Глаза Стюра округлились, он от души залился смехом. — Ты думаешь, здесь кто-то воюет за земли? — с иронией спросила Тордис. — А ты будто знаешь! — огрызнулась рассерженная Олалья. — У северян так заведено: ежели человек рождается ярлом или карлом — хоть от тиры, хоть от кого — ему уже полагается своя земля и хозяйство. Пусть он приблуда, рождённый не от знатной — ярл и карл имеют свои права и вступают в них, как скоро определят в них сына или дочь своего отца. Другое дело, когда человек не хочет работать на своей земле. Стюр вздёрнул нос, отвернулся. Тордис продолжила: — Иными словами, все, кого ты видишь вокруг — ворьё и разбойники. — Следи за языком, девка! — оскалился Стюр. — Правда глаза колет? Да что скрывать, рыцарь, ежели так оно и есть! А вы, берсерки, самые жестокие, потому отец вас и ценит так высоко! Все умолкли, не считая хором поющих гребцов. Котёл бурлил, поленья в очаге поскрипывали, вёсла мерно скрипели и ударялись о воду. Если Ансельмо на минуту и забыл о пережитом кошмаре, теперь недобрые мысли слетелись назад. Разбойники, насильники, убийцы его родителей…Йормундур, Стюр, Гундред — все они одинаковые. Даже Тордис, которая ни минуты не оплакивала мать и прочих погибших крестьянок. Как же мерзко, как же дико находиться среди них! Обратиться бы рыбой, схватить эту упёртую Лалу и плыть, плыть, плыть куда подальше! На кой они связались с этими дикарями? Он-то, дурак, решил, что язычников хоть чему-то научит случившееся в деревне… Как же! Через час-другой высадятся в очередном городе и разрушат его тем же образом, что и все предыдущие! Демоны, и те милосердней. Случилось ровно то, что предсказывал Ансельмо. Час спустя корабли вошли в светлые пресные воды. Встречное течение указало мореходам устье реки Улья, по которой, если верить купцам с Аросы, можно добраться до самых стен Компостелы. Подкрепив силы сытным обедом, гребцы приготовились бороться с течением. Улья очень широка. Вдоль её благодатных берегов раскинулось множество поселений. Видно, как вдалеке курятся струйки печного дыма. Снег не перестаёт падать, сумерки всё больше сгущаются. Гундред считал, что темнота и непогода послужат внезапному нападению. Русло реки изгибается в сторону, заметно сужается — это место перехода в Улью реки Сар. Теперь на берегах усматриваются и стада в загонах, и рыбаки, что одиноко сидят с удочками на крутых склонах. Доносится звон колоколов к вечерне. А вот и крестьянские дома — так называемые пальясо. Круглые, без единого угла, окошки маленькие, зато в двери любой брюхач пролезет. Нет ни крыльца, ни фундамента. А крыши точь в точь, как шляпки грибов, правда, наверху у них торчат трубы. — Дивное место. Дома у здешних людей высокие, просторные. Погляди! Правда, топить их замучаешься. А уж в наших краях тепло на вес золота. — Попрятались уже, как крысы. Нам вот чего стоит опасаться: кто-то поскачет в Компостелу и предупредит о нас. Гундред и Лундвар, сидящие на носу драккара, призадумались: ярл запустил пятерню в рыжую бороду, жрец затеребил амулет на груди. — Не успеет. Только коня загонит, — рассудил Гундред. — Ещё как успеет! Особливо если продолжим плыть, как черепахи. Гундред засуетился, схватил брошенные без надобности барабаны и рожки, раздал своим людям и приказал играть во всю мочь. Гребцы заработали с удвоенной силой. Корабли бешено понесли вперёд. Нечеловеческими усилиями викинги добрались до компостельской гавани, только тогда воинственная музыка стихла. Поплыли бесшумно под прикрытием тумана и вечерней мглы. Компостелу викинги узнали сразу: пальясо теснятся друг к другу, пристань облицована камнем, там и сям высятся дозорные башни, в гавани причалено множество лодок и иноземных торговых судов. Кажется, пока в городе тихо. Воины приготовили оружие, проверили доспехи, сняли с бортов щиты. Двенадцать берсерков собрались вокруг жаровни, стали передавать друг другу какую-то посудину. Когда её отложили в сторону, Ансельмо ради интереса глянул, что там такое. А увидев, обомлел. — Вы, что, с