— Вы совершенно верно указали, что возможное противодействие семейства Зеппер — это серьёзная проблема, — согласился я. — Именно поэтому я и пришёл к человеку, который может решать серьёзные проблемы. Кардинал иронично похмыкал, но возражать не стал. — И учитывайте ещё один момент, — продолжил он, — если я стану папой, мне придётся идти к ним на поклон. — Если вы станете папой, они проглотят всё что угодно, — уверенно сказал я. — Они не единственные ростовщики в империи, и не рискнут ссориться с папой из-за каких-то старых обид. — Возможно, вы и правы, барон, — согласился он. — Кстати, вы сами собираетесь организовывать сбыт в империи? — Не думаю, что я являюсь подходящей кандидатурой для этого. Я полагаю, что лучше поручить это кому-нибудь из имперских подданных. Какому-нибудь семейству с хорошей репутацией, и обязательно нейтральному. Нам совсем не нужно, чтобы эта торговля ассоциировалась с какой-то партией. — И вы знаете подходящее семейство? — Мои связи в империи очень ограничены, — пожал я плечами. — Но я подумываю о своих родственниках Арди, если, разумеется, это не вызовет возражений у других участников. — У Норбера неоднозначная репутация, — заметил кардинал. — Не скажу, что плохая, просто в прошлом были некоторые моменты. И они всё же скорее франки, чем германцы. В империи это имеет значение. — На самом деле я имел в виду ветвь Бернара, которая живёт в Трире, а не в Меце. — Ах эти! Они действительно имперцы, но ветвь довольно захудалая. Почему вы выбрали именно их? — Во-первых, именно к этой ветви принадлежала моя прабабка Орианна Арди, а во-вторых, наследник главной ветви произвёл на меня не совсем благоприятное впечатление при знакомстве. Я не уверен, что могу им доверять. — А Бернару вы доверять готовы? — Пока нет, — улыбнулся я. — Нам ещё только предстоит познакомиться. Это всего лишь один из возможных вариантов. Скорцезе задумчиво покивал, прихлёбывая из бокала. — Допустим, — только допустим! — что я соглашусь на ваше предложение, барон — какой вы видите нашу долю? Кстати, кому конкретно она будет принадлежать? — Я полагаю, эта доля будет принадлежать церкви в вашем лице, ваше высокопреосвященство, — ответил я. — А что касается размера доли — обсуждать конкретные цифры пока рано, но ориентируйтесь примерно на пятнадцать процентов. — Это совсем немного, — тут же возразил кардинал. — Это совсем немало, ваше высокопреосвященство, — вежливо, но твёрдо ответил я. — Впрочем, время обсуждать цифры действительно ещё не пришло. — Ну что же, барон, — подвёл итог кардинал, — ваше предложение и в самом деле заслуживает внимательного рассмотрения. Я извещу вас о своём решении через вашего сюзерена. — Благодарю вас за беседу, ваше высокопреосвященство, — поклонился я встав. — Буду ждать вашего решения. Я думаю, Скорцезе всё-таки согласится — я чувствовал, что моё предложение его очень заинтересовало. Да как мне кажется, и не могло не заинтересовать — в преддверии выборов папы ему будет нужно всё больше и больше денег на подкупы, и за возможность присосаться к торговле алхимией он должен ухватиться обеими руками. Чуть позже, когда мы шли по тропинке к дирижаблю, Ленка спросила с тревогой в голосе: — Кени, а князь знает, что ты от его имени о чём-то договариваешься? — Нет, — ответил я. — Пусть это будет для него приятным сюрпризом. Ленка потеряла дар речи. — Да не бери в голову, — успокаивающе сказал я. — Ни о чём от его имени я не договаривался. Просто намекнул, что князь, возможно, будет заинтересован, ну так я и уверен, что он заинтересуется. — Смотри не доиграйся, Кени, — грустно сказала она. Глава 9 Перед отлётом с виллы Скорцезе я распорядился собрать весь экипаж в кают-компании. Или в рубке — это зависело исключительно от того, с какой стороны от входа встанешь. — Все собрались? — оглядел я присутствующих, которые в свою очередь с любопытством смотрели на меня. — У меня есть небольшое объявление по поводу предыдущих событий. Не все присутствующие видели, что происходило, но нужно, чтобы все правильно отвечали на вопросы. Капитан, скажите — может ваш компас сломаться и показывать куда-нибудь не туда? — У нас гирокомпас, — с лёгким удивлением пояснил