— Безвкусно, но богато, — вздохнула Ленка, обозревая золочёные барельефы на фасаде. Номер тоже не уступал. Как когда-то очень верно заметил Аверченко о немцах: «Что нельзя позолотить, расписывается розами[22]». [22 — Эту цитату приводил писатель Андрей Круз, но вот шутил ли так Аверченко на самом деле — непонятно. Во всяком случая, автор так и не смог найти это высказывание в сочинениях Аверченко.] — Иди в ванную первой, Лен, а мне надо написать письмо пфальцграфу, — сказал я, с сожалением посмотрев на дверь ванной. — Только постарайся побыстрее, пожалуйста, а то мы до вечера не пообедаем. Дела к пфальцграфу у меня никакого не было, разумеется, да и не по чину было мне обращаться к нему с делом. Будь я обычным ливонским бароном, ничего и писать бы не потребовалось, но я всё же был не совсем обычным ливонским бароном, так что стоило отметиться хотя бы формальным приветствием. Я достал из бювара лист веленевой бумаги и задумчиво покрутил в руке перо. А что я, собственно, ломаю голову? Мне от него ничего не нужно, а он вряд ли вообще обо мне слышал, так что будем проще: «Его светлости пфальцграфу Саксонскому Иоахиму Лауку. Ваша светлость, Будучи проездом в столице Вашего пфальцграфства Дрездене, не могу не воспользоваться случаем выразить Вам своё глубочайшее уважение. Искренне Ваш, Кеннер Арди барон фон Раппин» Вот и всё, этого вполне достаточно. Я вызвал слугу, позвонив в колокольчик, и распорядился: «Доставить его светлости немедленно». Слуга поклонился и исчез. Как я и подозревал, Ленка оккупировала ванную надолго, и когда мы, наконец, покончили со всеми делами, есть уже хотелось просто неимоверно. Однако в ресторан мы так и не попали — едва мы собрались выходить, как раздался громкий стук в дверь. На пороге возник невероятно важный слуга в ливрее и торжественно объявил: «Его светлость пфальцграф Саксонский имеет честь пригласить на обед барона фон Раппин с супругой». Мы с Ленкой изумлённо посмотрели друг на друга. Поспешность приглашения ещё можно было объяснить — ему наверняка доложили, что мы рано утром улетаем. Но вот само приглашение объяснить было уже сложнее. С чего бы ему приглашать какого-то барона с захудалой окраины империи? Баронов в империи как мышей осенью в амбаре, а вот пфальцграфов всего пятеро, и то если считать Бургундского, от чьего пфальцграфства остался только жалкий огрызок после того, как Бургундию подгребло себе королевство франков. Наше положение в табеле о рангах настолько сильно различается, что нас, по идее, и на приём-то к нему вряд ли бы пустили. — Мама? — полушёпотом спросила меня Ленка. — Скорее всего, — негромко ответил я по-русски. — Хотя всё равно странно, я-то всё-таки не она. Что-то он наверняка хочет… Ведите, любезный, — уже громко сказал я слуге по-немецки. * * * Пфальцграф Саксонский Иоахим Лаук оказался низеньким толстячком и изрядным живчиком. Его жена Брунгильда, жизнерадостная толстушка, тоже была ему под стать, и эта живописная парочка не очень гармонировала со старым и мрачноватым замком пфальцграфов Саксонских. На обеде присутствовала ещё и дочь — бледная анемичная девица, имени которой я не разобрал. Впрочем, весь обед она просидела с отсутствующим видом, совершенно не участвуя в общей беседе, так что я прекрасно обошёлся и без её имени. — Мне доложили, что вы путешествуете по семейным делам, барон? — несколько бесцеремонно поинтересовался Лаук после того, как мы перешли к десертам, и светская болтовня ни о чём наконец закончилась. — Хотим посетить родственников, ваша светлость, — откликнулся я. — Пора бы нам и познакомиться, всё-таки родственники — это родственники. — Да-да, — сочувственно покивал головой Лаук. — Прекрасно вас понимаю, барон. У меня самого есть дальние родственники в Баварии. Я о них, признаться, и думать забыл, но моя милая Брунгильда потребовала съездить и познакомиться, вот прямо вашими словами: «родственники — это родственники». И знаете что? У нас сейчас прекрасные отношения, даже думаем с ними ещё породниться. У них найдётся пара неплохих