ума посходили?! — Йемо подскочил к язычникам, махая руками. — Вы что лопаете?! Эти грибы ядовитые! Какой-то недружелюбный вояка оттолкнул крикуна, тот завалился на спину. Новость берсерков ничуть не удивила: мужи преспокойно готовились к наступлению, точили секиры и мечи, разрисовывали лица, бродили из стороны в сторону, разминались. Наконец к Ансельмо кто-то подошёл и помог встать на ноги. Он поднял голову: совсем рядом горели большие синющие глаза Йормундура, хотя синеву почти полностью затянули огромные зрачки. — Можешь хоть минуту никого не спасать? Или обет не позволяет? Как же бесит эта твоя дурость! В сердце отчего-то больно защемило. Йормундур потрепал ладонью по волосам, как в тот самый день, когда Йемо стал трэллом. — Ну ты, это…прощай. Ансельмо насилу вздохнул, отлепил язык от нёба. — Ты…ты не вернёшься? — Мало ли что может случиться, — пожал плечами викинг. — Авось и не свидимся больше. Ансельмо хотел вернуть хозяину его плащ, но спохватился, что Йормундур может заподозрить бегство. — Вдруг правда про этого…как его? Анко, Анку? Как же, заботиться о своей шкуре, когда кругом умирают сотни невинных душ, подумал про себя юнец. Но и они с Олальей не лучше — пленяемые врагом, вынуждены с ним сосуществовать. И всё же ради неё он закроет глаза на любые грехи и жертвы. — Слушай, — язычник взял раба за шею, потеребил железный ошейник. — В случае чего я тебе завещаю свободу. Понял? Я уже сказал Стюру, он будет свидетель. Не хочу с того света нести за кото-то ответ. Я провёл тебя на драккар, дальше выкручивайся сам. И мой тебе совет: не будь ты под каблуком у баб! — А…а если меня пленит кто-то другой? — Нет. Ты будешь лейсингом — свободным трэллом. Никто впредь не посягнёт на твою свободу. Разве что ты задолжаешь уйму денег какому-то чудаку. Ну да это не моя забота. «Он добрый», — невольно подумал Ансельмо и сам подивился этому. Берсерков окликнул ярл: корабль причаливал к берегу. По рукам пошли канаты, судно стали разворачивать боком, чтобы перекинуть сходни. Стюру также не дали проститься с плачущей Олальей. — Не реви, сладкая. Я и кольнуть себя не дам! Олалья лишь уткнулась в грудь своего хозяина. Тот подхватил девушку, как малого ребёнка, впился в губы страстным поцелуем. Тира успокоилась, руки обвили чужую шею. Воины вокруг распотешились. — Стюр, ну ты нашёл время! — Знаешь, сколько там девок будет? Поумерь пыл! — А я его понимаю! Можно и мне разок? — Заткните глотки! — гаркнул Гундред и сразу же перешёл на полушёпот. — А ну живо всем на берег! И чтоб ни звука мне! Забыли, чем мы здесь занимаемся?! Воины мигом собрались, змейкой выбежали на пристань. У каждого в руке по секире, мечу или молоту, щиты перекинуты за спину на ремнях, головы защищают железные остроконечные и круглые шоломы полумаской: иные с пластиной для носа и кольчужным капюшоном, закрывающим шею. Щиты северяне делали из хвойных пород, круглыми и прочными, с набитым посредине плоским стальным диском и таким же ободом. Красили натянутую на дерево кожу в белый и красный, наносили руны и вирши-заговоры скальдов. Отряды распределились по колоннам, скользнули в тёмные переулки. Между тем остальные драккары подходили и подходили. Узкий причал не уместит всех: корабли стали прилаживать один к одному, через борта перекинули сходни. На берег высаживался отряд за отрядом. Городские забили в набат. Где-то далеко послышались крики, зажглись далёкие огни. Когда последний захватчик покинул гавань, наступление было в самом разгаре. Ансельмо силился подавить нарастающее беспокойство. У огня продрогшая Олалья заливалась слезами. Её друг разгрёб угли, подкинул в очаг поленьев. В такой ветер никакой костёр не спасёт. — Вот так. Сейчас согреешься. — Монах укрыл подругу полой своего плаща. Та навалилась, уложила голову на чужое плечо. От огня и впрямь дыхнуло жаром. — Лало. Нам здесь не место, — девушка тихонько захныкала. — Давай уйдём, пока есть время? Ансельмо помолчал, храбрясь. Нужно что-то сделать — сейчас или