«А где это находится?» — спросил Крыленко вдруг от волнения, как тогда при обыске, потерявший способность соображать. Следователь назвал знакомый всей стране адрес. На следующий день Владимир Петрович провел более трех часов в кабинете старшего следователя. Ефремов ровным голосом, не выдавая своего интереса, задавал Крыленко вопросы о деятельности издательства, курил, пил крепкий чай. Владимир Петрович, ожидавший чего угодно, был удивлен, что протокол не велся, следователь лишь делал пометки в своем толстом блокноте простым карандашом и взял ручку, лишь когда отмечал Крыленко пропуск. За толстыми двойными рамами кабинета исчезали все городские звуки, оттого, может, голоса в кабинете звучали непривычно громко. Крыленко быстро справился с волнением, старался отвечать немногословно и четко, чтобы произвести впечатление скромного учтивого человека. Следователь, начав по порядку, спросил, когда было зарегистрировано акционерное общество «Прометей-Европа», каков профиль его деятельности, какого рода литературу выпускает издательство. Крыленко ерзал на стуле, простые эти вопросы, казалось, имеют второе дно, они исполнены скрытого зловещего смысла. Владимир Петрович оказался подавлен аскетической суровостью кабинета, длинными мрачными коридорами следственного управления, хмурой физиономией следователя. «Неужели меня пригласили сюда только затем, чтобы задать эти банальные вопросы?» — думал он. Под дешевым, видавшим виды пиджаком следователь носил шерстяную жилетку невыразительного болотного цвета, на руке блестели сусальным золотом древние часы «Победа». Разглядывая эти дешевые второсортные вещи, Крыленко проклинал свой яркий двубортный пиджак с блестящими пуговицами, шелковый галстук и ботинки из крокодиловой кожи. «Наверное, для этого следователя все, кто носит дорогие пиджаки и ботинки — уже воры, — думал он. — И угораздило же меня так вырядиться». Золотые часы он прикрыл манжетом рубашки, ссутулился, говорил слегка заискивающе, но не подобострастно. Следователь иногда позевывал, приглаживая редеющие седые на висках волосы ладонью, и даже в присутствии Крыленко ответил на звонок жены и сказал, что сегодня, скорее всего, задержится. «Наверное, к бабе поедет, а жене набрешет, что брал особо опасного преступника, грудь под ствол подставлял, — думал Крыленко. — У этих милиционеров всегда наготове алиби перед женами. Может быть, именно за это они и ценят свою работу, любят ее». Владимир Петрович, несколько успокоенный безобидными вопросами, миролюбивым разговором без протокола слегка расслабился и даже, спросив разрешения, закурил. Даже показалось, что следователю совсем не хочется задавать эти вопросы и получать банальные ответы. Выбрав паузу в разговоре, Крыленко спросил следователя, почему уголовное дело против издательства возбуждено, а обвинение так и не предъявлено. «Обвинение вам будет предъявлено в установленные законом сроки. — Ефремов сладко зевнул в кулак и, пригладив волосы, уточнил: — То есть в течение десяти дней. Правда, сроки предъявления обвинений, как правило, переносятся. Из-за нашей загруженности, ну, в общем, так получается. Мы имеем на это право». «Так долго ждать», — вырвалось у Крыленко. Он начал объяснять следователю, что издательство из-за ареста банковского счета, приостановки своей деятельности несет большие убытки. Зачем-то даже сказал, вспомнив собрание сотрудников и выступление на нем Тимофеева, что сейчас более всего страдают читатели, с нетерпением ожидающие книжных новинок. Сказал и пожалел о своих глупых словах. «Подождут, — усмехнулся Ефремов. — Вам сейчас не об этом думать надо». И настроение Крыленко совсем испортилось, больше он вопросов не задавал. Глядя в скучающее лицо следователя, Владимир Петрович думал, что при всем старании милиции вряд ли удастся проследить направление финансового потока его фирмы. «Замыливать деньги мы научились, — думал