Наум. — Так и что из этого следует? Гирокомпас не может сломаться? Или всё-таки может? — Всё может сломаться, — подтвердил капитан. — У нас гирокомпас уже раз ломался. Очень сложный прибор, и не особо надёжный. — В таком случае объясняю для всех: наш гирокомпас сломался над Польшей. Мы не сразу это заметили и поэтому сильно отклонились с маршрута. Когда мы обнаружили, что гирокомпас неисправен, и попытались найти коридор, на нас напали поляки. Мы сумели отбиться, но они повредили дирижабль. Мы переждали ночь в лесу где-то в Богемии, а затем сумели найти ориентиры и полетели в Дрезден, куда и летели с самого начала. Все всё поняли? Экипаж закивал, но лица у всех без исключения были непонимающими. — Вот эту историю вы и будете всем рассказывать. Детали придумаете сам. Можете врать как угодно, но основные вехи рассказа должны быть именно такими. — А зачем нам вообще что-то рассказывать? — с недоумением задал за всех вопрос капитан. — Мы слишком необычно отметились, — вздохнув, объяснил я. — Вы же не думаете в самом деле, что контрабандисты летают как хотят, сами по себе? У контрабандистов, как и у любых организованных преступников, всегда есть хозяева и покровители, скорее всего, из тех же польских магнатов. К этому моменту поляки уже наверняка с ними связались и выяснили, что мы не контрабандисты. Сегодня — завтра они получат информацию из ближайших портов и будут точно знать, кто мы. Лучше заранее распространить правильную версию событий, а то ещё додумаются до чего-нибудь не того. — Так может, лучше согласовать все детали? — осторожно предложил капитан. — Ни в коем случае, — решительно отказался я. — Всем известно, что воздушники всегда врут. Если вы будете рассказывать одинаково, все сразу же поймут, что это заготовленный рассказ. Врите побольше, просто придерживайтесь основных моментов. — Мы не врём! — с обидой заявил Наум, и экипаж согласно закивал. — Ну и не врите, — покладисто согласился я. — Просто добавьте немного мелких деталей. Ну, что-нибудь там про абордаж, кровавую битву, звон сабель, свистящие у виска пули, координаты клада, которые на последнем дыхании сообщил вам умирающий главарь бандитов. В общем, всё, как вы любите. Экипаж начал переглядываться, и я понял, что заронил им в головы новые интересные идеи. — Капитан, где-нибудь в Богемии нужно будет обязательно снять фальшивое название, — добавил я. — Прагу облетаем стороной. А в Дрездене сразу же купите новый гирокомпас. — Они же дорогие очень, — возразил Наум. — А что поделать? Гирокомпас на коленке не починить. Если мы заявляем, что он сломался, то должны либо отдать его в починку, либо купить новый. А мастер сразу определит, что наш гирокомпас исправен. Поэтому мы заявляем, что нам некогда ждать, когда его починят, и покупаем новый. Будет у вас запасным. — Понятно, — тяжко вздохнул капитан. Он явно представил, как будет обосновывать для Зайки расходы на новый гирокомпас, оттого и загрустил. Ссылка на меня ему не сильно поможет — деньги она, конечно, в конце концов даст, но душу из Наума вынет. — Ну а раз понятно, то за работу, — подвёл итог собранию я. * * * В этом мире судьба Дрездена сложилась совсем иначе. За него долго вели тяжбу маркграфы Мейсен с бургграфами Дона. Городок Дрезден особым богатством не отличался, и в целом представлял собой ценность невеликую, так что тяжба была многолетней и вялотекущей. В результате бесчисленных судебных разбирательств Дрезден много раз переходил от Мейсенов к Дона и обратно, что, в общем-то, расцвету не способствовало. Каждый раз новые хозяева, здраво оценивая свои перспективы удержать город, выжимали из него всё, что возможно, так что совсем неудивительно, что горожане встретили ликованием императорский эдикт, объявивший Дрезден имперским городом и закончивший таким образом надоевшую всем тяжбу. Надоевшую всем, кроме сутяг, разумеется — они-то как раз и не считали, что шестьсот лет слишком много для судебного процесса. Когда город, наконец, прекратили грабить временные хозяева, Дрезден начал понемногу оживать. Налаживались торговые связи, население увеличивалось, строились новые красивые здания. Конечно, прижимистым бюргерам и в голову не пришла мысль о