— Полное, — выдавил из себя Юсупов. — Полное, — передразнил с дивана Семен. — Что с этим пидрилой разговаривать, заколотить его в доме и сжечь. Сайкин стряхнул пепел на желтый шерстяной ковер. — Вот что, Шамиль, приехали мы, чтобы тебя огорчить. Ты уж сам, видно, догадался, что у тебя не все ладно. Все ваши дела кончились. Вот, собственно, и все, что я хотел тебе сказать. Здорово вы все придумали. Простота — признак совершенства. Сперва доводите меня до банкротства. Сжимаете мои яйца в своих руках потихоньку, без лишней спешки. Ты информировал Лазарева, Аронова и иже с ними буквально обо всем: о моих инвесторах, о финансовом положении. Но почему ты им главного не сказал? Почему ты не объяснил им, что нельзя вырвать из моего горла мой кусок? Как сказано на твоей калитке, это опасно для жизни. Сайкин внимательно смотрел на Юсупова, сгорбившегося на стуле. — Я согласен на все, на любые условия, — Юсупов провел ладонью по влажному лбу. — Они заставили меня. — Не лги, — протестуя, Сайкин выставил вперед пятерню. — Лазарев твой друг, однокашник. В этом деле он был генератором идей, он готов был финансировать предприятие в дальнейшем. Обо всем вы договорились полюбовно, по-дружески. Никто тебя не заставлял, не принуждал. Ничего такого не было. Лазарев нашел компаньонов. Того же Грищенко, известного спекулянта металлами. В его деле обозначился некоторый застой, Грищенко думал, куда бы перекинуть часть свободных денег. Ваше предложение, в общем-то, довольно солидное, его устраивало. Правильно? — Да, — кивнул Юсупов. — А Якова Григорьевича Аронова, владельца станции техобслуживания, вы использовали для грязной работы. Через него нанимали людей особого рода, тех, что за копейку мать родную удавят. Если на следующей неделе я отказался бы заключить с вами сделку через то подставное лицо, того придурка с дефектами речи, которого вы прислали ко мне в последний раз, что бы со мной случилось? Меня бы зарезали в подворотне? Или расстреляли из автомата? — До этого бы не дошло, клянусь. — Врешь, опять врешь, — Сайкин покачал головой. — Расстраиваешь ты меня. — Я этого не знаю, честное слово. Юсупов испытывают странное ощущение, будто от внутреннего напряжения у него занемел кончик языка. Чтобы проверить язык на чувствительность, он провел им по пересохшему нёбу. Потом сильно сжал кончик языка зубами и не почувствовал боли. Юсупов молчал, ему показалось, что в голове в области виска лопнул кровеносный сосуд. — Я правду говорю насчет вас, Виктор Степанович, это… Решение еще не принималось. — Решение не принималось. — Семен заскрипел зубами. — Не нервничай, Шамиль, все уже в прошлом, — сказал Сайкин. — Не нужно так бурно переживать. Вижу, до тебя никак не дойдет, что все кончено. Во всяком случае, кончено для твоих компаньонов. Ты, наверное, хочешь спросить, что случилось с твоими друзьями? Ведь хочешь? — Не надо, я уже все понял. Юсупов сцепил кисти рук так, что пальцы побелели. — Ладно, обойдусь без наводящих вопросов, — Сайкин пригладил волосы. — Аронов, сделавший для вас столько благодеяний, сегодня утром вознамерился купить ворованные «Жигули». Этими делишками он давно грешил. Понятное дело, своя мастерская. Надо с толком использовать свободные мощности. Так вот, сегодня он хотел натянуть двух ребят. А получилось наоборот, они его натянули. Там есть река, совсем рядом. Сайкин замолчал, щелкнул зажигалкой и сладко затянулся. — Надели на твоего друга цементные башмачки, и будет он теперь в родной речке до весны плавать, — продолжил Семен, криво усмехаясь. — Такая вот незадача. Сайкин посмотрел на Юсупова. Семен хмыкнул на диване. Юсупов промолчал. — Хорошо, тогда еще одно неприятное сообщение. Сегодня утром скончался Петр Максимович Грищенко. Скорблю вместе с родными и близкими. Впрочем, близкие пока пребывают в сладком неведении. Он, как ты знаешь, выходные проводит в пансионате в обществе себе подобных бизнесменов. А