директор. — Никаких концов не найдешь, сколько ни ищи. Кроме того, часть средств находится в наличном обороте, значит, вообще искать бесполезно, нечего искать». Успокаивая себя, Владимир Петрович одновременно перебирал в памяти знакомых, у которых можно поискать защиты, если уж следователь окажется слишком настырным. Такая услуга дорого обойдется, без крайней нужды лучше покровительства не просить, но кто знает, как далеко может зайти дело. Следователь посмотрел на директора ясными глазами и взялся за дело с другого конца, спросив, почему издательство занимается внешнеторговыми операциями, в частности, вывозит за рубеж стальные трубы, металлолом. Снова заволновавшись, Владимир Петрович не смог сосредоточиться на ответе, и оттого его объяснения звучали путано и, как самому ему показалось, малоубедительно. «Поймите, это обычная коммерческая деятельность, — говорил Крыленко. — Сейчас ситуация такова, что только одним издательским делом не проживешь. Лицензии на вывоз за границу этих материалов имеются, так что, все в рамках закона». Следователь, казалось, слушал невнимательно, рассеянно кивал головой, но речь Владимира Петровича не обрывал. Неожиданно он попросил у Крыленко пропуск и старомодной перьевой ручкой отметил в нем время и расписался. Крыленко вернулся в издательство с тяжелым сердцем. Следующую встречу Ефремов назначил на завтрашнее утро. Владимир Петрович прикидывал, как лучше подготовиться к этой новой беседе, возможно, будет протокол и от него потребуют официальных показаний. На работе он узнал, что завтра к следователю вызывают его главного бухгалтера и коммерческого директора. «Ладно, бухгалтер знает что говорить, Зоя Петровна женщина осторожная, каждое слово взвешивает, — размышлял Крыленко. — А от Тимофеева следователь не получит ничего, кроме, конечно, головной боли». Глава 13 Сегодняшним ранним утром, сидя в одних трусах на диване, Владимир Петрович еще и еще раз проигрывал в памяти события прошедших дней. Нелегко дается эта нервотрепка. Крыленко после тяжелого искусственного сна чувствовал себя разбитым, не отдохнувшим. Он накинул цветастый халат из шелка, раздавил в пепельнице недокуренную сигарету и на непослушных ногах поплелся в ванную. В зеркале он увидел глубокие тени под глазами, лицо сероватого, неестественного цвета, морщинистую шею, он опустил глаза — так неприятно было смотреть на себя — и полез под холодный душ. «С такой внешностью хоть гроб заказывай», — думал Крыленко, регулируя вентиль, делая воду то теплее, то холоднее, такой контрастный душ бодрил, рождал силы. Два дня назад в приличном скромном ресторане, вдалеке от любопытных глаз, он встретился и провел вечер в обществе Аркадия Климовича Расторгуева, знакомого полковника ФСБ, вхожего в следственную часть городского УВД. Крыленко многого ожидал от этого разговора, но в своих ожиданиях обманулся. Расторгуев, багровея от выпитого, говорил о чем угодно, но только не о деле, быстро напился и только к исходу вечера неопределенно пообещал навести справки о деле Крыленко по своим каналам. Жена полковника уехала к родне в отпуск, и вот уже вторую неделю Расторгуев не ночевал дома, оставаясь у любовницы. «Оно к лучшему, — говорил Расторгуев. — Мою хату наверняка слушают, по телефону говорить нельзя. А у Ирочки я обретаю хоть какое-то спокойствие. Туда, думаю, тебе можно звонить». На салфетке он накарябал телефон дамы и наказал Крыленко связаться с ним сегодня, пораньше. Там, в ресторане, на вопросы Владимира Петровича Расторгуев отвечал казарменными шуточками, слушал его до обидного невнимательно. «Ты хочешь знать, сколько стоит уголовное дело закрыть? — говорил он, разливая водку под самый обрез рюмок. — Я вот и представления не имею, что они хотят тебе пришить. Много здесь странностей. Возбудила дело прокуратура, занимается им ГУВД, ходатайствовала о возбуждении налоговая инспекция. Вот