– Это самое подходящее место для встречи. Сообщите на входе, что встречаетесь со мной, и что вам нужен приватный кабинет. Вас проводят туда через отдельный ход, никто вас не увидит. Сейчас как раз обеденное время, вот и пообедаем вместе. Минут через сорок я подъехал я на набережную Кземли[11], где и располагался «Ушкуйник». «Вас ожидают, позвольте проводить», – немедленно заявила девушка-администратор, как только я зашёл в небольшой вестибюль – такой, впрочем, маленький и уютный, что я скорее назвал бы его прихожей. Она, разумеется, знала, кто я такой, но правилами было запрещено обращаться к посетителям приватных кабинетов по именам, да и вообще считалось нежелательным хоть как-то показывать, что их узнали. [11 – Левобережный приток Волхова. В нашем мире древнее название этой речки «Кземль» постепенно трансформировалось в «Гзень».] Роговски вяло ковырял какую-то закуску, демонстрируя прискорбное отсутствие аппетита. – Здравствуйте, почтенный, – жизнерадостно приветствовал я его. – Уже заказали что-нибудь? – Здравствуйте, господин Кеннер, – он приподнялся со стула. – Нет, пока ничего не заказывал. – Ирина Стоцкая настаивает, что здесь нужно заказывать исключительно рыбные блюда. Вы, кстати, с ней случайно не знакомы? – Случайно знаком, – отозвался Роговски с кислым выражением лица. – Чрезвычайно деятельная дама. Рыбные так рыбные. – У меня все слуги деятельные, – улыбнулся я ему. – И всё у них получается. Филип кивнул, явно не горя желанием обсуждать эту тему. Возможно, Ирина на чём-то его зацепила – она как опытный рыбак, подсекает умело и сразу. Не поэтому ли он захотел со мной встретиться? Впрочем, зачем гадать? Скоро узнаю. Говорить о делах до десерта у нас не принято – разумный обычай, кстати. Если уж случится разругаться с собеседником и гордо уйти, то по крайней мере, не уйдёшь голодным. Вот мы и отдали должное местным рыбным блюдам, которые и в самом деле были хороши. Во всяком случае, осетрина на пару оказалось не хуже, чем та, что я пробовал в Итиле, а это о многом говорит. Наконец, пришло время для десерта и кофе. – Прошу меня понять, господин Кеннер, – наконец перешёл к делу Роговски, – я был вынужден общаться с вами именно так, как общался. Мне были даны строжайшие инструкции, как разговаривать с вами, и за выполнением этих инструкций внимательно следили. Ну, положим, не нужно быть гигантом мысли, чтобы догадаться, что он не сам вдруг решил стать таким храбрым и побороться с Драганой. Интересно только, почему он не попросил о встрече сразу, а ждал чуть ли не неделю? Посмотрел, с какой лихостью мы разделались с владимирцами, и испугался? Вряд ли. Он прекрасно понимает, что физическая расправа ему не грозит – даже не представляю, что он может такого сделать, чтобы предоставить нам подобную возможность. Стало быть, случилось что-то такое, отчего он решил, что быть храбрым для здоровья всё-таки неполезно. – Я-то понимаю и надеюсь, что сиятельная Драгана это тоже понимает, – сказал я сочувственно. – Она была изрядно раздражена результатом нашего с вами разговора. Роговски почувствовал себя неуютно. – Даже не буду повторять вам то, что она сказала, – добавил я, глядя на него с искренней жалостью. – Женщины, ну вы понимаете, почтенный, они такие эмоциональные. Сделают что-нибудь, а потом пожалеют, но ничего уже не исправить. Так сказать, что умерло, то умерло. Роговски вспотел. Он попытался что-то сказать, но замолчал, собираясь с мыслями. – Я был бы вам очень признателен, господин Кеннер, – наконец сказал он умоляюще, – если бы вы сообщили сиятельной, что я не в силах решить этот вопрос. Даже если я сейчас своей властью приму решение о выдаче лицензии, оно будет недействительным без подписи господина Остромира. – Без подписи господина Остромира Грека, начальника Работного приказа? – уточнил я. – Совершенно верно, – подтвердил Филип. – То есть выдача этих лицензий контролируется непосредственно Греком, – задумчиво сказал я. – И с каких пор у вас установлен такой порядок? – С недавних, – ответил Роговски. – Буквально