– Я принесу его, – говорит она. Лаура завозит чемодан на колесиках в комнату как раз в тот момент, когда Тони кладет трубку. – Они назвали мне сайт, на котором регистрируются все потерянные в аэропорту вещи, – сообщает он нам обеим. – Но надеяться пока рано. На процедуру регистрации таких вещей уходит до сорока восьми часов. – А что с ее именем? Они проверят списки пассажиров? – спрашивает Лаура. – У них есть дела поважнее. А в нашем случае опасности никто не подвергается, угрозы миру тоже нет. Они сказали, что это компетенция социальных служб. Ну, что там внутри? Лаура позволяет мне расстегнуть молнию на чемодане. – Думаю, тут только одежда, – говорю я, вставая на пол на колени и приподнимая его крышку. Сверху лежат две пары черных трусиков, кремовый топ-камисоль и черный бюстгальтер. Лаура вскидывает взгляд на Тони. Тот отступает назад, предпочитая держаться на почтительном расстоянии. Я ворошу одежду, лежащую ниже: еще один черный деловой костюм, похожий на тот, что надет на мне, – жакет, аккуратно сложенный поверх юбки; три блузки, джинсы, две майки, еще один лифчик, пара туфель на каблуках, две книжки в мягких переплетах, пачка тампонов, сумочка для туалетных принадлежностей, полиэтиленовый пакет с грязными колготками, трико и скрученный коврик для занятий йогой. – Судя по всему, ваша командировка была длительной, – говорит Лаура. – Похоже на то, – соглашаюсь я, начиная рыться в вещах еще энергичней. – Должно же найтись в этом чемодане хоть что-нибудь, что мне подскажет, кто я такая! – Вы увлекаетесь йогой? – Полагаю, да, – говорю я, все еще копаясь в своих вещах. «Ом мани падме хум». – Я преподавательница. Виньясы-йоги. Мы могли бы позаниматься вместе. Вдруг это поможет. – Это было бы здорово. Лаура заставляет меня чувствовать себя все более виноватой. С того момента, как я пересекла ее порог, она была олицетворением доброты и участия. Я снова сажусь на пол и в беспомощном смирении захлопываю крышку чемодана. – Не переживайте так, – говорит Лаура, снова дотрагиваясь до моего плеча. – Там нет дневника? – спрашивает Тони, присаживаясь подле Лауры на диван. – Или счета за проживание в отеле? – Думаю, все это было в сумочке. Извините. – Вы ни в чем не виноваты, – говорит Лаура. – Можно я вас кое о чем спрошу? – Тони косится на Лауру, и у меня складывается впечатление, что она порой очень беспокоится за слова, способные сорваться с его языка. – Вы помните что-нибудь из того, что вы делали сегодня? До того, как постучались в нашу дверь с полчаса назад. Я киваю. – Вы помните вашу поездку сюда? – Да. – А полет в самолете не помните? – Тони! – вмешивается Лаура, сжимая рукой его колено. Он кладет на ее руку свою. – Все нормально, – говорю я. Лаура меня защищает. Это мило с ее стороны, но мне все же нужно отвечать на вопросы Тони. Какими бы трудными для себя я их ни находила. – Мне кажется, что все случилось, когда я направилась в бюро находок. В тот момент, когда его сотрудник спросил у меня имя и я не смогла его вспомнить. Мне тогда показалось, будто всему конец, мир рухнул. – Не удивительно, – говорит Лаура. – Такое кого угодно выбьет из колеи. Полная дезориентация… – Как страшный сон, – соглашается Тони, и в его тоне сквозит уже больше сочувствия. – Я помню только один момент до этого – когда мой чемодан появился на «карусели», но… ничего из того, что происходило раньше. У меня опять начинает кружиться голова. – И вы не можете ничего вспомнить о своей семье? – спрашивает Тони. – Я думаю, что нам не стоит продолжать этот разговор, – произносит, вставая, Лаура. – Пока ее не осмотрит доктор. Нам уже пора идти. – Со мной все в порядке, правда, – смотрю я на Тони, внимательно изучающего меня. – И свое имя тоже не можете вспомнить? Совсем ничего? Я мотаю головой. – Мне кажется, вас зовут Джемма, – продолжает Тони, откидываясь на спинку дивана. – Определенно Джемма. – Не знаю, – пожимаю я плечами. – Джемма? – переводит с меня взгляд на Тони Лаура. – Вы можете, если хотите, остаться здесь, в комнате для гостей, – добавляет тот, одаривая меня все той же смущенной улыбкой, с какой встретил меня раньше, на крыльце дома. – На несколько дней, пока вы не решите свои проблемы. Это будет не так легко сделать. – Конечно, – говорит Лаура. Похоже, она ждала, когда Тони предложит мне у них остаться. – Но без вещного права проживания, – добавляет Тони. – Я читал о таком. Думаю, он шутит. Через минуту мы уже оказываемся у входной двери. Я нервничаю от того, что мне придется переступить порог и снова выйти из этого дома в мир. Лаура улавливает мою тревогу. – Не волнуйтесь, я пойду с вами, – говорит она. – Я уверен, что доктор вам сможет помочь, – добавляет Тони. – Она очень опытная. И подтвердит вам, что это наш дом. Но в тот момент, когда мы открываем дверь, мимо проходит какой-то мужчина. – Добрый вечер, – приветствует он Лауру. – Как вам новое жилье? Нормально обустроились? 