я и не понимаю, кто больше всех заинтересован, чтобы такое дело вообще существовало. Пока не предъявлено обвинение, может, и рыпаться не нужно. А может, наоборот, лучше все в самом начале остановить». Расторгуев имел обыкновение, напиваясь, становиться молчаливым. К концу вечера на вопросы Крыленко он отвечал односложно и оживлялся, лишь разливая спиртное. Крыленко, не привыкший к обильным возлияниям, чувствовал себя отвратительно, дважды в течение вечера он выходил в туалет и, склонившись там над унитазом, совал в рот пальцы. «Может быть, вы сумеете затребовать дело к себе?» — спросил Крыленко, прощаясь. «Может быть, сможем, — Расторгуев, багровый, с красными глазами, был страшен. — Но это не в твоих интересах. Так не делается: забрать дело к себе, а потом вынести постановление о закрытии. Не смеши меня. Мы дела не закрываем. Пусть пока все идет своим чередом. Спи спокойно». Принимая душ и вытираясь мягким ворсистым полотенцем, Крыленко думал, что сегодня утром Расторгуев, всегда неумеренно пьющий в отсутствие жены, наверняка ничего не соображает с похмелья, и хорошо, если вспомнит, кто говорит с ним по телефону. Владимир Петрович, тем же вечером переписавший телефон с ресторанной салфетки в записную книжку, набрал номер телефона, зачем-то вычисляя, в каком районе города находится квартира этой дамочки. Вопреки ожиданиям в трубке вместо сонного женского голоса зазвучал басок Расторгуева, бодрый и деловой. — Узнал кое-что, — сказал он, не поздоровавшись. — Все несколько серьезнее, чем можно было ожидать. У прокуратуры есть основания полагать, что ваша контора пользовалась подложными документами на безлицензионный вывоз за границу стали и металла. Ты понял? Это контрабандой пахнет — серьезное дело. Ты хоть понимаешь, что будет, если докажут твою вину? По-моему, не понимаешь. — Подложными документами мы не пользовались. Уверяю тебя, документы в порядке. — Тогда я вообще не понимаю, чего от тебя хотят, — голос Расторгуева зазвучал мягче. — Если документы в порядке, другой разговор будет. Позвони сюда завтра утром, — не попрощавшись, он положил трубку. «Вот же солдафон, даже говорить по-человечески разучился, — думал Крыленко, роясь в холодильнике. — Только бы водку жрать и подарочки принимать». Владимир Петрович жарил яичницу и злился. Он так надеялся на помощь Расторгуева, видно, напрасно. Голова полковника забита всякой дрянью, и в ней нет места чужой беде. Пока Владимир Петрович заваривал чайник, яичница подгорела, и он разозлился еще больше. Перекусив, Крыленко побродил по пустой квартире, в который раз обдумывая, вызывать ли супругу в Москву. Нет, лучше не надо, по крайней мере, до тех пор, пока не найдется Сергей. Сын не приходил ночевать и не звонил уже шестой день. Владимир Петрович уже обзвонил всех приятелей сына, а у сволочной медсестры, лишь благодаря его сопротивлению не ставшей законной женой Сергея, дважды побывал дома и убедился, что у этой бабенки младшего не было и, скорее всего, уже давно. На всякий случай он обзвонил городские морги и приемный покой института Склифосовского. Человека с приметами Сергея туда не поступало, ответили Владимиру Петровичу, но легче не стало. «Скорее всего, — думал Крыленко, — парень опять влез в какую-нибудь скверную историю, из которой его придется вытаскивать за уши». Вчера по дороге домой Крыленко неожиданно поменял маршрут и поехал в наркологический диспансер, где дежурил врач Илья Егорович, наблюдавший сына частным образом. По привычке запустив лапу в седеющую бороду, врач, спустившийся вниз по его звонку, лишь строил пустые догадки и повторяют банальные слова утешения. Илья Егорович очень торопился и только попросил дать ему знать, как только Сергей появится. «Будем надеяться на лучшее, — сказал он. — Если Сергей все же сорвался и дело далеко зашло на этот раз, придется провести одну процедуру. Наркоманам очищают кровь