Нет. Я не хочу, чтобы я оказалась права. Я не вынесу, чтобы я оказалась права. — Так кого застрелили в помещении для допроса? Ты хочешь сказать… грабителя? — Он не должен был жить, Птенчик, — сказала она, ее голос так же уныл, как шлакобетонный камень. — Арестовав Бэкс, АВоБ нарушило цепь событий. Когда они решили, что она агрессивна, им потребовалось обуздать ее волны. Единственный путь, каким они могли этого добиться — притащить грабителя сюда и сделать так, чтобы Бэкс убила его. Как в ее воспоминании. Я отшатнулась от отверстия, чтобы мне больше не приходилось смотреть в глаз Салли. Чтобы я могла прекратить ее слушать. Как бы то ни было, она продолжила говорить. — Теперь, когда Бэкс исполнила свое воспоминание, теперь, когда они заставили ее это сделать, они передадут ее АоОБ. Потому что теперь она по-настоящему преступница. Как и предсказывало ее воспоминание. Я отвернулась от стены и подтянула колени к груди. Я сделала ужасную ошибку. Наихудший просчет в моей жизни. Потому что Председатель Дрезден сказала, что я агрессивна. И когда ученый выяснит мое настоящее воспоминание, АВоБ убедится, чтобы оно сбылось. Они собираются заставить меня убить мою сестру. Глава 12 До меня долетел голос Салли. — Ты еще тут? Наша сделка завершена. Я дала ей розы, она объяснила мне, что произошло с Бэкс. Так почему она все еще говорит со мной? — Нет, меня нет. Я продолжала сидеть к стене спиной. Но она все равно не уходила. — Я даже не рассказала тебя про иглы, — сказала она. — Не хочешь услышать об иглах? Горячие слезы подступили к векам, но я отказывалась дать им выйти наружу. Все работает против меня. АВоБ. Сама Судьба. Почему я вообще когда-либо считала, что смогла бы с ними побороться? — Послушай, Пташка. Я знаю, что это слишком много, чтобы постичь. Я помню, когда впервые выяснила это. Я была в ступоре в течение недели. Я должна попытаться. Моя сестра рассчитывает на меня, и я не могу упасть духом. Я должна продолжать бороться. Для нее. Собрав все свои силы, я подползла обратно к стене. — Расскажи мне об иглах. — Прежде чем ты попала сюда, в твоей камере жила девушка по имени Джулс. Она словно с ума сходила, когда они приходили. Она выкрикивала оскорбления с утра и до ночи. Осыпала насмешками охранников, когда они проходили мимо ее камеры. Однажды она даже бросила им в лица ведро с мочой. Никто не удивился, когда ее признали агрессивной. Улыбка задрожала у меня на губах. Я бы не отказалась увидеть стекающую со щеки Человека со Шрамом мочу. — Несколько недель назад они заставили ее выполнить ее воспоминание, — Салли помедлила. — Или, по крайней мере, я думала, что они это сделали. Выполнение ее воспоминания не было похоже ни на одно из тех, которые я видела. Обычно мы слышали выстрелы или звуки, с которыми отлетают тела. Ее было убийственно тихо. Она вошла в эту комнату с охранником, а за ними последовал ученый со стеллажом со шприцами. Один ряд был с прозрачной жидкостью, другой с красной. Через пару минут они все вышли наружу, по-видимому, целые и невредимые. И все. Я нахмурилась. — Каким, предположительно, было ее воспоминание? — Покушение на убийство. Она напала на своего отца, как я думаю. Но где во всем этом ее отец? И что произошло с нападением? — Может быть, ее отцом был этот ученый, — сказала я. — Может быть. А может они вовсе и не исполняли ее воспоминание. Может, они выполняли какой-то другой эксперимент, о котором нам не известно. Я не знаю, что делать с этой историей. Не знаю, относится ли она и к моему собственному воспоминанию. Мой шприц был с прозрачной жидкостью, не красной. Каково значение красной жидкости? Мы вообще говорим об одном и том же веществе? Салли пробормотала что-то, что я не уловила. Я обернулась и заглянула в дыру. Ее глаза там не было. Она сидела в нескольких футах от стены, и я впервые разглядела ее лицо. Ох, я видела ее лицо во внутреннем дворе. Но там между нами было расстояние в двадцать ярдов, и черты ее лица были в тени здания. В первый раз я рассмотрела ее резкие скулы, совершенный рот в форме сердца. Рот, который сейчас подрагивал, несмотря на то, что ее глаза были так же спокойны, как всегда. Я вытаращилась на нее в изумлении. Сколько раз я смотрела в ее невыразительный глаз и предполагала, что у нее вообще нет чувств? Все это время ее рот мог бы с легкостью ее выдать, если бы я только увидела его. — Что ты сказала? — спросила я. Она подняла голову и повернулась в направлении дыры, хотя я и знала, что она не может увидеть меня с такого угла. — Теперь ты знаешь, почему я не очень общительна. Сканирование моего мозга показало, что я не агрессивна. Я должна быть тут, в Лимбо, в безопасности, до конца моих дней. Но я хочу быть в этом уверенной. — Резать себя явно признак агрессивности, — сказала я. — Это выделяет тебя среди других. — Эти порезы — мой запасной план, — она вытянула руки. Она действительно себя резала, все правда. Но не аккуратными, хирургическими разрезами. Порезы рваные и кривые, словно она разорвала кожу крюком от вешалки. Или собственными ногтями. — Девушки думают, что я режу себя, чтобы следить за ходом времени. Проще позволить им так думать. Быть их живым