картинных галереях и прочих бесполезных глупостях, но в купеческих строениях начало прослеживаться что-то похожее на архитектуру. Вскоре магистрату удалось подмазать правильных имперских чиновников, и город получил разрешение на проведение ярмарок. К тому времени лейпцигская ярмарка была в самом расцвете, и мало кто верил, что Дрездену удастся потеснить Лейпциг, но дрезденские купцы совершили невозможное и всего лет за двадцать сумели замкнуть на себя значительную часть торговли с Польшей. Маркграф Мейсенский скрипел зубами, но сделать ничего не мог — к тому времени пфальцграф[21] Саксонский, по слухам, крепко поссорившийся с курфюрстом, сделал Дрезден своей резиденцией и столицей пфальцграфства. [21 — Пфальцграф — имперский чиновник, управляющий имуществом императора в какой-либо области. В данном случае — в курфюршестве Саксонском и маркграфстве Мейсен.] Одним словом, здешний Дрезден был совсем непохож на Дрезден Августа Саксонского из того мира, и вместо причудливого барокко щеголял тяжеловесным купеческим стилем, а скорее даже отсутствием какого-либо определённого стиля. С другой стороны, этот Дрезден был изрядно побогаче того, и его не превращали в груду камней англичане. Лично я на месте дрезденцев тоже предпочёл бы обойтись без оперы. Расстояния в Европе смешные, и мы прибыли в Дрезден ещё до обеда. Капитан авторитетно заявил, что хлопоты с гироскопом и дырой в обшивке затянутся как минимум до позднего вечера, так что ночевать нам придётся здесь. Ленка немедленно оживилась — ванные комнаты никогда не были сильной стороной курьерских дирижаблей, обычно дело там ограничивалось примитивным душем с жёстким нормированием воды. Я и сам был рад возможности немного отдохнуть от спартанских условий, так что после завершения таможенных формальностей мы немедленно отбыли в лучшую гостиницу, без особой фантазии названную «Саксонией». — Какая безвкусица, — поморщилась Ленка, разглядывая из окна наёмного лимузина особняки на главной улице. — Купеческий город, что ты хочешь, — пожал я плечами. — Им главное, чтобы выглядело дороже, чем у соседа. — Не люблю я торгашей, — пожаловалась она. — Тогда тебе вряд ли кто-то здесь понравится, — хмыкнул я. — Они здесь все торгаши, даже дворяне. Саксонцы давно уже не саксы, все те свирепые германцы остались далеко в прошлом. Даже бельги уж на что были дикарями, и те сейчас воюют исключительно кошельками. — Почему это вдруг дворяне здесь торгаши? — недоверчиво спросила Ленка. — У нас вот дворяне не торгуют. — У нас запрещено, вот и не торгуют, а так тоже бы в торговлю ударились. Князь наш сознательно отделяет тех, кто правит, от тех, кто торгует. Драгана как-то мельком сказала мне, почему — князь считает, что чем больше торгаши пролезают во власть, тем больше государственные интересы подменяются личной выгодой. И ты знаешь, я с ним согласен. — Ты считаешь, что владение заводом чем-то лучше владения лавкой? — Я считаю, что создание материальных ценностей в целом является более достойным занятием, чем распределение ценностей, созданных другими. Психология очень сильно отличается. Торговец настроен на быструю прибыль, а если быстрой прибыли нет, он тут же переориентируется на что-то другое, где она есть. А промышленнику приходится думать на годы, а то и на десятилетия вперёд. Психология торговца совсем не сочетается с управлением государством, а вот психология промышленника гораздо ближе. Если задуматься, то так оно и есть, примеров хватает. Взять хотя бы Венецию — на пике своего могущества она решала судьбы народов, но сменилась конъюнктура, сместились торговые пути, и падение её было таким же стремительным, как и взлёт. На спекуляции нельзя построить фундамент государства, а из спекулянта не выйдет великого государственника. — И всё же промышленник точно так же работает ради прибыли, — упрямо сказала Ленка. — Даже не стану спорить, — согласился я. — Это вариант неидеальный, но что поделать? Далеко не все дворяне могут быть воинами или владетелями, но им тоже надо дать возможность зарабатывать на жизнь. Производство — это приемлемый компромисс. Ленка недоверчиво хмыкнула, но спорить не стала, и так в молчании мы и доехали до гостиницы.