Здесь, решил он. Самое подходящее место. Здесь он закопает злобные бесовские письмена. «Запечатай их, — подсказывала память, — защити их, не дай времени их разрушить!» Ланселот поискал глазами что-нибудь годящееся для этой цели, нашел небольшую, но крепкую деревянную шкатулку, обитую железом. В шкатулке оказались планы сражений с ютами, теперь совершенно ненужные. Ланселот вытащил бумаги из шкатулки и быстро набил ее бесовскими пергаментами. Затем он закрыл шкатулку и крепко-накрепко перевязал шнурами от занавеса. На всякий случай легат скрепил шнуры хитрейшим кельтским узлом, вязать который его когда-то научил сам Артус. Наконец Ланселот удовлетворенно кивнул. Теперь он твердо верил, что из созданной им темницы ни за что не вырваться бесовским письменам! Он прошагал до середины шатра Артуса и выкопал кинжалом яму. Опустил туда шкатулку и забросал ее землей. Потом он долго утаптывал землю и еще немного набросал сверху, дабы все выглядело, как раньше. Завтра или послезавтра легионеры с грустью и печалью свернут шатер Артуса, уложат на повозку и увезут прочь, и никто никогда не узнает, что здесь произошло. Время смоет воспоминания с никчемных душ бриттов. Ланс улыбнулся, довольный проделанной работой, вышел из шатра, разыскал Эпонимуса, дал подзатыльник рабу, не удосужившемуся почистить боевого коня, и во весь опор поскакал к своему легиону. Глава 52 Взошло солнце. Испарило туман, но не прогнало тучи. Поглядев на северо-запад, Корс Кант заметил вдали облако пыли. — Юты отступают, — устало вздохнула Анлодда. — А я надеялась, что они все-таки атакуют, а потом присоединятся к остаткам войска Артуса, но — увы. Они отходят. Наверное, хотят дождаться исхода гражданской войны. Корс Кант спешился, подошел к возлюбленной. — Тебя это вправду заботит? — спросил он. Она прижалась к нему, дала обнять себя. Лири сделал вид, что не замечает этого. Он возился со своим ослом, поудобнее укладывал на его спину дорожные тюки. — Больше нет, — ответила Анлодда негромко, но решительно. — Куда мы держим путь? — Я хочу поскорее убраться отсюда, Корс Кант. Куда угодно. — Куда? — снова спросил бард. — Может быть, дождешься ответа, а потом будешь задавать новые вопросы? Куда угодно, любимый. Куда угодно, где не слышали об Артусе, Ланселоте, Кее и Каэр Камланне. — Непростой выбор, моя принцесса. Придется шагать до Африки, потом на юг Египта, а потом — в пустыню. Она снова вздохнула. — Чудесная мечта, Корс. Но, конечно же, на самом деле мы направляемся в Эйр. Таков мой долг, любовь моя. Корс Кант сплюнул через левое плечо. — — К черту долг! — Не напоминай мне! — испуганно воскликнула Анлодда и вдруг просияла. — Африка… Не там ли живут слоны, про которых рассказывает Кей?, — Наверное. Если верить Кею. Они здоровенные, как дома, а носы у них похожи на змей. — Он усмехнулся. — Если такие звери на самом деле существуют, я готов съесть мою арфу. — Арфы у тебя нет, — напомнила барду Анлодда. — И вообще я бы предпочла, чтобы ты ел что-нибудь другое. Меня, к примеру. — Тебя? Ты о чем? Анлодда украдкой глянула на Лири и подмигнула бывшему барду. — Придет время, и ты поймешь. Корс Кант Эвин. И Анлодда, смеясь собственной шутке, смысл которой так и остался скрытым от юноши, повела Мериллуин вниз по склону холма на восток, подальше от ютов и бриттов. Глава 53 Вот так. Моя песнь спета. Хотелось бы закончить ее словами о том, что мы с Корсом Кантом потом жили долго и счастливо во дворце Лири в Таре, но этого я пока не знаю. Пока мы едем по высоким холмам, и жесткая трава царапает мои ноги, хоть я и верхом на Мериллуин. Холмы такие высокие и крутые, что я завидую Этому Мальчишке, едущему на приземистом лохматом пони, а про то, что будет завтра, я знаю не больше того, кто едет со мной рядом — правда, рядом со мной едет дядя Лири, а уж этот про завтрашний день все знает так же хорошо, как я про вчерашний, да только помалкивает, старый мерзавец. Я наконец научилась любить, а это уже кое-что. Еще я научилась ненавидеть, бояться и побеждать страх. Теперь я более настоящий воин, чем была прежде, и более настоящая принцесса! Вот только от прежней Анлодды во мне осталось не так много, и это меня печалит. Мне бы не хотелось с ней расставаться, оставлять ее позади, на руинах Харлека. Может быть, это ее повстречал Этот Мальчишка, когда бродил один-одинешенек по подземельям — я не знаю, а он все не рассказывает мне, кого же он там повстречал. Не хотелось бы мне покидать и Харлек — дворец, стадион, бани и фонтаны, хотя теперь там не текла вода, и бани остыли, и некому разжечь там огонь. Ну ладно тебе, Анлодда! И когда только ты повзрослеешь? Наверное, тебе и маму не хотелось покидать, когда она рожала тебя.., но нельзя же всю жизнь прожить в материнской утробе! Или можно? Проклятие. Опять путаница. Но если положить на чаши весов все, что я потеряла и обрела, — обрела я, пожалуй, больше. Я обрела Этого Мальчишку, Корса Канта, а вместо захваченного и разрушенного города — целое королевство. Я закрыла глаза, и чувствую его руки, обнимающие меня, слышу его дыхание. А потом открываю глаза и жмурюсь «от яркого света. Золотые солнечные лучи заливают остров, весь Придейн, озаряют волосы.., только теперь они рыжие, а не