женихов для нашей дорогой Хеммы. Теперь уже я понимающе покивал, а дочка заметно поморщилась. — Впрочем, об этом пока рано думать, — свернул тему Лаук. — И как протекает ваше путешествие, барон? Надеюсь, без проблем? — Отвратительно протекает, ваша светлость! Что-то у нас не заладилось, и в один прекрасный момент мы оказались где-то над Польшей вне воздушного коридора. Думаю, вам нет необходимости объяснять, что из себя представляют поляки… — Ха! — сказал его светлость, понимающе усмехнувшись. — Не успели мы толком понять, что делать, как сбоку возникает дирижабль, битком набитый вооружёнными до зубов негодяями, и в борт нам втыкается здоровенный гарпун! Он вылез из стены рубки почти на целый элль[23] и чуть было не ранил баронессу. [23 — Элль (Elle) — старая немецкая мера длины. В южных немецких княжествах она равнялась примерно восьмидесяти сантиметрам.] — Ах! — воскликнула пфальцграфиня, в ужасе прикрыв рот ладошкой, и даже анемичная дочка проявила какой-то интерес, подняв глаза от тарелки и взглянув на меня. — Но мы отбились и улетели, — кратко подвёл я итог рассказу. — Переночевали в каком-то лесу, а утром кое-как сумели определиться по ориентирам, и добрались до Дрездена. — Представляю, сколько страха вы натерпелись, дорогая, — сочувственно обратилась Брунгильда к Ленке. — Немного волновалась, ваша светлость, — скромно ответила Ленка. — Но рядом с мужем я ничего не боюсь. — О, все мы наслышаны о храбрости барона, — игриво улыбнулась мне пфальцграфиня. Ну надо же! Оказывается, имперская верхушка наслышана о моей храбрости. Уже чувствую себя героем авантюрного романа XIX века, где благородная публика, затаив дыхание, следит за похождениями отважного барона, который самым невероятным образом выпутывается из разнообразных приключений. Всё это безумно мне льстит, но поверить в такое чудо я решительно не в состоянии. Если пфальцграф обо мне знает, значит, он с какой-то целью мною интересовался. — Да вы просто образец скромности, барон, — шутливо погрозил мне пальцем Лаук. — Мне уже доложили, что рассказывают ваши люди. Говорят, там был абордаж, и вы в кровопролитной схватке в одиночку перебили чуть ли не всех противников. Пфальцграфиня в ужасе закатила глаза, а дочка уставилась на меня с живым интересом. — Это же воздушники, ваша светлость! — искренне засмеялся я. — Они ещё и не то расскажут. Если бы там на самом деле случился абордаж, то мы бы с вами сейчас не разговаривали. Весь экипаж курьера — это три человека, да мы с женой. У нас не было никаких шансов отбить серьёзную атаку, нас просто завалили бы телами. Так что нет, до прямой атаки дело не дошло. Мы с женой одарённые, студенты новгородского Академиума, и мы сумели отбить нападение, не доводя до сражения. — Ах, вот как! — понимающе воскликнул пфальцграф. — Стало быть, вы, так сказать, пошли по стопам вашей матери? — Ну, до нашей матери нам пока что очень далеко, — развёл я руками. — Впрочем, в одном мы с ней сходимся: и я, и она предпочитаем решать все вопросы мирно. Я всегда верил в то, что насилие — это наихудший вариант решения проблем, и постоянно вновь и вновь в этом убеждаюсь. Но к моему глубокому сожалению, с поляками не всегда удаётся найти мирный вариант решения. — Верно замечено, — согласился Лаук. — Они любят при каждом удобном случае хвататься за саблю, а вот найти среди них кого-нибудь, кто умеет думать, совсем непросто. — Имеете с ними дело, ваша светлость? — Постоянно, — улыбнулся тот. — У нас большая торговля с Польшей. А также, кстати, с Ливонией и с Новгородом. — По воздуху? — удивился я. — Нет, конечно же, нет, — рассмеялся Лаук. — В основном железная дорога. В сложности воздушных путешествий через Польшу вы и сами имели возможность убедиться. Хотя справедливости ради замечу, что перевозки железной дорогой тоже не обходятся без проблем. — В проблемах с железной дорогой мы тоже убедились лично, — заметил я. — Убедились? — он удивлённо поднял бровь, а потом до него дошло, и он захохотал. — О да, барон, как же я мог это запамятовать! Я скромно