при помощи одной установки, извлекают вредные вещества. Может, мне удастся договориться, чтобы этот аппарат доставили вам на дом. Обойдется недешево, так что будьте готовы. Позже Сергея придется госпитализировать и лечить уже в стационаре. Как правило, если наркоманы исчезают из дома, их исчезновение связано с болезнью». На этом разговор был окончен. «Мог бы разговаривать полюбезнее, — думал Крыленко, садясь в машину. — А этот Илья только и знает: будьте готовы выложить деньги». * * * После ухода домработницы Люды все вопросы быта приходилось решать самому Владимиру Петровичу. Через знакомых он пытался найти добросовестную и чистоплотную женщину, которой можно было бы поручить дом. Безуспешно. Хотел даже позвонить по первому же газетному объявлению, но природная недоверчивость взяла свое, и он раздумал, отложив поиски домработницы до лучших спокойных времен. Агнесса Георгиевна, конечно, знавшая его трудности, в выходные приглашала Крыленко обедать, но он расценил такое предложение как скрытую сексуальную провокацию. Перебиваясь главным образом консервами, он говорил себе, что все болезни не от плохой пищи, а от нервов. Плохое утешение. Несколько дней назад поздним вечером домработница Люда, теперь уже бывшая, вдруг появилась на пороге его квартиры. Крыленко заулыбался и распахнул дверь, показалось, Люда передумала уходить и теперь вот пришла обратно с повинной просить прощения. Но эта кляча заявила, что забыла здесь кое-какие тряпки, и теперь заберет их. «Что, валютой теперь получаешь?» — желчно спросил Крыленко. «Валютой, а то как же», — ответила Люда, выбирая из бельевого шкафа свои шмотки. «Как бы она и женины вещи не прихватила», — думал Крыленко, внимательно наблюдая за бывшей домработницей. Люда нарядилась в яркую безвкусную кофту и не в тон ей плиссированную юбку. «С такой пестротой одеваются только туземцы, темные туземцы», — думал Крыленко. «Этот, так сказать, наряд ты за валюту купила?» — спросил он ядовито. «За валюту, сейчас такое носят», — сказала Люда, не замечая сарказма. Крыленко хотел попросить ее еще раз подумать, стоит ли уходить. Желудок после холостяцкого ужина побаливал, застарелый гастрит напоминал о себе. Но он переборол желание, решив не унижаться перед этой деревенской козой. Он проводил Люду до двери и зачем-то сказал, само вырвалось: «Будет плохо на новом месте, приходи обратно». Люда восприняла его слова как приглашение к душевному разговору, даже остановилась в прихожей, опустив на пол сумку с вещами. «Вы, наверное, обижаетесь на меня, Владимир Петрович?» — она подняла на него свои беспутные глаза. Крыленко, не ответив, только пожал плечами. Он уже жалел, что остановил Люду в дверях, говорить с ней, такой упрямой, все равно без толку. «И напрасно вы обижаетесь, — Люда, казалось, вины за собой не чувствовала. — У меня мать в деревне старая, нужно ей помогать. Брат старший болеет, а лекарства дорогие. Всё деньги. Жизнь, сами знаете, какая. Я работать туда иду, где платят больше. Так что, вы сердца не держите». Люда снова взялась за сумку. «А чем занимается твой новый, если можно так выразиться, работодатель?» — почему-то Крыленко постеснялся слова «хозяин». «Может быть, вы его даже знаете, — сказала Люда и снова поставила сумку на пол. — Писатель он. Везет мне на писателей». «Интересно, — подумал Крыленко. — Очень интересно. Этот писатель, наверное, очень преуспевает, если к нему от меня домработницы перебегают. Впрочем, в представлении Люды — все писатели, кто водит пером по бумаге». «А фамилия его, может, и вправду знаю?» — спросил Крыленко безразличным голосом. «Пашков его фамилия, Алексей Дмитриевич Пашков», — сказала Люда и уставилась на Крыленко, ожидая его реакции. «Фамилия вроде бы знакомая. Где-то я эту фамилию слышал, точно слышал», — подумал Крыленко. Люда, наконец, ушла, и из окна Крыленко наблюдал, как она села в «Жигули» кофейного