Во всяком случае, так ей всегда говорили. – Если не ошибаюсь, эти слова принадлежат знаменитому художнику Апеллесу, который не мог прожить и дня, не сделав хоть несколько мазков, – отвечает Томмазо. Линда смотрит на него с любопытством, а он продолжает: – Это означает: чтобы добиться желаемых результатов, нужно трудиться изо дня в день. Кажется, что в этих словах он узнает себя. Линда пожимает плечами. – Возможно… Хотя постоянство никогда не было моей сильной чертой. Это же так скучно, тебе не кажется? Вместо ответа Томмазо слегка улыбается – он явно не одобряет такого подхода, пару раз вытирает ботинки о коврик и входит вслед за Линдой в дом. Он молча оглядывается вокруг, и в глазах его читается восхищение: этот дом излучает невероятное тепло и напоминает ему Северную Африку, куда он ездил в командировку много лет назад. Томмазо чувствует, что это место много повидало на своем веку. Затем он улавливает необычный запах, глубокий и экзотический. – Santalum album, – произносит он после минутного молчания. – Но как?.. – не успевает задать вопрос Линда, как Томмазо уже отвечает: – Белый индийский сандал, верно? Один из моих любимых ароматов. – Да, я зажигаю его, чтобы очистить воздух, – говорит Линда, указывая на несколько разнокалиберных терракотовых ваз, расставленных полукругом в углу коридора. – К тому же он отгоняет комаров, – добавляет она. Томмазо прикрывает глаза и вдыхает аромат. – Напоминает Варанази. – Ты был там в командировке? – Нет… – он смотрит в пол, в одну точку, будто пытаясь восстановить что-то в памяти, и продолжает: – Я ездил туда, когда мне было лет восемнадцать, с двумя друзьями. Одно из моих первых путешествий. Может, после этого я и выбрал эту профессию. Вернулся и поступил на факультет политологии. И вот я здесь. Линда пытается представить себе Томмазо в восемнадцать лет, как вдруг замечает что-то… – Блин, нет! Только не это! – вскрикивает она и хлопает себя рукой по лбу. – Надо же, опять! С потолочной балки по белой стене стекает струйка воды, которая уже образовала лужицу на терракотовом полу. – У меня сломана крыша… не хватает нескольких черепиц, – объясняет она Томмазо, слегка снизив тон. – Когда идет сильный дождь, она начинает протекать. Томмазо поднимает глаза к балкам и обдумывает эту проблему. – Что-нибудь можно сделать? – Да там всю крышу надо перекладывать, – озабоченно отвечает Линда. – Прости, я на минутку, только тряпку принесу, а ты пока располагайся. Она выскакивает из гостиной, бормоча что-то и ругая строителей. Томмазо все еще стоит – ему не хочется оставлять мокрые следы на кожаном диване; хотя брюки у него почти высохли, ему не очень комфортно. Он с интересом осматривает комнату. Мебель от времени уже покрылась патиной, но отлично сочетается с современными аксессуарами, и все это создает оригинальную атмосферу. Вешалка из кованого железа, деревянная коробка, декорированная призматическими штампами, три сдвинутые вместе белые тумбочки, на которых стоит телевизор, мраморная колонна с люстрой из выдувного стекла: эти разностильные вещи, собранные вместе, звучат в унисон, как музыкальная партитура. Линда возвращается, держа в одной руке тряпку, а в другой – мужскую рубашку нежно-оранжевого цвета, которую она отыскала в дальнем углу шкафа в спальне. Наверное, оставил какой-то ее бойфренд. Она протягивает ее Томмазо со словами: – Возьми, она сухая. Томмазо какое-то время стоит в нерешительности, чувствует, что должен взять ее, в то же время думает, кому она принадлежала. – Ты очень любезна, Линда, но мне все равно пора, – отвечает Томмазо, но она настаивает: – Ладно тебе, надень. Все равно твоя еще сырая, ты не можешь так ходить. – Ну ладно, – соглашается он, хотя и не помнит, чтобы когда-нибудь носил одежду подобного цвета. Мгновение он колеблется, затем расстегивает свою рубашку и вешает на спинку стула. Линда стоит и наблюдает за ним, иногда задерживая взгляд: мышцы груди образуют два идеальных полукруга, вокруг пупка параллельные линии пресса. Тело светлое, без волос, соски темно-коричневые и блестящие. Томмазо думает, что не очень удобно раздеваться перед незнакомой женщиной. Но это переодевание кажется ему каким-то первобытным ритуалом, который он должен размеренно исполнить – что он и делает. Он берет рубашку, надевает ее (по спине пробегает холодок), медленно застегивает пуговицы, оставляя свободными только две, возле воротничка. – Ну вот и все. Он собирается заправить рубашку в брюки, но Линда подходит к нему и инстинктивно, не задумываясь, останавливает, слегка дотронувшись до его руки. Первый контакт. – С ума сошел? Ее же навыпуск носят! Томмазо улыбается, а Линда тут же отходит, берет с комода два бокала и ставит их на столик из эбенового дерева, глядя ему прямо в глаза. – А тебе идет этот цвет, – говорит она. – Издеваешься? – Нет, правда. Она исчезает в кухне и через мгновение появляется с бутылкой «Просекко ди Валдоббьядене». – Вижу, ты тоже попутешествовала немало, – говорит Томмазо, указывая на фотоинсталляцию на стене. – Ты побывала во всех этих местах? – Если бы! – вздыхает Линда, разливая вино по бокалам. – Это просто открытки, мне их прислали. При этих словах глаза у нее загораются. – А теперь выпьем, а то тебе скоро ехать, верно? – она подмигивает, затем берет два бокала и протягивает один Томмазо. – Спасибо. – Это тебе спасибо за то, что подвез, – она подносит к его бокалу свой, и раздается тонкий звон хрусталя. Томмазо делает глоток, не сводя с нее глаз, завороженный естественностью, с которой она двигается и говорит: сочетание живости, иронии и неподдельной грации, вызывающее какое-то странное щемящее чувство. Ладони у него горят. Внезапно зазвонил телефон, это выводит его из транса. Томмазо делает глоток, не сводя с нее глаз, завороженный естественностью, с которой она двигается и говорит: сочетание живости, иронии и неподдельной грации, вызывающее какое-то странное щемящее чувство. Он достает его из кармана брюк и недовольно смотрит на дисплей. – Надин, – говорит он, но не отвечает на звонок. – Похоже, десять минут закончились, – Линда разводит руками и неотразимо улыбается. – Да, пролетели незаметно, – соглашается Томмазо, глядя на наручные часы. – Мне пора бежать. Он спешно хватает сырую рубашку. – А с этой что делать? – спрашивает он, указывая на ту, что на нем. – Оставь себе, она мне не нужна. – Ну спасибо. Мне было очень приятно, – он протягивает руку и на прощание целует ее в щеку, что ему совсем несвойственно. – Мне тоже приятно. Пока. Закрывая дверь, Линда думает, что, наверное, все дело в магии неожиданности. Особенно в такие дни, когда все идет не так. Глава 5