багряные. Его руки? Его дыхание? О ком я? Впрочем, не важно. Неужели не важно? Похоже, да. Глава 54 Марк Бланделл стоял на дне огромного, вырытого экскаватором раскопа. «Моли Тебя, Господи, — мысленно заклинал он, — пусть Питер не забудет о своем обещании и закопает эту треклятую записку!» Уже два дня экспедиция вела раскопки к северу от Ллин Динаса — озера Динас, начиная от центра треугольника, очерченного Марком Бланделлом пятнадцать веков назад. За два дня ровным счетом ничего не обнаружили. Раундхейвен нервничал. Марк вызвал его на раскопки, в ярких красках описав собственное путешествие в прошлое и пообещав, что непременно предоставит неопровержимое доказательство того, что темпоральный тороид действительно работает. Теперь, если в ближайшее время не удастся найти ничего существенного, заместитель министра уедет и вернется к своим делам, и плевать он хотел на всякую там дружбу. Пока не удалось обнаружить даже следов великой битвы, которая наверняка должна была произойти между ютами и бриттами на следующий день после того, как погиб Марк. До сих пор археологи нашли только монетку в два денария с профилем Тиберия и надписью «IMPERATOR TIBERIUS CLAVDIUS PRINCEPS» на одной стороне, а на другой — ;«ANNO DOMINI XXVII». «Надо будет попробовать поговорить с Селли, когда к ней начнут пускать посетителей», — решил Бланделл. Когда она пришла в сознание в лаборатории Уиллкса, у нее был сильнейший шок. Она дико смотрела на Бланделла и Уиллкса и все повторяла: «Вас нет! Вас всех не должно быть!» Но Купер и прибывшие с ним двое сержантов быстренько увезли ее. Если и был суд, то наверняка закрытый, тайный, потому что Бланделл об этом ничего не слышал, и в свидетели его не позвали. Правда, его попросили сказать несколько слов на похоронах Питера Смита. Он на самом деле произнес всего несколько слов, поскольку понимал, что большая часть того, что ему известно о Питере, представляет собой «государственную тайну». На панихиду явилось несколько десятков военных в гражданской одежде, но познакомиться ни с одним из них Марку не удалось — они упорно не называли своих имен. Марк скрипел зубами, проклиная принятую в рядах СВВ секретность. Бланделл закрыл глаза, и в тысячный раз за последние два дня помолился. На сей раз Господь наконец услышал его молитвы. Один из аспирантов-археологов из Кардиффа испустил радостный вопль и объявил, что что-то нашел. Марк побежал по раскопу, споткнулся, упал, растянул лодыжку. Не обращая внимания на боль, он на одной ноге допрыгал до взбудораженных студентов, которые упоенно расчищали землю руками и щеточками. Но еще до того, как Марк добрался до группы археологов, сердце у него екнуло. Что бы они там ни раскопали, это явно был не глиняный кувшин с горлышком, залитым воском, наподобие тех, в каких лежали свитки, найденные на дне Мертвого моря. Это были остатки деревянной шкатулки. Бланделл дохромал до студентов и склонился над находкой. Археологом он не был, но сразу понял, что шкатулка немыслимо древняя. Некогда ее сколотили из прочнейшего дерева, но теперь она представляла собой отдельные полусгнившие куски и проржавевший железный каркас. Студенты поспешно расчистили крышку коробки. Явно римская, — заявил один из них и указал на латинские буквы на петлях: «FV III» значилось там. — Флавий Пласидий Валентиниан, — еле слышно выдохнул Марк. — Валентиниан Третий. Это то самое, чего я ждал. Это должно быть оно! Студент, нашедший шкатулку, склонился еще ниже и самым старательным образом осмотрел находку. — Но что бы в ней ни хранилось, сэр, — сказал он, все давным-давно истлело. — Он посмотрел на Марка. — Мне очень жаль, сэр, но там ничего нет, кроме древней пыли. — И он сокрушенно пожал плечами. Марк шагнул назад и поморщился от боли. «Он не виноват», — подумал он, гадая, долго ли не простит брата Смита за то, что тот забыл о его просьбе положить записку в глиняный кувшин. Что бы Смит ни закопал, за пятнадцать веков все истлело, сгнило, было съедено червями. — Мне очень жаль, Марк, — проговорил Раундхейвен, заглянув в раскоп через плечо физика. — Я столько времени угрохал на этот ваш проект с путешествиями во времени, а толку чуть. Я понимаю, как много это значит для тебя, но.., у полковника Купера и так уже куча неприятностей с полицией. Боюсь, мне придется выдернуть вилку из розетки. — Раундхейвен крепко сжал плечо Марка. — Заезжай ко мне домой через пару-тройку дней. Отца прихвати. Утешить мне тебя особо нечем, но хороший ужин обещаю. Уиллксу можешь все сам сказать? Официальное уведомление он получит перед следующим заседанием Королевской Академии, но мне бы хотелось, чтобы сначала он все узнал от тебя. — Конечно, — автоматически отозвался Марк, и голос его прозвучал бесчувственно, отстраненно. Раундхейвен кивнул, отвернулся и зашагал к вертолету. Марк присел около древней шкатулки. — Мы встретились на ступени, Питер, — произнес он с комом в горле. — И расстались в квадрате. Но если мне суждено увидеться с тобой на небесах, Смит, ты станешь падшим ангелом, даю тебе слово. Марк Бланделл встал, в последний раз окинул взглядом место, где впервые в жизни умер, и, прихрамывая, побрел к своей машине, гадая, как же ему с такой болью удастся нажать на педаль.