — Страшных дел мы здесь наделали, — вестник озабоченно развёл руками. — Я сегодня еле утёк от полчища драугов. На здешнем кладбище они кишмя кишат! — Врёшь! — сзычал кто-то из воинов. — Да чтоб мне в Хёль провалиться! — Стюр топнул сапогом. — Кто здесь смелый — ступайте да поглядите сами! Все младенцы как один восстали! Все утбурды! Воины зашептались, заохали. Гундред беспокойно теребил тяжёлый камень в серьге. — Сжигать надо было трупы! Да и сейчас не поздно! — донеслось из толпы. — Одумайтесь, братцы! Мы разгневали нечистую силу, разгневали богов! Это знак! — Над таким побоищем всегда собираются злые духи! — Старик прав! — Нельзя всё так оставить — мы навлечём на себя проклятье! Нужно задобрить Водана, нужна жертва! Гундред тяжело опустил руки на стол: — Позовите сюда жреца. Пара воинов ушла за жрецом. Стюр нашёл какую-то бочку, придвинул к столу и принялся жадно уписывать жирные утиные крылышки. Спустя время двери в зал распахнулись, но на пороге оказался не жрец, а изрядно потрёпанная девица, окружённая конвоирами из войска Гундреда. — Ярл! Мы привели тебе твою дочурку! Вся громадная дружина единым духом загоготала, так что звериные головы на стенах задрожали. Гундред по-доброму ухмыльнулся. — Ну, и что с того? Знаешь, сколько у меня ублюдков в северных и южных землях? Аль ты её хочешь в жёны? — Я б не прочь! — ответил воин, что обратился к вождю первым. — Да она больно строптивая! Мамаша её ещё туда-сюда, а эта… — юноша глянул на пленницу. Та осклабилась кровавой улыбкой, как волчица, да щелкнула зубами, так что бедняга с перепугу аж отпрыгнул. Викинги вновь залились смехом. — Ну-ка. Подведи-ка её ближе, — поманил пальцем Гундред. Девушку не без труда приволокли к креслу ярла. Та без малого не уступала воинам ростом, крепко сложенная, величавая, русые локоны струятся до пояса, выстиранная до желтизны рубаха заправлена в длинную красную юбку, босые ноги выпачканы грязью. Гундред втянул её стойкий запах, показавшийся ему неприятным. — Ну надо же. Дева-воин. — Ярлица, — улыбнулся один из конвоиров. — Мы бы не подумали её сюда тащить, но… — Вы, что же, обесчестить хотели голубку? — Какая я тебе голубка? — проговорила девица пугающим хриплым голосом, нагнувшись к самому лицу ярла, повисая на руках воинов. Гундреда пробрало ледяным потом. Улыбка этой ведьмы была до того жуткая, а глаза — до того смелые, что умудрённому годами и закалённому боями старому воителю почудилась, будто перед ним сама Хёль — госпожа подземного мира. — Гляди, язычник, гляди на меня лучше. Кого видишь? Долгое молчание прервалось несмелым ответом Гундреда: — Себя. — он глубоко втянул воздух крупными ноздрями. — В тебе я вижу себя. Девушка выпрямилась, не отводя от мужчины насмешливого взгляда. — Так и есть. — Отпустить её. — приказал ярл. Воины послушно расступились. — Как твоё имя, дитя? Ты правда моя дочь? — Я плод твоего семени, Гундред Булатная Рука. Коль признаёшь меня, так окрести сам. Ежели нет, то к чему мне имя? Хольдары могли лишь подивиться столь мудрым словам. — Я никогда не бывал в этих землях. — Гундред покачал головой. — Или ты такая вымахала за пять дней? Викинги громогласно рассмеялись, но девушка духу не утратила: — Мы с матерью не всегда здесь жили. Её дом был на материке, пока один невежда её не обрюхатил, и родители не вышвырнули за порог. — О-о-о-о! — громче прежнего подхватили развесёлые дружинники. Гундред и сам улыбнулся. — Что ж, дочка! Даю тебе имя…