цвета рядом с водителем. Машина укатила, а Владимир Петрович все смотрел в темный пустой двор и ждал, вдруг именно сейчас появится Сергеи и своей развинченной походочкой направится к подъезду. Закапал дождь, двор пересекла пожилая женщина без зонта, остановилась возле песочницы и повернула обратно. «Нет, Сергей не придет и в эту ночь», — решил Крыленко. Он отошел от окна и, чтобы отвлечь себя от тревожных мыслей о сыне, пошел в кабинет и раскрыл секретер. Здесь, в длинных деревянных коробках хранилась картотека, начатая Владимиром Петровичем много лет назад, и с тех пор регулярно пополнявшаяся. Крыленко не любил компьютеры, ему доставляло удовольствие по старинке возиться со своими карточками, содержащими информацию обо всех мало-мальски известных и вовсе не известных современных авторах. Он нашел фамилию Пашкова и еще до того, как извлек из стопки нужную карточку, пожелтевшую от времени, с фиолетовыми чернильными строчками, отчетливо вспомнил и этого человека, и связанные с ним события собственной жизни. «Почему-то я думал, что ты уже умер, — сказал он вслух, засовывая карточку на место. — Не ожидал от тебя такой прыти. Переманил мою домработницу, надо же. Интересно, что ты сейчас из себя представляешь, господин Пашков, чем занимаешься? Как о писателе о тебе давно забыли, да и не знали тебя никогда толком. Твоя единственная книжка — библиотечный раритет. Вот уж, неисповедимы пути Господни». Крыленко долго сидел в кресле, пораженный своим открытием, потом копался в книжных стеллажах. Первый и единственный сборник рассказов Пашкова он нашел далеко за полночь, раскрыл книжку посередине и прочитал на выбор несколько страниц. Ощущение, что прозу Пашкова он читал совсем недавно, буквально на днях, возникло вдруг и больше не отпускало. Владимир Петрович отложил книжку в сторону и закрыл глаза. «Ты очень нервничал за последние дни, переутомился, вот и мерещится всякая чепуха, — сказал он себе. — Ты гордишься своей профессиональной памятью — и напрасно. На этот раз память тебя подводит». Он принял снотворного, зная, что без него все равно не уснет, лег на жесткий диван и долго ворочался. Вспоминались разные не связанные друг с другом события молодости. «Как трудно я начинал, — думал Крыленко. — Но в итоге кое-чего добился, что уж лукавить перед собой, многого добился… Да, того добился, что человек, которого ты в свое время изничтожил, увел у тебя домработницу. Именно твою домработницу. Почему-то у критика Цимлянского домработницу не увели. И у Соколова не увели. Понадобилась этому ничтожеству, этому бумагомарателю Пашкову именно моя Люда. Почему именно она? И откуда он, черт побери, взялся?» Понимая, что заснуть уже не удастся, он зажег свет и закурил. Владимир Петрович выпил чашку чая и совершенно не почувствовал его вкуса. «Такова уж подлая логика жизни, — думал он. — Неприятности, мелкие и крупные, приходят одновременно. Уголовное дело никто закрывать не собирается, завтра нужно снова идти к следователю, отвечать на неизвестно какие вопросы и ждать от него новых провокаций. Весь мир действует против меня, начиная от домработницы, заканчивая следователем Ефремовым и секретаршей Агнессой Георгиевной, — все против меня». Сложив грязную посуду в раковину, он надел скромный костюм, повязал однотонный галстук: после разговора со следователем Владимир Петрович решил пока не носить вызывающе модных вещей, одеваться строго, без претензий. Эта перемена его облика, конечно, не ускользнула от острых глаз Агнессы Георгиевны. Крыленко помнил, как криво она усмехнулась, когда увидела его в этом скромном облачении. Змея, настоящая змея. Теперь, в трудную для себя минуту, он ждал от Агнессы Георгиевны какого-то особенно подлого, гнусного поступка и глубоко верил всем своим нехорошим предчувствиям. Крыленко положил в кейс папку с рукописью Сайкина, книжку прозы Пашкова и захлопнул