никогда! — Послушай. Я раздобуду лошадь, или найдём по пути возницу. Поскачем напрямик до Вильяновы, а там сядем в лодку и доберёмся до Аросы. В монастыре сейчас самое безопасное место — туда эти душегубы точно не вернутся! — Нет! — Олалья отстранилась, зарёванные глаза сверкнули. — Я дождусь Стюра. — Ты слышала, что говорила Тордис?! — Ансельмо невольно перешёл на крик. — Здесь ни одного честного человека! Этих головорезов набирают специально для налётов и грабежей! У себя на родине они преступники, у них там ни кола живого! И этот…этот Стюр вышвырнет тебя, как зверушку, когда играться надоест! Зачем, думаешь, я мыкаюсь за тобой?! Да известно ли тебе, сколько я за эти пару клятых дней пережил?! Олалья испугалась и вскочила было на ноги, но Ансельмо с силой дёрнул к себе, наугад ловя чужие губы. Казалось, прошла вечность, пока оба опомнились и дали друг другу передышку. Олалья порозовела, нежные губы припухли, дыхание сделалось ровным и глубоким. — Лало. — Анельмо прижал белокурую голову к груди, уткнулся в растрёпанные волосы. — Прошу. Мы вместе, сколько я себя помню. Я не представляю, что буду делать без тебя. Ты ведь знаешь, я всё ради тебя сделаю. Я буду заботиться о тебе, защищать. Если хочешь, я буду…я… — он поднял голову девушки, вновь горячо поцеловал, но та отвернулась. — Я не звала тебя на помощь. Мы друзья, Йемо, но Стюр… Ты думаешь, я ополоумела. Пусть так, но это моя ноша! Послушай, на моих глазах женщин и девочек в деревне брали и насиловали, как скот. Те, кто выжил, убили себя. Когда вы переодели меня монахиней и укрыли в обители, злая участь меня не обошла. Но… я уже знала, что меня ждёт и нашла в себе волю выстоять. Да, он взял меня силой, но боли и страха во мне не было. Лишь смирение, которому учит нас Всевышний. В конце я много часов пролежала в одиночестве, словно целую вечность. Я думала об испытании, которое послал Господь на мою долю. Сознают ли эти звери с севера, что творят? Быть может, Стюр не виновен, а всего-то был избран тем, кто исполнит предначертанное? Или я сама своей беспомощностью и маловерием принудила его к греху? Отчаяние во мне боролось с чем-то смутным, неосознанным. Когда ты пришёл, мою душу уже сжигала дьявольская страсть, ведь Стюр… Он стал моим в ту ночь, теперь эта связь неразрывна. Ансельмо с презрением отпрянул от подруги: — Какой бред! Оправдывать беса, надругавшегося над тобой же… Твой мотив нехитрый. Думаешь, красота и порода указывают на достойного мужика. Да, в природе сильные самцы дают потомство самкам. Но ты не животное! Ты не знаешь такой вещи, как любовь. — Нет, я знаю. Я люблю тебя, как брата. Стюр возжёг во мне любовь другую, любовь к мужчине. Да, он красив и силён… и не так жесток, как ты думаешь. Да и я не монашка, что презирает всякую похоть! — Олалья закусила губу, жалея о брошенных словах. — Ты прав, это безрассудно, но это сильнее меня. Сейчас нет никого и ничего, что я хотела бы сильнее! В конце концов, я имею право выбрать прощение, а не ненависть! — Я не верю в такое милосердие. Он просто лишил тебя разума. — Тогда нам не о чем толковать. «Ты передумаешь, Лало», — обещал себе Йемо, устало закрываясь ладонями. Все её безумные порывы от лукавого, но Бог спасёт её, если молиться усердно. Этим брат Ансельмо и занялся, сжимая крест в сомкнутых пред собой руках. Альгвасилы — местные гвардейцы — продержали город недолго. Половину налётчики мигом обескровили, половина укрылась в укреплённом замке алькальда. Гундред приказал повременить с избиением горожан и поджигательством домов, но в пару— тройку пальясо всё ж запустили факелами — надо ведь как— то заявить о своих намерениях. Всё многочисленное войско норманнов сосредоточилось у стены замка. Наверху появились лучники, посыпался град стрел. Викинги прикрывались щитами, но, ясное дело, долго так продолжаться не может. Галисийцы еще не заперли ворота, в самом проёме под прикрытием лучников сражалась горстка альгвасилов, настигнутых язычниками. Захватчики теснили врага со