– Сейчас не могу. – Почему? – Я хочу отомстить. – Но его же больше нет! Ему было так хорошо, что она рядом, и так не хотелось думать ни о чем другом, что в слова он почти не вслушивался. Нина пошевелила пальцами, высвобождая руку, снова поцеловала его в краешек губ и вздохнула: – Вот именно! Когда захлопнулась дверь, он пожалел, что не удержал ее силой. * * * Думать о том, что она отомстит, было проще и легче, чем о чем-то другом, и Нина цеплялась за эту мысль. Другие мысли вызывали такую боль, которую она, пожалуй, не испытывала даже тогда, когда Гена сказал ей, что ему нужна Юля. Тогда она просто отупела и казалась себе попавшей в какую-то другую реальность, ей даже удавалось смотреть на все происходящее со стороны, как будто она была зрительницей, случайно попавшей на пошлую плохую мелодраму. Тогда в любой момент можно было позвонить Геннадию и сказать, что он подлец и что она его презирает. Еще можно было соврать, что без него ей гораздо лучше и легче, но этого Нина не сказала бы. Она знала, что он умирает, и продолжала его жалеть. Она ни разу ему не позвонила, и он ей тоже. Теперь позвонить стало некому. Некому солгать и некому сказать правду. Правда заключалась в том, что он не стал ей чужим даже после того, как так подло и отвратительно с ней поступил. Еще правда заключалась в том, что Нина до последнего дня ждала, что он ей позвонит. Всерьез обдумывала, вернется к нему или нет, если он снова ее позовет. Дождь перестал. В лужах отражался свет фонарей. Метро было совсем рядом. Нина сделала несколько шагов, вернулась к подъезду и, поставив сумку на мокрую лавочку, достала из нее телефон. Хорошо, что она не удалила номер Юли из контактов. – Я даю тебе три дня, чтобы ты убралась из моей квартиры, – услышав «алло», быстро сказала Нина. Юля что-то затараторила, но она не стала слушать и сбросила вызов. Идти к метро расхотелось. Нина вызвала такси, потрогала лавку и, ожидая машину, села на нее, несмотря на то, что доска была мокрая. Ей показалось, что у нее разом кончились силы. 27 сентября, вторник Сестра не звала ее на похороны, но Маша все равно поехала. Правильно сделала, все пошло не так, как она себе представляла. Народу у морга было много, но Юля стояла одна. Остальные собирались группами и явно были между собой знакомы. Геннадий был журналистом, не слишком известным, но знакомства в свое время имел обширные, и то, что проводить его пришли многие, было ожидаемо. К Юле не подходил никто. Подходили к высокой черноволосой даме, стоявшей рядом с пожилой парой. Жена, поняла Маша. Жена и ее родители. Родители Геннадия не могли стоять с таким скорбным, но спокойным видом. Сестра обрадовалась, увидев Машу. Даже уцепилась за нее. – Где его родители? – тихо спросила Маша. – Сейчас подъедут, – Юля дернула головой. Большего контраста, чем между Юлей и бывшей женой, не могло быть. Жена тонкая, высокая и черноволосая, а Юля маленькая пухленькая блондинка. Но главное даже не в этом. У жены спокойный взгляд уверенной в себе женщины, в меру скорбный, в меру равнодушный. Юля же нервно покусывала губы и явно чувствовала себя лишней, ненужной. Толпа раздалась, пропуская пару, которую нельзя было спутать ни с кем. От медленно шедших мужчины и женщины почти осязаемо исходила волна горя. Юля, отпустив Машу, метнулась к матери Геннадия, но пожилая женщина, словно не заметив ее, шла к жене. Та тоже подалась ей навстречу, обе быстро обнялись, мать заплакала. На Юлю никто не обращал внимания. И потом никто не обращал на нее внимания, и во время панихиды ей даже не удалось приблизиться к гробу, как остальным родственникам. Хорошо, что Маша приехала. – Не надо ехать на поминки, – шепнула она сестре. Ничего, кроме нового унижения, не предвиделось. Юля согласно кивнула. Но когда все вышли из морга, сестра, распихав толпу, пробилась к жене, увлекая за собой Машу. – Гена написал завещание, – сказала Юля жене. – Он все завещал мне! Наверное, хотела сказать с вызовом, а получилось жалко. Жена равнодушно посмотрела поверх Юлиной головы, поморщилась и брезгливо процедила: – Квартира моя. Чтобы завтра же тебя там не было! Впрочем, – она лениво махнула рукой, – даю тебе еще неделю. Не больше! Отец Геннадия подвел к жене плачущую супругу. Маша потянула сестру в сторону, а потом к выходу с территории морга. 10 октября, понедельник От каждого звонка свекрови тоскливо сжималось сердце. Свекровь не плакала и не жаловалась, а сердце сжималось. Нина предпочла бы, чтобы свекровь еще на похоронах уцепилась не за нее, а за Юлю и чтобы звонила ей, и Нина могла бы совсем не вспоминать о свекрови. Днем она бы думала только о работе, а по вечерам приезжала бы к Виктору и жалела, что только сейчас открыла, как ей с ним хорошо. – Как дела, девочка? – спросила свекровь. – Нормально, – ответила Нина. – Как вы? – Да как… Илья на работу поехал, а я вожусь с обедом. Ты бы заехала как-нибудь, Ниночка. – Заеду, – пообещала Нина. Обычно она приезжала к родителям Геннадия только вместе с мужем, да и то редко, несколько раз в год. Свекровь подкладывала салат ей в тарелку, расспрашивала о работе, передавала привет родителям, и все с облегчением вздыхали, когда визит заканчивался. – Простите, Любовь Васильевна, я сейчас занята, – соврала Нина. – Да-да, конечно, – виновато засуетилась свекровь. – Ты звони, не пропадай. Нина пообещала не пропадать. Работать расхотелось начисто. Нина попыталась сосредоточиться на требованиях очередного конкурса, но не смогла. Попробовала разложить на экране пасьянс, но и этим заниматься было скучно. Заглянул Виктор. Нину сразу окутало чем-то теплым, уютным. Она не помнила, чтобы такое происходило с ней, когда она была с Геннадием.