4 Как только передняя дверь закрывается, Тони бросается наверх. Он понимает, что нужды в этом нет. Но Лаура жаждет удостовериться, что с ума сошли не они, а женщина, которая внезапно появилась на их пороге. Лауре удалось обуздать свое беспокойство – благодаря ее занятиям йогой. Но Тони-то знает: лучше разрешить ее опасения быстро, до того как они наберут силу. Поднявшись наверх, Тони раскладывает на лестничной площадке стремянку и отпирает люк – вход в маленькую комнатенку, его «мужскую берлогу», как называет ее Лаура. Она сюда не заходит. Каждый квадратный фут в этой комнатке заставлен коробками. И на каждой из них помечен год. В этих коробках хранятся листовые негативы доцифровых времен. Большинство из них с их свадьбы, но у левой стенки комнатки стоят несколько коробок с негативами, которыми Тони гордится больше всего. Это его коллекция ежедневных снимков, которые он делает все 365 дней в году. Фотографии спящей Лауры, высоких ажурных облаков, ракушек на пляже. Лаура частенько подкалывает его, говорит, что эти снимки – признак нежелания двигаться по жизни дальше или неспособности жить настоящим моментом. Но дело совсем в другом. Это – память, противодействие забвению. Некоторые люди ведут дневник. А он каждый день снимает. Правда, в последние годы он предпочитает не печатать фотографии, а загружать их в Инстаграм. Тони наклоняется, выбирает наугад одну из коробок и достает из нее фотографию: сгорбленное под тяжестью позднемартовского снега дерево, снятое за несколько недель до их женитьбы. Тони легко вспоминает тот день. И тот самый момент. С синапсами у него все в порядке; и нейроны его мозга беспрепятственно взаимодействуют друг с другом. Сделав этот снимок, он помог потом Лауре смести толстый слой снега с ее фольксвагена «Жука». Они смеялись, Бросались друг в друга снежками. Было это спустя месяц после очередного выкидыша у Лауры, и она изо всех сил пыталась храбриться. Но они оба понимали: не случись у Лауры выкидыша, они бы гуляли уже втроем, и Лаура бы не бодрилась натужно, а была бы по-настоящему счастлива. Тони убирает фотографию и поворачивается к коробке с документами на их дом. Вот акт по межеванию, вот сведения о недвижимости… экологическая экспертиза… и, наконец, копия свидетельства о праве собственности. Все документы на месте. Все в порядке. А разве могло быть иначе? Что себе надумала Лаура? Тони фотографирует бумаги на телефон и посылает ей фото с смс. Лаура подозревает, что женщина, которую он окрестил Джеммой, могла проживать здесь какое-то время в прошлом. Она обсудила с ним такую возможность, пока Джемма была в ванной. Это объяснило бы ее тревожащее знание их дома. Предыдущие хозяева передали Лауре пакет старых документов на дом, покоящихся теперь на дне коробки, и список его владельцев до них. Любопытство подвигло этих людей провести целое генеалогическое исследование и воссоздать историю дома вплоть до 1780 года, когда он был построен. Тони отыскивает список имен и быстро пробегает их глазами… Не стоит отправлять его снимок по телефону Лауре. 5 – Мы переехали сюда месяц назад, – рассказывает Лаура, пока мы идем по дороге вниз в сторону паба. – Мы снимали жилье в деревне почти год, дожидаясь, когда этот дом выставят на продажу. – Дом старинный, – говорю я. – Да, полагаю, восемнадцатый век. Тони очень хотел его приобрести – стать владельцем кусочка английской истории. Мы проходим мимо молодой парочки, толкающей перед собой дорогую коляску. За ними петляет на деревянном беговеле еще один ребенок. В «Агнце Божьем» на углу главной улицы полно посетителей; на асфальт то и дело вываливаются перебравшие выпивохи. Тони остался дома готовить ужин к нашему возвращению – вдруг я захочу с ними поесть. – А вы знаете, кто жил в этом доме до вас? – спрашиваю я. – Молодая семейная пара с ребенком. Он – служащий «Водафона» и был вынужден переехать в связи с изменением места работы. А она была учительницей в начальной школе. – Значит, не я, – говорю я, криво улыбаясь.