за день до того, как к нам поступил ваш запрос на выдачу лицензии, было издано распоряжение, что все решения о выдаче лицензий четвёртой группы подлежат обязательному визированию. – Ну что же, почтенный, – сказал я, – я вижу, что и в самом деле источник проблем вовсе не в вас, и готов походатайствовать за вас перед сиятельной Драганой. Но услуга за услугу – расскажите мне, что вас подвигло на эту встречу. Ещё несколько дней назад вас ничего не беспокоило. Только честно, пожалуйста – я чувствую ложь, так что не отнимайте у меня время глупыми историями. Роговски заколебался. Он потел, мычал, и находился на грани паники. – Я гарантирую вам конфиденциальность, – торжественно добавил я, и он решился. – Дело в том, господин Кеннер, что господин Остромир потребовал от меня вести себя определённым образом, но при этом обещал мне полную защиту. Я не мог отказаться, поймите! – он почти выкрикнул это, сделав несчастное лицо. – Но вчера я совершенно случайно услышал обрывок разговора... в общем, господин Остромир обеспокоен последними событиями. Я проанализировал те намёки, что проскользнули в этом разговоре, и понял, что меня специально впутали в это дело, чтобы сделать жертвой. – Вы имеете в виду, подставить вас сиятельной в качестве виноватого, – уточнил я, – так, чтобы потом поставить ей в вину то, что она из своих личных интересов расправилась с честным и принципиальным чиновником? – Именно так, господин Кеннер, – закивал тот. – Вы поняли всё совершенно правильно. Причём такая расправа ничего бы не изменила, потому что тот, кто меня сменит, точно так же не сможет решить вопрос с лицензией. – Вот сейчас картина окончательно прояснилась, почтенный, – отметил я. – Кстати, вы не поняли с кем разговаривал Грек? Нет? Жаль. Но неважно. Я поговорю с сиятельной о вас, и попробую её убедить, что вы наш друг. А нам с вами встречаться больше не стоит, это может привлечь к вам нежелательное внимание. В случае чего будем держать связь через Стоцкую. Она вас предупредит, если возникнет какая-либо опасность. И вообще, обращайтесь к ней в случае любых трудностей, мы вам обязательно поможем. А ещё Стоцкая гораздо лучше меня умеет использовать завербованных агентов, кем с этого момента и является Филип Роговски, честный и принципиальный чиновник Работного приказа. * * * Наконец-то эта безумная неделя закончилась, и я с облегчением встретил выходной. Вообще-то, в выходные разные пакости случаются с неменьшей частотой, но всё равно подсознательно воспринимаешь выходной как день отдыха, в том числе и от житейских проблем. В этот выходной мы, наконец, смогли устроить давно обещанную вечеринку-новоселье для своих. Под «своими» подразумевались наши компаньоны по путешествию Алина с Драганой. Я бы позвал ещё и Стефу Ренскую, но мама воспротивилась, сказав, что к Стефе она относится в принципе хорошо, но пока не готова принимать Ренских в близком кругу. Я не стал настаивать, поскольку так и предполагал – мама очень трудно прощает свои обиды, и наверное, потребуются годы, прежде чем Ренские снова станут для неё своими. А что касается сроков возможного примирения с Ольгой, то я даже гадать не рискну. Скорее всего, никогда. Как положено, гости принесли подарки на новоселье. Стандартные подарки вроде пылесоса или чайника в нашем кругу не были приняты, так что они ограничились предметами искусства, а именно скульптурой. Гана подарила небольшую статуэтку – как она объяснила, греческую скульптуру ранней архаики. Не особо в этом разбираюсь, но Ленка изрядно возбудилась. С моей точки зрения, скульптура выглядела весьма примитивной, но моим мнением не поинтересовались, а я ещё в прошлой жизни научился держать своё мнение при себе, когда его не спрашивают. Меня больше поразил подарок Алины, который она создала сама – веточка ландыша, на верхнем изгибе которой сидела, скрестив ножки, фея с прозрачными крылышками и лицом Ленки. Это было сделано из какого-то материала, окрашенного в нежные пастельные тона, и накрыто прозрачным стеклянным колоколом. Искусность работы