тут с утра дела какие-то в Москве появились, нужно человеку в Москву, и все тут. Он садится за руль, а едет, оказывается, на собственные похороны. Грищенко займет свое место в списке без вести пропавших граждан. Конечно, какое-то время его будут искать. Но, увы, безуспешно. Тело исчезнет в отстойнике вагонов на станции Бирюлево-товарная. — Товарная? — переспросил Юсупов. — Да, в цистерне с концентратом кислоты. За три-четыре дня тело превратится в прозрачный гель, этакий жидкий студень. Когда кислоту используют для промышленных нужд, отстой со дна цистерны просто сливают. Считается, отходы производства. Сайкин раздавил окурок о крышку стола и бросил его в угол комнаты. — Да, кому охота превращаться в отходы производства? — вздохнул он. — Обычно люди связывают со своим будущим более радужные планы. Баню поставить на своем участке, дом перестроить? Так, Шамиль? — Так, — Юсупов шмыгнул носом. — Поэтому я согласен на все ваши условия, абсолютно на все. Сайкин залез рукой под пиджак и незаметно поправил пистолет под ремнем, чтобы ствол не упирался в левое бедро. — Не волнуйся, в тюрьму ты не сядешь. Сядет Валерий Станиславович Лазарев. Вчера Лазарев явился домой поздно после приятного банкета. Спешить домой и не стоило. Жена на курорте, прелести Средиземного моря, все такое. А утром его разбудил звонок в дверь. На пороге потрясающая девушка, то есть такая девушка… В руках у нее торт. Выясняется, что давняя подруга жены нагрянула без приглашения, хотела сделать сюрприз. Лазарев объясняет, что жена на курорте. «Ах, ах, как жалко, что Иры нет дома, в кое-то веки выбралась», — поет ему девочка. Но разве мог Лазарев выпустить ее из своей мышеловки? У каждого своя слабость. «Куда же вы с тортом пойдете, неужели не дадите мне попробовать хоть кусочек?» Юсупов вздохнул с тихим стоном. — Сели в кухне пить чай с ликером, с тортом. А минут через двадцать Лазарев отключился. Девушка помогла Лазареву дойти до кровати. А еще минут через десять его кровяное давление упало настолько, что он и вовсе отрубился. На следствии он не вспомнит ни девушки, ни торта. А если что и вспомнит, значения это иметь уже не будет. За те полтора часа, пока Лазарев спал, произошло многое. Подозреваю, что проснулся он от холода. Руки, рубашка, майка, постельное белье — все в крови. На кухонном полу лужа крови, битая посуда, тарелки, словно там было побоище. Лазарев гадает, что же произошло, пока он спал. И ничего не может понять. Идет в ванную. И там, в джакузи, лежит его свояк, Саша Климов. Мелкий фарцовщик, он ведь был у вас на побегушках. Саша Климов, брат жены Лазарева. Помнишь такого? — Помню, — выдавил из себя Юсупов, казалось, онемевший язык совсем перестал ворочаться во рту. — Климову вечно не везло, всю жизнь. Сашино горло было перерезано от сих, — Сайкин ткнул себя пальцем сперва в правое, потом в левое ухо, — до сих. Я могу предположить, что Лазарев бросился к телефону вызывать милицию. А может, он смекнул, что проблему нужно решать другим способом. Как-никак, все улики против него, тут и прокурором быть не надо, чтобы это понять. Но ничего путного придумать, уже не успел. Даже кровь, наверное, с рук не смыл. Милиция уже ломилась в его дверь. Бритву, которой совершено преступление, естественно, с отпечатками Лазарева, найдут в спальне, под подушкой. Юсупов был совершенно подавлен. — Значит, Валерия Станиславовича теперь будут судить, сказал он. — Выкрутиться будет затруднительно. Тем более что в решающий момент следствия может появиться свидетель, да-да, та самая девушка, что кормила Лазарева с ложечки тортом. Она сможет подтвердить, что ссора между Лазаревым и его свояком возникла на почве ревности. А потом господин Лазарев совершил жестокое, хладнокровное убийство. Так или иначе, Лазарев уже не игрок. Длительное время ему предстоит решать собственные проблемы, а не портить жизнь другим людям. Сайкин поднялся с кресла, подошел к