улыбнулся и пожал плечами. — Кое-что мы возим и по воздуху, конечно, — сказал Лаук отсмеявшись. — В основном, разные мелочи курьерами. — Если из Ливонии, то очевидно, янтарь, — заметил я. — Больше в Ливонии ничего маленького и ценного нет. — Янтарь, — согласно кивнул он улыбнувшись. — Мы его здесь обрабатываем. Возможно, вы этого не знаете, но Дрезден — это центр торговли изделиями из янтаря. Ну вот и выяснилось, куда возят янтарь ливонские контрабандисты. А заодно стало понятно, что нас вычислили сразу, как только мы приземлились в Дрездене. Надеюсь только, что никто из нападавших не выжил, а если и выжил, то не запомнил название нашего дирижабля. Такую скоропостижную смену имени объяснить будет трудновато. — Но мы, кажется, уже утомили наших дам этими разговорами, — продолжил пфальцграф. — Интересуетесь оружием, барон? У меня есть неплохая коллекция старинного оружия. — Какой мужчина не интересуется оружием? — ответил я вопросом на вопрос. Вообще-то, ответ я знаю — это я. А вот Ленка как раз оружие любит, но я предпочёл не вдаваться в занудные уточнения. Коллекция у пфальцграфа и в самом деле была неплоха. Впрочем, судить о её качестве мне было трудно, но в любом случае она была большой. Главной трудностью для меня было не зевнуть, рассматривая все эти пищали и мушкеты, так что я усердно изображал восхищение и цокал языком, рассматривая карамультуки чудовищных калибров. — Что вы думаете о выборах императора, барон? — как бы между делом спросил Лаук, демонстрируя мне какой-то особо хитрый курковый механизм. — Где император, а где простой ливонский барон? — хмыкнул я. — Мне вообще-то не по чину задумываться о таких вещах, ваша светлость. — Простому ливонскому барону и в самом деле ни к чему об этом задумываться, — с усмешкой согласился Лаук. — Но вы не простой барон, и определённое влияние у вас имеется. По-моему, он сильно переоценивает моё влияние. Возможно, со стороны я и кажусь чем-то бóльшим, чем я есть, но сам я насчёт своего влияния, особенно в империи, иллюзий не питаю. — И всё же, ваша светлость, я слишком далёк от того, чтобы иметь какое-то определённое мнение. Я вполне доверяю мнению тех, кто лучше разбирается в этом вопросе. — Счастлив это слышать, барон, — расцвёл радостной улыбкой пфальцграф. — Кардинал Скорцезе был прав, рекомендуя вас, как достойного дворянина. Так, кажется, я только что пообещал поддерживать чьи-то начинания. Однако ловко тут у них в империи заводят молодых жеребчиков в правильное стойло. — А позвольте поинтересоваться, барон — каких именно родственников вы собрались навестить? Арди из Меца или Арди из Трира? — Моя прабабушка принадлежала к трирской ветви, ваша светлость, — уклончиво ответил я. — Да-да, ужасная история, — грустно покивал он. — В своё время сделала много шума. Так уж получилось, что я знаю об этом чуть больше того, что известно публике, и позволю себе дать вам маленький совет: не пытайтесь эту историю раскопать. Правда не сделает вас счастливым. Я в некотором замешательстве вопросительно поднял бровь, уставившись на него, а он, глядя мне в глаза, торжественно кивнул. — Впрочем, это был глупый вопрос, — он отвёл глаза и продолжил. — Разумеется, вы вряд ли захотите поехать в Мец. Интересные намёки. История с прабабушкой содержит какую-то тайну, а в Мец мне ехать не стоит. Надо будет вести себя там поосторожнее, чтобы не вляпаться по незнанию в какую-нибудь интригу. — Вряд ли, — согласился я. — Хочу вас попросить, барон, — внимательно посмотрел на меня Лаук, внезапно став серьёзным. — Поговорите со своими родственниками. Поддержка Арди была бы для нас очень ценна. — Боюсь что-либо обещать, ваша светлость, — осторожно ответил я. — Неясно, захотят ли они выслушивать от меня какие-то советы. И кроме того, насколько я знаю, трирская ветвь переживает не лучшие времена. — Это так, увы, — мы двинулись дальше вдоль стоек с мушкетами. — Они многое потеряли, но уважение у них осталось, и к их мнению многие прислушаются. Но вернёмся же к дамам — полагаю, они без нас уже заскучали.