всей мощью, под острыми секирами так и летели руки, ноги да головы, но лучники, мерзавцы, кололись своими стрелами без остановки. — Держать строй! — ревел Гундред, размахивая между делом своим громадным мечом. — Не дать опустить герсу! Все к воротам! К воротам, сукины дети! — Отец! — сквозь толпу пробилась взмыленная Тордис. В руках щит и секира. — Это самоубийство! Если мы… Воздух сотрясся от страшного гула: «Р-р-р-ра!» Шеренга берсерков разом толкнула щитами обороняющихся альгвасилов и прямо по ним двинулась в проём замковых ворот. Гундред ринулся за ними, приказывая задним рядам немедленно бить по лучникам, а передним — удерживать ворота любой ценой. Но как только ярл прорвался ближе к стене, перед самым носом рухнула неподъёмная деревянная решётка, ломая кости тем, кто не поспел укрыться в проёме. То же произошло и с мужчинами, проникшими на территорию замка. Стражники обрубили канаты на герсе. Но самое страшное впереди. Оказавшихся в западне между решётками стали обстреливать из маленьких стенных бойниц. Стрелы сыпались отовсюду: справа, слева, сверху… Те, кому повезло оказаться посередине, мигом попадали замертво. Оставшиеся в живых судорожно оглядывались по сторонам, точно загнанные волки. Стюр, прижатый к внешней решётке, разглядел среди прочих Йормундура — сердце так и упало. Тот метался, как остервенелый, не понимая, что творится вокруг. К внутренней решётке подошла группа альгвасилов с копьями, растерянных нормандцев закололи, как свиней. Горстка самых стойких увязала ногами в крови и трупах товарищей. Йормундуру и тут посчастливилось уцелеть, хоть он и стоял прямо у внутренней решётки. Под самыми ногами кто-то хрипел, хватал за сапоги. Один из галисийцев вновь поднял копьё, прицельно ткнул в северянина. Йормундур взревел: остриё задело бок. Исступлённо сунул руку в решётку, силясь схватить негодяя… Он не ощутил боли: ярость берсерка притупляет чувства. Йормундура поразило увиденное. Какая-то секунда: вот его рука тянется вперед…и вот её отсекают. Голова разрывается от шума: «Этого не может быть. Не может. Не может. Это не правда». Но всё более чем наяву. Откуда-то появился Стюр, дёрнул назад, руки тотчас отыскали какие-то куски полотна, стали скручивать жгут… Все что-то кричали, но Йормундур как будто оглох от набегающих мыслей. Штаны насквозь промокли от крови, в глазах потемнело, мужчина уже не понимал, стоит он или лежит, жив он или мёртв. В это время Стюр, не помня себя, пытался унять страшное кровотечение и между тем, срывая связки, вопил о помощи: — Гундред! Гундред! Поднимите бесову решётку! Скорее вытащите нас! Дерево треснуло под ударом секиры. Тотчас посыпались другие — так щепки и летят! Тем временем лучникам на стене пришлось худо: викинги забросили верёвки на крюках, приволокли осадочные лестницы и уже вовсю лезли на стену, что твои тараканы. Внешнюю решётку тоже подцепили верёвками, дружно дёрнули один раз, другой, третий, а там зараза и поддалась. Бездыханного Йормундура вытащили наружу, Стюр и пара других парней взялись отнести раненного на драккар. Кто-то привёл лошадей, Йорма, как мертвяка, взвалили на самую крепкую и помчались в гавань, что есть прыти. Когда на корабль поднялись орущие викинги, Ансельмо крепко спал в обнимку с Олальей. В глазах зарябили жёлтые огоньки, уставшая плоть не слушалась. Хотелось рухнуть обратно, но вокруг мелькали какие-то люди и уходить, очевидно, не думали. Успокоив проснувшуюся девушку, Ансельмо вылез из-под плаща, сел, оценивая ситуацию. Голова вдруг похолодела. По мосткам и до самой жаровни тянется лужа крови. У одного из бортов сидит Йормундур: голова опущена на грудь, взлохмаченные волосы закрывают лицо, одна рука держит другую. Тут юноше подурнело: правую кисть начисто отрубили. За мгновенье мир словно с ног на голову перевернулся. Ансельмо почувствовал себя таким скверным, таким жалким, как никогда не чувствовал. Чёртов глупец, он желал Йормундуру, своему спасителю, зла — и вот что произошло! Вот чего он добился!