подоконнику и присел на него. Он распахнул пиджак так широко, что Юсупову стала видна ручка пистолета под брючным ремнем. С минуту Юсупов смотрел на эту ручку как зачарованный, потом опустил потухшие глаза. Никто не прерывал затянувшееся молчание. — Так, значит, для меня все кончено? Занемевшим языком Юсупов протолкнул слюну в горло. Он вяло соображал, не броситься ли к двери, чтобы поискать спасения где-то на улице, на дороге, в сарае. Но не двинулся с места. Не было уверенности, что ноги послушаются своего хозяина. — Вы меня приговорили? У меня ребенок… * * * Пару минут Сайкин молчал. — Играешь в такие игры, а когда тебе прижимают хвост, вспоминаешь о ребенке. Мои давно кончились. Поэтому продолжим разговор в деловом русле. Собственно, к тебе в гости я приехал, чтобы узнать только одну вещь. С какой целью был убит Федоров. Мне нужен ответ: почему? С какой целью? Человек был далек от финансовых дел, чистая производственная душа. Он не лез в вопросы, которые его не касались, и вдруг оказался на вашей дороге. С тем же успехом вы могли убить главного энергетика или технолога. Могли убить работягу на стройплощадке. Смерть Федорова не давала ровно ничего. Тем не менее, он убит. Не логично. Сайкин откашлялся. — С Плетневым все ясно. Он частично инвестировал проект, поэтому мешал разорить меня. Правда, и здесь вы напортачили. Вы припугнули Плетнева, а он, доверчивый провинциал, по правде испугался. Решил, здоровье дороже денег, свернул финансирование. Но ты, лично ты, не удосужился это проверить. Ты, послушав разговор в моем кабинете, решил, что Плетнев не отступил. Повторно его предупреждать уже не стали. Какая разница, выйдет ли он из игры добровольно или с вашей помощью? И Плетнева не стало. Шаг жестокий, но объяснимый. Но Федоров… Я ломал голову и ничего не мог придумать. Ну, что скажешь? Только без художественного свиста. — Сайкин стоял, оставив пиджак широко распахнутым, и барабанил пальцами по ручке пистолета. — К смерти Федорова я не причастен, — Юсупов приложил руку к сердцу. — Я и представления не имел, что они собираются Федорова… Юсупов приложил руку к груди еще плотнее и явственно почувствовал учащенное сердцебиение. Тень отца, скончавшегося от инфаркта за неделю до своего пятидесятилетия, незримо нависла над ним. Юсупов считал себя человеком с отягощенной наследственностью. Малейшая аритмия приводила его в сильное расстройство. Он чувствовал, что сейчас ему необходимо принять лекарство, но не хотелось при Сайкине показывать слабость своего сердца. — С Федоровым не сумел договориться Лазарев, — сказал он. — То есть? — поднял брови Сайкин. — Лазарев следил за строительством комбината, — Юсупов глубоко вздохнул и отнял руку от сердца. Он вспомнил своего домашнего доктора, утверждавшего, что аритмия не что иное, как следствие его страхов за собственное сердце. — ДСК ведь не какой-нибудь почтовый ящик, ворота открыты, заходи, если хочешь. А Лазарев любит, вернее, любил, смотреть, как идет дело. Иногда заедет на комбинат, походит, заглянет туда-сюда. На Федорова он обратил внимание едва ли не в первый свой визит. Тогда на площадку привезли бетон под фундамент электроподстанции. Нужно было его укладывать, а лес для опалубки кончился. Что делать, раствор застывает? Федоров, недолго думая, приказал разобрать забор вокруг стройплощадки и сколотить из него опалубку. Лазарев обратил на него внимание. Сказал, мол, толковый мужик, считайте, он у меня в штате. Юсупов замолчал, полез в брючный карман; облепив пол-лица носовым платком, высморкался. Сейчас — он это чувствовал — прямой угрозы его жизни не было, он почувствовал себя увереннее. Сайкин хмыкнул и вытянул под столом ноги. — Ну и аппетит у этого субъекта. Федоров — мое открытие. Стоит человеку оказаться на своем месте, как он всем вдруг становится нужен. — Когда дело шло к концу, то есть когда Лазарев все решил окончательно, он сделал Федорову предложение