Сестра шипела себе под нос мантру, которую повторяла каждые несколько минут на протяжении двух с половиной лет. Лечение не особо помогало, но на людей с оружием она не бросалась. У Лили был полностью разорван контакт с внешним миром. И пусть единственным объектом для выплеска агрессии оставался Андрэ, которого она зарезала, все равно она обречена на вечное существование в стенах больницы. Независимо от того, опасна она для себя и окружающих или нет. Альберт убеждался в этом каждый раз, когда приходил к сестре. Раньше с мамой. Но теперь один. Ему пятнадцать. Он совсем взрослый. Учился и работал. Приезжал к сестре каждую неделю. Красивое – очень красивое – лицо сестры было бледным, тонким, фарфоровым. – Доктор сказал, ты стала рисовать. Покажешь? – Рисунки – это вместилище осколков души, – серьезно сообщила Лили. Ее тонкие руки метнулись к шее, потом запутались в волосах. Таких красивых. На чувственных, но бледных почти до синевы губах проступила улыбка. У Альберта на загривке волосы встали дыбом от этого вида. Он читал много книг, много городских легенд о вампирах, и каждый раз главных героинь, которые отказывались от жизни во имя вечности, представлял именно так. Может, Лили стала вампиром? Только вместо крови питается лекарствами, а вместо страха перед солнечным светом обрела страх перед людьми? – Моя душа раскололась, он ее высосал, забрал, выпил, присвоил. Но осколки… они разлиты во Вселенной. И я ловлю их. Ищу. Посмотри. Сестра протянула ему альбом, развернутый примерно посередине. Альберт опустил глаза и почувствовал, что неведомая сила выбивает его из реальности. Больница, другие пациенты, санитары и доктора, даже сама Лили постепенно растворялись, а рисунок, наоборот, проступал и захватывал все внимание, всю способность воспринимать. На альбомном листе было нарисовано кострище. Огромный столб. К нему привязана девушка. Лицо ее обращено к небу, но самого лица нет. Вместо него обугленная плоть. Огонь забрал только черты лица и кожу, не тронув мышцы, жилы, кости. Внизу, там, где обычно располагается земля, нарисованы облака. И в центре, прямо под кострищем, готическим шрифтом было выведено: «очищение». – Пламя уничтожает любой яд, любое тлетворное прикосновение, любое влияние и любую боль, – пробились к его сознанию слова сестры. – Когда у тебя забирают душу, остается оболочка. Но оболочка испорчена. – Она протянула брату руку, с которой уже сняли повязки. Альберт с трудом оторвался от рисунка. Значит, то несчастье полгода назад, о котором ему доложили врачи, это не случайность. «Ваша сестра забрела на кухню и случайно подожгла на себе одежду». Какой бред. Она не забрела, а забралась на кухню. И целенаправленно искала пламя. Чтобы очистить оболочку, потому что души все равно нет. Яркие глаза сестры вспыхнули мертвенным светом. На лицо вернулась та самая потусторонняя улыбка. Альберт отложил рисунок и протянул к ней руку. Ладонью вверх. Как учили. Лили посмотрела на него. Медленно опустила взгляд на открытую ладонь. Он с трудом удержался от дрожи, когда изуродованные пламенем, но уже полностью зажившие пальцы сестры прикоснулись к его коже. – Ты хотела очищения, – прошептал он. – Когда у тебя забирают душу… ты хочешь очищения, – прошептала сестра. – Я очистила себя. – Это именно то, что тебе было нужно? Альберт положил альбом на столик рядом с сестрой. Он испытывал сумасшедшее возбуждение. Такого чувства не было никогда. Даже тогда, когда он выиграл городскую олимпиаду по биологии. А потом по химии. А потом еще по информатике. В нем столько сил. В этом разговоре столько смысла. Лили не держала зрительный контакт, но он видел, что она смотрит на его губы. Он улыбнулся. Мягкой, нежной улыбкой. Сжал пальцы сестры. – Тебе хорошо здесь? – Я собираю осколки, – наклонившись к нему, доверительно сказала Лили. – Очищение, осколки. Я тут. Ты там. Альберт протянул вторую руку, коснулся подбородка сестры. Удовлетворенно кивнул, когда она не дернулась, не отскочила в сторону, как раньше. Контакт продержался всего несколько секунд, но он чувствовал себя почти счастливым. – Я вернусь, – пообещал он. – Через неделю. – Пламя, – согласно кивнула сестра. 