календарем. Но, правда в том, что я не вынесу, если буду делать это чаще одного раза в неделю. — Зачем вообще это делать? — спросила я. — В будущем я убила мужчину, Пташка. Но перед этим он изнасиловал меня, — она сжала губы. — Я знаю, как думает АВоБ. Если они в какой-то момент решат, что я агрессивна, недостаточно будет просто превратить меня в убийцу. Им нужно претворить в жизнь каждую деталь из-за страха, что волны испортят их драгоценный строй. — Но я покажу им, — ее голос стал грубее. — Изнасилование — такое преступление, совершить которое они не могут заставить. Так что если я изрежу себя, если я заморю себя голодом до состояния кожа да кости, тогда этот подонок почувствует такое отвращение, что он не сможет изнасиловать меня. Верно? Насилие — это, скорее, власть, не секс. И, кроме того, у них есть таблетки против эректильной дисфункции. Они могут привести в порядок руки Салли при помощи лазера. Если у АВоБ есть возможность вломиться к нам в мозг и вытащить наши воспоминания, то я сомневаюсь, что они позволят небольшому физическому недостатку помешать им достигнуть их задачи. Но ничего из этого я не произнесла вслух. Потому что надежда, неважно, насколько иррациональная, — это очень сильная вещь. Когда обстоятельства против нас, когда сражение, кажется, невозможно выиграть, надежда может быть тем единственным, что заставит нас идти вперед. Я не буду разрушать надежду Салли. Я не буду критиковать единственную вещь, которая позволяет ей выживать. Так что я прижалась глазом к дыре. — Верно. Он окажется неспособен изнасиловать тебя. Ты будешь здесь в безопасности. Она отвернулась, не ответив, и через пару мгновений, я тоже это сделала. Вернувшись в угол своей камеры, я позволила одинокой слезе прочертить дорожку у меня на щеке. Теперь я не могу позволить им получить мое воспоминание. И не позволю. Я зажмурила глаза и вернулась к моему воспоминанию о будущем. На этот раз я тянула время и начала с того момента, когда я иду по коридору, с ужасом ожидая, что же я обнаружу в 522 комнате. Я открыла дверь и попыталась смотреть куда угодно, кроме моей сестры. Мой взгляд упал на плюшевого мишку, а именно на его голубую ленту. Да! Я сделала это! Я изменила цвет! Но мой восторг длился недолго. Есть дело, которое нужно выполнить. Я перевела дыхание, призывая свою храбрость. Но Лимбо пропустил все мои резервы через сито, и мне пришлось собираться с теми и так небольшими силами, что были у меня раньше, прежде чем они совсем испарятся. Наконец, я повернулась и встала лицом к лицу с Джессой. Бедная, милая Джесса с ее спутанными волосами и широкой улыбкой. С пальчиками на ногах, встопорщившими простыню в трех футах от края кровати. Поддавшись порыву, я представила эти же пальцы, смявшие ткань на расстоянии фута от изножья. Когда я взглянула не нее снова, оказалось, что она словно подросла на два фута. Волнение закопошилось у меня в животе. Я могу это сделать. Я могу изменить свое воспоминание. Сосредоточив свое внимание на ее лице, я стала лепить новое. Я убрала детскую припухлость с ее щек и подчеркнула линию ее подбородка. Подобная работа — это ментальный аналог участию в марафоне. Мой разум уже устал и утомился, словно я не спала семьдесят два часа. Но я не могла отдохнуть, пока еще нет. Я продолжила. Глаза Джессы округлились и разъехались чуть дальше друг от друга. На ее подбородке выскочила маленькая родинка. Ее нос в форме пуговки удлинился и слегка приподнялся вверх на кончике. И, в качестве заключительного штриха, ее идеальная маленькая улыбка искривилась, обнажив два ряда кривых зубов. Место, где лежала моя шестилетняя сестра, теперь вместило моего мужа-изменника. Эту сволочь. Я собираюсь его убить. Но сначала, я думаю, мне нужно вздремнуть. Через пару часов я проснулась посреди кошмара, включающего лицезрение Человека со Шрамом. Шрам даже не самая уродливая черта в нем. В смысле, узкие глаза, тонкие, издевающиеся губы. Вот эту картинку мне теперь хочется изменить. Он вздернул меня на ноги и вытащил из камеры. Мы пошли в лабораторию Доктора Беллоуза тем же путем, что и в прошлый раз. На первом же перекрестке я ринулась направо. Но рука охранника была словно наручник у меня на руке, твердая и непреклонная. Он дернул меня назад, и я споткнулась. — Не сработает, девчонка. У меня есть четкая инструкция доставить тебя в лабораторию без повреждений. Я собрала слюну во рту и плюнула ему в лицо. Плевок приземлился на его щеку и медленно, вязко потек вниз. Это даже лучше, чем моча. Человек со Шрамом вытер свою щеку об мой комбинезон. — Конечно, Беллоуз ничего не говорил о том, что произойдет после процедуры, — распутно зашептал он мне в ухо. — Я думаю, тебе и мне пора на приватную встречу наедине. Слова вызвали дрожь вдоль позвоночника. Я знала, что надо бы разрядить ситуацию. Я знала, что не стоило бы делать то, о чем я подумала. Но остановиться я не могла. Я схватила его за шею, притянула его к себе, и ударила коленом так сильно, как только могла. — Жду с нетерпением. Он согнулся пополам, застонав от боли. Я вытаращилась на него в изумлении. Поверить не могу, что это сработало. Я все-таки чему-то научилась на курсе Основ Самообороны.