при новом хозяине остаться в прежней должности, работать с ним на более выгодных условиях, естественно. Всем известно, что вы, Виктор Степанович, простите, своих сотрудников не очень баловали. Федоров вспылил. Юсупов спрятал платок. Ему стало легче, сейчас он не чувствовал враждебность Сайкина и Семена, всегда пугавшего его. — Детали разговора я не знаю, но Лазарев был очень зол. Когда Федорова не стало, Лазарев сказал: тем лучше. Дескать, мы потеряли хорошего инженера, но серьезно предупредили Сайкина. Так и сказал: серьезно предупредили, и если Сайкин умный человек, он поймет это предупреждение. Лазарев слишком своеволен, он раб своего настроения. — Давай подробнее, — Сайкин не отводил взгляда от Юсупова. — Сколько я помню, меня в тот день в Москве не было. Кроме того, мне известно точно, что Федоров звонил тебе с комбината во второй половине дня. Он интересовался, где Сайкин, видно, хотел сказать мне что-то важное. А ты зачем-то скрыл, что я уехал из Москвы. Федорову ответил, что в офис я сегодня не вернусь, но вечером буду у себя дома. Ищи Сайкина там. Юсупов почувствовал, как от сердца по всему телу катится горячая волна, а пульс снова учащается. Он постарался успокоить себя, вспомнив утверждение своего врача: «Ипохондрия — ваш худший враг, если доведете себя до инфаркта, то исключительно собственным страхом», он глубоко вздохнул, сдавил кистями рук колени. — В тот последний день, когда Лазарев сделал Федорову предложение работать на него, мы встретились днем в кафе «Пингвин». Лазарев был сильно не в духе. Он велел мне, как только вернусь в офис, дозвониться на ДСК и сообщить Федорову, что вечером вы ждете его для делового разговора у себя на квартире. — Но случилось по-другому, Федоров дозвонился в офис сам и нарвался на тебя, — продолжил Сайкин. — Облегчил твою задачу. — Да, когда он дозвонился, трубку снял я, — Юсупов вытер лоб. — Я только передал, что вы вечером будете дома. Тогда я еще ничего не знал. Они все решили без меня, а подробности мне стали известны позже. Лазареву непременно хотелось, чтобы все это, ну, с Федоровым, произошло прямо в вашем подъезде, лучше всего у вашей двери. Он говорил, вид крови действует на людей. Люди становятся мягче, сговорчивее. Лазарев совсем не хотел, чтобы смерть Федорова выглядела как несчастный случай. В подъезде, на вашем этаже его ждали, чтобы… ну, вы понимаете… Лазарев сидел внизу в своей рабочей машине. — Бежевого цвета? — Не помню точно, но светлая, — кивнул Юсупов. — Потом ее пришлось перекрасить в мастерской Аронова. Так Федорова ждали на этаже, этих людей нанял Аронов. Но тут словно судьба вмешалась. Этажом ниже справляли молодежную свадьбу. Когда Федоров вызвал лифт и начал подниматься на этаж, целая компания из этой квартиры, где играли свадьбу, вывалила на лестницу курить. Федоров поднялся, вышел из лифта, но те люди ничего сделать не смогли. В подъезде было полно людей. Федоров долго топтался у вашей двери. А эти люди, которых нанял Аронов, стояли от него в двух шагах, переглядывались и никак не могли сообразить, что им делать. Федоров вытащил сигарету и попросил у них спички. А они оказались некурящими. Действовать они так и не решились. Тогда Федоров позвонил в дверь снова, уже в последний раз, что-то проворчал себе под нос, сошел на нижний пролет лестницы и прикурил у кого-то из гостей этой свадьбы. Возвращаться на ваш этаж, чтобы сесть в лифт, он уже не стал, сошел на нижний этаж, вызвал лифт туда и спустился. Лазарев сидел в машине и видел, как Федоров появляется на улице живой и невредимый. Он понял, что наверху что-то не заладилось. Юсупов вытер рот тыльной стороной ладони. — Прошу к чаю. В комнату просунулась голова Веры. Она распахнула дверь шире, переступила порог и посмотрела на мужа. — Чай подождет, — сказал Юсупов, стараясь выглядеть естественно, но ничего не мог поделать, лицо оставалось бледным и неестественно напряженным.