11. Марк 01:13 20 октября Треверберг Автомобиль неторопливо ехал по ночному городу, в котором властвовала настоящая буря. Ветер и гроза налетели внезапно. И в момент, когда Элионора и Кейра вернулись в машину, начался настоящий катаклизм. Девушки сидели вдвоем сзади. Элионора что-то бормотала себе под нос про фигуры в ночи и про то, что маньяк придет за ней, потому что она сама его позвала, Кейра тихонько ее успокаивала. А Марк думал, куда их везти. Опытное ухо профайлера будто бы против его воли анализировало бессмысленный диалог двух родственных душ, которые прошли через серьезные испытания. Только одна вышла из них, надеясь интегрироваться в социум. А вторая, кажется, потеряла себя. От нее пахло алкоголем и таким концентрированным страхом, что Марк с трудом удерживался от желания открыть окно и проветрить. Люди недооценивают силу собственных эмоций и состояний. Они думают, что когда им больно, эту боль чувствуют только они. А на самом деле она как магнитный импульс рассекает пространство и влияет на все, чего достигает. Марк относился к тем людям, которые тонко сопереживали эмоциям посторонних. И сейчас у него болела голова. Виски пульсировали, а на лбу выступила испарина. Он знал, что это не его, это чужое. Но все равно перебирал варианты, как поступить с девушками. Решение забрать Эли было, безусловно, правильным. Но что с ней делать? Вести в участок и оставлять там на ночь? Это не гостиница, там нет подходящих для истерзанных душ коек. Он достал телефон и набрал номер человека, с которым лично общался крайне редко. В Треверберге было три серьезных центра психиатрической помощи. Городская психиатрическая клиника. Частная клиника доктора Себастьяна Хоула, который специализировался на разных зависимостях, иногда принимая пациентов с тяжелыми психозами (в основном знакомых и небедных). И еще одна частная клиника доктора Аурелии Баррон, которая объединила несколько направлений, включая судебную психиатрию (Карлин читал, что недавно она выиграла городской тендер и взяла под крыло психиатрическую тюрьму, где содержались соответствующие заключенные). Аурелия взяла трубку на третьем гудке. – Марк! – воскликнула она. – Приятный сюрприз. – Извини, если разбудил. У меня форс-мажор. Он не видел ее лица, но почувствовал, что собеседница улыбается. Они познакомились еще в институте. Аурелия была старше на два года. Она пошла в психиатрию. Он – в судебную психологию и далее в профайлинг. Стал сочетать в себе знания и навыки юриста, психоаналитика и профайлера. Он никогда не вел клиентов и не работал в качестве психоаналитика. Сколько себя помнил, он в том или ином формате занимался психологией убийц. Даже тогда, когда не знал, что это вообще такое. Их с доктором Баррон связывала давняя и приятная история, которая закончилась сама собой, когда он уехал на учебу в США, а она – в Великобританию. А еще то, что Аурелия предоставила ему пропуск к своим заключенным, когда он писал диссертацию. – Я еще на работе, – сказала доктор Баррон. – У тебя есть свободная комната? – Ты решил сдать жену в психушку? Горячо одобряю. В последнее время в эфирах она порет чушь. Карлин бы рассмеялся, если бы был один. Но тревожный шепот Эли из-за спины и перехваченный в зеркале заднего вида испуганный взгляд Кейры заставили его сдержаться. – Все серьезнее. Если я приеду через двадцать минут, дождешься? Или уснешь? – Я жду, – серьезно сказала Аурелия. – Я знаю, над чем ты работаешь. Мне подготовить кого-то из персонала? – Пока что нужна только ты. Доктор Баррон отключилась. Карлин доехал до ближайшего светофора, который в это время суток мигал желтым, выехал на полкапота и тут же сдал назад – мимо промчался сумасшедший на BMW. Девушки приглушенно вскрикнули. Марк, привыкший к стихийному вождению местных автолюбителей, хладнокровно выехал на перекресток, крутанул руль и сменил направление. Шел ливень. Машин почти не было. Он нажал на газ, вывел «Ауди» на крейсерскую скорость и слегка расслабился, наслаждаясь ощущением от машины. Мощь и надежность полного привода сложно с чем-то перепутать. «Шестерка» после «Тойоты», на которой Марк ездил почти десять лет, приводила его в восторг каждый раз, когда он находился за рулем. Здесь он отдыхал, собирался с мыслями. С силами. Здесь он чувствовал себя особенно живым. И если так можно выразиться – благополучным. Карлин улыбнулся своим мыслям. Клиника Аурелии Баррон находилась в пяти километрах от города в глухом сосновом лесу. Говорят, раньше здесь располагалась усадьба таинственного аристократа, который жил в этих местах еще до того, как Треверберг получил современное название и начал превращаться в мегаполис. Здесь были конюшни, постройки для слуг, хозяйская усадьба баснословных размеров. Карлин не знал, как Аурелия получила право на эту территорию и на каких условиях, но через год или два после института она открыла здесь частную клинику. Поставила забор, охрану, систему видеонаблюдения, организовала транспорт и гостиницу для сотрудников. Смотровую зону. Ее поддерживала городская администрация. Кажется, она так и не вышла замуж. И жила в клинике, отлучаясь только для того, чтобы дать интервью или решить административные вопросы. – Куда мы едем? Кейра задала этот вопрос тихо-тихо, наклонившись к его уху. Марк почувствовал ее теплое дыхание на своей шее и тонкий аромат волос. – К Аурелии Баррон, – так же чуть слышно ответил он. – Ого. Ее рука легла ему на плечо и легонько сжала. Карлин не отвлекся от дороги. Он улыбнулся. Наклонил голову и прижался виском к ее виску. – Тебе нужно поспать, – прошептал он. – Для