крышку. * * * Сегодняшним утром душу Крыленко наполняла мрачная решимость. «Я достаточно отступал и суетился в последние дни, это напоминает малодушие, трусость, — думал он. — Хватит дрожать перед собственной секретаршей, хватит думать об этом ничтожестве Пашкове как о закоренелом хитроумном злодее. В свое время я крепко прищемил ему хвост, и вот спустя много лет из мелкого мстительного чувства он старается гадить мне на голову. Не выйдет». Он по привычке выглянул в окно, с ночи не прекращался мелкий холодный дождь. Войдя в собственную приемную, Крыленко увидел Виктора Степановича Сайкина. Вальяжно развалившись в кресле перед секретарским столом, он о чем-то болтал с Агнессой Георгиевной. Лицо Агнессы порозовело, глаза весело блестели, разговор увлек ее настолько, что она не сразу заметила появления своего начальника, а, заметив, не сразу смогла расстаться с блаженной улыбкой. Сайкин без лишней торопливости поднялся навстречу Крыленко, шагнул вперед и протянул для пожатия руку. Владимиру Петровичу ничего не осталось, как протянуть свою. Это рукопожатие — крепкое и приятное — в планы Крыленко не входило. С самого начала предстоящего разговора он решил держаться отстранение, соблюдая дистанцию. Владимир Петрович неторопливо покопался в карманах и отпер дверь кабинета собственным ключом. — Надеюсь, вы не будете возражать, если любезная Агнесса Георгиевна, пока мы будем разговаривать о скучных вещах, угостит нас кофе? Лично я предпочитаю по утрам черный, с сахаром. А вы? Крыленко не сразу понял, что вопрос Сайкина адресован именно ему. Поняв же, пробормотал что-то нечленораздельное себе под нос и, наконец, справился с капризным замком. «Ну и хам этот Сайкин, — думал Крыленко. — Распоряжается в моем офисе как у себя дома». Владимир Петрович хотел было отменить кофе, но сдержался, решив, что поставить Сайкина на место еще представится возможность. Повесив плащ на вешалку за дверью, он переобулся в мягкие замшевые туфли. — Не привыкли к ранним посетителям? — спросил Сайкин, усевшись в кресле через стол от Крыленко. — Я пришел раньше уговоренного времени минут на пятнадцать. Слова Сайкина не встретили ответа. Владимир Петрович, устроившись в рабочем кресле, зашнуровывал туфли. Покончив с этим занятием, он вытащил из кейса папку с рассказами и положил ее на стол перед собой. Утренняя решимость действовать только окрепла. Владимир Петрович раскрыл папку в первом попавшемся месте, полистал сброшюрованные страницы. Под взглядом Сайкина он почувствовал себя не совсем уверенно. Владимир Петрович, чтобы собраться с мыслями, повертел папку в руках, закурил и подумал, не предложить ли сигарету утреннему посетителю, но, оказалось, Сайкин уже вовсю дымил. «Наглец, — подумал Крыленко. — Зачем только я согласился читать эти писания? Вот и слушай после этого рекомендации людей, доверяй им». Крыленко откашлялся, собираясь начать тягостный разговор, но тут вошла Агнесса Георгиевна с подносом. Она аккуратно поставила большие чашки кофе перед мужчинами, а перед Сайкиным — и вазочку с печеньем. «Ишь как старается, проклятая подстилка, — думал Крыленко. — Мне кофе подать ее не дозовешься, а Сайкину за минуту сварила». Чтобы не показать своего раздражения, Крыленко развернул бумажную обертку и положил в чашку кусок сахара. Он застучал ложечкой, размешивая сахар, стараясь полностью сосредоточиться на этом занятии, чтобы не видеть слащавую физиономию Агнессы Георгиевны. А она все стояла перед ним и почему-то не уходила, видно, хотела что-то сказать, но Владимир Петрович махнул рукой в сторону двери и сказал, что вызовет секретаршу, если в ней возникнет надобность. Агнесса удалилась походкой профессиональной манекенщицы. Крыленко крикнул ей вслед, чтобы полчаса никого сюда не пускала, и раздавил окурок в цветной пепельнице из прессованного стекла. Сайкин, положив ногу на ногу, пускал в потолок колечки дыма.