и проработанность деталей потрясала, а лепестки цветков были такими тонкими, что почти просвечивали насквозь. – Лина, из чего это сделано? – поражённо спросил я. – И как это хранить? Это же может сломаться от малейшей тряски. – Нет, от тряски не сломается, – улыбнулась Алина. – Это монокристаллический лёд с небольшими примесями для цвета. Ронять не стоит, конечно, но если обращаться осторожно, то всё будет нормально. – А этот лёд не растает? – Не растает, это не водяной лёд. – Невероятная работа, – совершенно искренне сказал я. – Ты настоящий талант, Лина. – Мало кто может сравниться со мной в работе со льдом, – пожала она плечами. – Аспект сильно ограничивает, но и многое даёт взамен. Гостей я провёз по поместью, хотя у нас пока похвастаться было особо нечем, разве что нашей усадьбой да посёлком слуг. Святилище – это только для членов семьи, базу охраны посторонним видеть ни к чему, а больше у нас ничего и не было. Прочая территория ещё только благоустраивалась, и работы там было ещё на пару лет, прежде чем рабочие проложат все дорожки и аллейки, и поставят многочисленные беседки и павильоны. Так что гулять мы не стали, тем более что недолгие осенние солнечные дни уже закончились, и зарядили бесконечные мелкие дожди. Погода стояла совсем не для прогулок, и экскурсия быстро закончилась в малой гостиной. – Где ваша Кира-то? – полюбопытствовала Алина. – Я отправил её на курорт, – ответил я. – Приказал найти там пару горячих парней и как следует оттянуться. – Как бы ей хуже не стало от твоего доморощенного лечения, – поморщилась мама и пояснила для Алины: – У нас есть прекрасный психолог, я предлагала её Кеннеру, но он решил по-своему. – Я уверен, что девушка в её возрасте вполне способна справиться со своими психологическими проблемами без чужой тётки, которая копалась бы у неё в душе, – фыркнул я. – Немного отвлечётся, первоначальный шок уйдёт, и вся влюблённость рассеется как дым. – Не знаю, может быть, ты и прав, – вздохнула мама. – Я в своё время очень тяжело переживала. Если бы меня Ната Менцева не поддержала, не знаю, как бы я всё это перенесла. А ведь и в самом деле, Борис Ярин её тоже по сути предал – сразу же отказался от неё, как только Ольга её выгнала. С отцом мне действительно не повезло – такими папашами не гордятся. Хорошо ещё, что он осознал ситуацию и от нашей семьи держится подальше, а то ведь я мог бы не выдержать и взять на душу грех. – Тебе надо было к нам прийти, – заметила Алина. – Мы бы тебя приняли. Я ведь даже не знала, что у тебя так с Ольгой получилось. Узнала гораздо позже, когда у тебя уже немного жизнь наладилась. – Да я после Хомских подумала, что если уж я родственникам не нужна, то кому-то другому и подавно. – А мы тебе разве не родственники? – возмутилась Алина. – Родственники, Лина, – улыбнулась мама. – Ни к чему опять об этом начинать – дело прошлое, да и кончилось всё хорошо. Кто знает, может мне как раз через это и надо было пройти, чтобы в конце концов возвыситься. Алина только молча кивнула. Постепенно общие посиделки с плюшками перешли в общение по интересам. Мама с Ленкой и Алиной довольно оживлённо обсуждали какой-то модный дамский роман, относительно которого мнения в обществе разделились и страсти кипели вовсю. А мы с Драганой в другом конце гостиной негромко говорили о своём. – Знаешь, Гана, я вот до сих пор так и не понял, что у тебя там творится. То есть исполнителей определить не так сложно, но вот кто и зачем всё это затеял – совершенно непонятно. Кто-то, как паук, сидит в центре этой паутины и дёргает за ниточки. И ничего с этим неясно, ясно только, что это большая политика, раз уж даже князь Воислав Владимирский там отметился. И мне последнее время не даёт покоя вопрос: может ли такое быть, что ты всё это знала, и осознанно меня в это втянула? – Нет, Кеннер, – категорически отказалась Драгана. – Клянусь, что у меня не было мысли тебя подставить. Я же понимаю, что после такого о хороших отношениях можно было бы забыть навсегда. На самом деле я даже близко не представляла