начала нужно ей помочь. Кейра откинулась обратно на сиденье и прижала дрожащую и мокрую девушку к себе. В машине не оказалось ни пледа, ни полотенца (и откуда бы). Пришлось на полную включить печку и направить струи воздуха на пассажирок. Но Эли никак не могла согреться. Или же ее бил озноб по другой причине. Карлин ускорился. Он прекрасно водил машину, чувствовал ее и не боялся мокрого асфальта (тщательно подобранная резина решает!). Его не пугала и лишенная фонарей дорога. Главное – никаких ухабов, встречных автомобилей и психов на пути. Окрестности Треверберга в такое время традиционно пустовали. Рука Кейры снова легла ему на плечо. Девушка убрала ее только тогда, когда сосновый бор расступился и показались высокие каменные стены клиники доктора Баррон. – Куда вы меня привезли? – наконец спросила Эли. – Это место принадлежит моей подруге, – сказал Карлин. – Я договорился, чтобы мы приехали сюда. Здесь тепло, безопасно. И здесь есть люди, которые вам помогут. – Никто не может мне помочь. Карлин не ответил. Он опустил стекло, посмотрел в камеру. Дождь ударил в лицо косыми струями, но мужчина не пошевелился. Он дождался пронзительного сигнала, в камере что-то щелкнуло, и огромные ворота начали отползать в сторону. Марк поднял стекло. Провел рукой по лицу и волосам, убирая лишнюю влагу. Тепло в автомобиле приятно контрастировало с лютым холодом на улице. Конец октября. На смену бурям и ливню скоро придут снег и морозы. Шины мягко зашелестели по подъездной дороге. У главного здания горел свет. Охранник у ворот жестом показал, куда ехать. Машина пересекла пространство и нырнула в подземный паркинг, который построили во время глобального ремонта на усадьбе. Карлин поставил автомобиль как можно ближе к лифту и заглушил мотор, на прощание взмахнув дворниками. Вытащил ключ из замка зажигания, потянулся за пиджаком, который лежал на пассажирском сиденье, и вышел из машины, чтобы открыть девушкам дверь. Сначала помог выйти Кейре, которая слегка сжала его пальцы с загадочной улыбкой, потом замер, глядя на Эли. А она на него расширившимися от ужаса глазами. Коллинс развернулась и протянула руки девушке. Та выбралась из машины и оцепенела, глядя на Марка так, будто перед ней стоял демон. Карлину стало грустно. И одновременно радостно от того, что Кейра с ним вела себя по-другому. Он гнал эти мысли, но внимание девушки было приятным. Особенно на контрасте с вернувшимся домой холодом. Справа что-то пискнуло, и дверь, ведущая вглубь клиники, открылась. В проеме появилась эффектная высокая блондинка. Аурелия почти не изменилась за те несколько лет, в течение которых они не виделись и почти не общались. Марк с улыбкой понял, что его жена чем-то была похожа на эту женщину. Внешне. Конечно, внешне. Подобных Аурелии Карлин не встречал. Больше всего она походила на портвейн. Вроде бы сладкая, вроде бы такая знакомая, почти привычная. Но ты выпил глоток – и уже чувствуешь опьянение. Пьешь еще – и не можешь остановиться. Так легко и просто добровольно залезаешь в болото. И тонешь, тонешь, пока от тебя не останется одна оболочка. Все мысли и чувства подчиняются ей. Будто она и не человек вовсе. Почувствовав такое знакомое томление, Карлин собрался. Минувшие годы его изменили. Он женился, у него ребенок, карьера. И тот внутренний стержень, которого так не хватало в двадцать лет, когда он утонул. Утонул и, кажется, так и не поднялся со дна, хотя успел убедить себя в обратном. Аурелия улыбнулась и молча пригласила гостей следовать за ней. Ярко освещенный коридор привел их к просторному лифту. Кейра обнимала мисс Линас за плечи, они шагнули в угол и замерли там. Эли прятала глаза, она находилась в оцепенении. А Кейра не спускала напряженного взгляда с неожиданно возникшей блондинки, рядом с которой любая чувствовала бы себя неуютно. Доктор Баррон приложила к считывателю пластиковый пропуск, и лифт закрылся. Марк следил за ее действиями без улыбки. Он стоял, распрямив плечи и уперевшись ладонями в металлическую поверхность стены. Боковым зрением он ловил на себе взгляд Кейры, в котором бушевал настоящий ураган чувств. Минуту назад это принесло бы ему мрачное удовлетворение, но сейчас ревность, на которую она не имела ни права, ни оснований, его разозлила. Марк повернул голову и смерил девушку прохладным взглядом. Она тут же отвела глаза и притянула к себе Эли. Наконец лифт остановился. Аурелия снова провела карточкой по считывателю. Створки разъехались. А за ними распахнулись стеклянные двери, ведущие в длинный белый коридор. По стенам висели белые картины в белых же рамах. На полу не было ковра. И окон тоже не было. При этом обстановка не давила. Привыкнув к яркому свету, Карлин различил множество оттенков светло-серых тонов и обратил внимание, как искусно кто-то создавал здесь ощущение пространства. Коридор был нешироким и недлинным. Но казался бесконечным.