масштаб проблем. В пересказе Горана это выглядело чем-то вроде мелкой аферы. Что кто-то потерял страх, решил, что я не заступлюсь за Горана, и собрался немного пограбить мастерскую. – Очень хорошо, – кивнул я. – В общем-то, я и не думал, что ты сознательно меня подставила, но этот вопрос необходимо было прояснить. – Но надо сказать, – продолжила Драгана, – я рада, что к тебе обратилась. Я бы точно это не распутала, а вот ты, я уверена, сможешь. – Не будь слишком уверена, – поморщился я. – Я уже начинаю подозревать, что моих возможностей может и не хватить. Слишком серьёзные фигуры маячат где-то там, в тени, и я даже не представляю, как к ним подступиться. А ты ведь мне так ничего и не рассказала про текущие расклады. Например, что имеет против тебя Остромир Грек, глава Работного приказа? Да и в деле Мирона Зверева для меня осталось очень много неясного. Или взять хотя бы Горана Ивлич – я постепенно склоняюсь к мысли, что его роль в этой истории совсем не пассивная. Если говорить конкретно, я сильно сомневаюсь, что он такой наивный дурачок, чтобы поверить счетоводу, который рассказал ему какую-то глупую сказку о том, что можно просто не платить налоги, и ничего за это не будет. Или что он исключительно по глупости подписал кабальный договор с четвёртым механическим. Мы, кстати, нашли ещё один сомнительный подрядный договор, где мастерская заказывает упрочняющую алхимическую обработку деталей по пятикратной цене. Возможно, обнаружится ещё что-нибудь, мы пока далеко не закончили с проверкой документации. Я мог бы поверить в единичный случай неосторожности, но Горан, как хорошая свинья, отметился в каждой навозной куче. Драгана покивала, напряжённо что-то прикидывая. – И кстати говоря, я совершенно не понимаю твои отношения с прочими Ивличами. Кто тебе Горан, и почему он вообще управляет мастерской? – Долгая история, – вздохнула Драгана. – Мы торопимся? – Нет, не торопимся, – улыбнулась она. – Ладно, раз уж ты так хочешь, слушай. Когда отец умер и оставил мне мастерскую, братья остались этим очень недовольны. Они знали, что мне мастерская не очень нужна, и считали, что она должна была отойти им. Мне она и в самом деле была не особо интересна, но у меня к тому времени уже был сын. Он неодарённый, и я считала, что он как раз и продолжит семейное дело. Если бы братья попробовали решить это миром, по-семейному, я бы дала им долю, я так с самого начала и собиралась сделать. Но они даже не попытались поговорить со мной, а вместо этого начали сочинять какие-то пакостные истории обо мне и взялись судиться. Не знаю, почему так выходит, но никто не обольёт тебя грязью сильнее, чем родственники. Может, у них в результате что-то и получилось бы, подошли они к делу очень серьёзно, но я как раз тогда взяла седьмой ранг и получила наследственное дворянство. Поэтому дело уже безусловно пошло в Суд дворянской чести, а там сидят не сутяги из Мещанского суда. Всё враньё сразу же вылезло наружу. Я бы могла в отместку сделать братцев нищими, но пожалела. Они всё-таки мои братья, и пусть они повели себя как свиньи, но не уподобляться же им. Драгана поморщилась – было заметно, что разговор о родственниках удовольствия ей не доставляет. – Я им вместо этого стала отчислять небольшую долю с мастерской, но они никаких выводов так и не сделали. Всё так же исходили ядом и говорили, что я их обокрала. Из их семей я общалась только с Ладой, моей племянницей, дочерью Радоша, младшего. Она вышла замуж и с семьёй практически порвала. А её дочь, Милица, у меня с детства постоянно гостила – она мне хоть и двоюродная внучка, но всё равно что родная. Вот Милице большей частью отчисления с мастерской и идут. – А Горан здесь при чём? – спросил я. – Почему ты племяннице с внучкой мастерскую не передала? – Да какие с них управленцы? – махнула она рукой. – К тому же что ни говори, а жена – это тень мужа. Передать мастерскую Ладе – это значит, передать её Меткову, её мужу, а он мне был никто, и отношения у меня с ним были не особо хорошие. Не плохие, просто никакие.