— Слушайте, ну это же Ноа. Он много чего говорит. Джейни повозила ногами. У нее на этом стульчике уже отнимался зад. От Гэллоуэев пришлось уехать в спешке; вероятно, миссис Гэллоуэй прямо в эту минуту обзванивает подруг, говорит, что все-таки зря рекомендовала им «Архитектурное бюро Джейн Циммерман». Из-за такой ерунды Джейни теряет клиентов. — Вы поэтому вызвали меня сюда с важного совещания? Потому что считаете, будто мой сын слишком много болтает про оружие и Гарри Поттера? — Нет. Директриса пошуршала бумагами на столе, запустила в волосы узловатую руку с двумя кольцами. — Мы сегодня обсуждали дисциплину. Тут у нас одного ребенка покусали… ну, не важно. Говорили о том, что у нас есть правила, что бить и обижать друг друга недопустимо. И Ноа рассказал — по собственной инициативе, — что однажды очень долго пробыл под водой и отключился. Он так и сказал, «отключился» — для четырехлетнего мальчика довольно странный способ выражаться, не находите? — Он сказал, что отключился? — Джейни работала мозгами изо всех сил. — Мисс Циммерман. Вы меня извините, но я должна спросить. — Директриса наконец устремила глаза на Джейни, и глаза эти были как булавочные головки и полыхали холодной яростью. — Вы когда-нибудь держали сына под водой, пока он не потеряет сознание? — Что? — Джейни заморгала; слова были до того чудовищны и неожиданны, что она не сразу их поняла. — Нет! Конечно нет! — Вы сами понимаете, отчего мне затруднительно вам поверить. Джейни больше не сиделось на месте; она вскочила и заходила по кабинету. — Он ненавидит ванну. Видимо, в этом дело. Я ему вымыла голову. Вот и все мое преступление. Директриса презрительно молчала. Глазами следила, как Джейни расхаживает туда-сюда. — А еще что-нибудь Ноа говорил? — Говорил, что звал маму, но никто его не спас, и его утянуло под воду. Джейни застыла. — Утянуло под воду? — переспросила она. Мисс Уиттакер коротко кивнула. — Сядьте, пожалуйста. Стоять больше не было сил. Джейни в растерянности снова опустилась на стульчик. — Но… с ним никогда ничего подобного не случалось. Зачем ему так говорить? — Он сказал, что его утянуло под воду, — с нажимом повторила мисс Уиттакер, — и он не мог выбраться. Джейни наконец осенило. — Это же его сон, — выпалила она. — Это его ночной кошмар. Что он под водой и не может выбраться. Вспомнилась прошедшая ночь — Ноа молотит кулачками, визжит: «Выпусти меня, выпусти, выпусти!» Ночная драма, что рассеялась к утру. Просто удивительно, как все это стирается из памяти, пока не наступит следующая ночь. — У него один и тот же кошмар, годами. Он просто все перепутал. Джейни поглядела на мисс Уиттакер, но лицо у директрисы было как тяжелая железная дверь. Стучи сколько влезет — никто тебе не откроет. — Итак, вы понимаете мою проблему, — медленно проговорила директриса. — Вашу проблему? Нет, не понимаю. Простите. — Мисс Циммерман. Я много лет работаю с маленькими детьми, и, по моему опыту, свои сны они так не пересказывают. Подобная… путаница… встречается редко. Редко, это точно; Ноа вообще редкий экземпляр. Ладно, сосредоточимся. Дело ведь не только в том, что он знает всякое, правда? Не только в этом дело. Когда Джейни впервые догадалась, что Ноа не похож на других детей? Когда бросила ходить в группу поддержки матерей-одиночек? Дискуссии перешли от непрерывного ночного сна и младенческих газов к ваннам и детским садам, и слишком часто выпадали минуты, когда Джейни делилась опытом (кошмары и страхи, продолжительный и необъяснимый плач), а затем озиралась и видела не кивки, а недоуменные взгляды. Ноа уникален, и это один из признаков его уникальности — так Джейни всегда себе говорила, но теперь… Мисс Уиттакер откашлялась — страшно слушать этот кашель. — Маленький ребенок с водобоязнью говорит, что его держат под водой… и изо всех силенок цепляется за нашу младшую воспитательницу, а когда ее нет, часами неудержимо рыдает… — Я его в тот раз забрала в полдень. — …И другой признак того, что дома у ребенка не все в порядке, — от мальчика пахнет… вы же сами все понимаете? У меня есть долг. У нас с его учителями есть долг… — Директриса подняла голову — серебро волос сверкнуло, как меч. — Если возникает хотя бы подозрение, что ребенок в опасности, мы должны сообщить в органы детской опеки… — Детской опеки? Слова камнем ухнули в бездонный колодец. Джейни горячо обожгло, будто ее отхлестали по щекам. Гэллоуэи, финансовые неурядицы — весь мусор в голове мигом исчез. — Да вы издеваетесь. — Ничуть, уверяю вас. Не может такого быть. Правда ведь? Она хорошая мать. Да? Джейни отвернулась от директрисы, глянула в окно на игровую площадку, постаралась взять себя в руки. У нее не могут отнять Ноа. Не могут же? На качели села ворона, уставилась на Джейни пронзительными глазами-бусинами. Джейни с трудом сглотнула панику. — Слушайте, — сказала она как можно ровнее. — Вы когда-нибудь видели у него хоть один синяк? Хоть какое-то доказательство насилия? Он же доволен жизнью. — И это правда, подумала она. Он весь сиял радостью — невозможно не почувствовать. — Поговорите с его воспитателями… — Я говорила. — Мисс Уиттакер вздохнула, помассировала виски. — Поверьте мне, я к таким вещам отношусь очень серьезно. Поработав в этой системе… — Ноа чудной, — перебила ее Джейни. — Он фантазер. — Она снова глянула в окно. Ворона нахохлилась, склонила голову набок. Джейни повернулась к своей противнице. — Он врет. Мисс Уиттакер задрала бровь: — Врет? — Сочиняет. В основном по мелочи. Например, в детском зоопарке как-то раз сказал: «У дедушки Джо была свинья, помнишь? Очень громко хрюкала». Но у него нет дедушки, не говоря уж о свинье. Или в детском саду — одна воспитательница говорила, что он всем рассказал, как летом ездил в дом на озеро и как ему там понравилось. Как он прыгал с плота в воду. Она еще радовалась, что он выступил на групповом занятии. — И? — Видите ли, никакого дома на озере нет. А что касается плавания… Я не могу его заставить даже руки помыть. — Джейни усмехнулась — сухой смешок эхом отдался в кабинете. — А вечером, засыпая, он говорит, что хочет домой, и спрашивает, когда придет его другая мать. В таком вот духе. Мисс Уиттакер смотрела на нее не отрываясь: — И давно он говорит такие вещи? Джейни поразмыслила. Вспомнила жалобное нытье двухлетнего Ноа: «Я хочу домой». Порой она смеялась: «Да ты и так дома, глупыш». А еще раньше, совсем крохой, он одно время (теперь этот период размыт, но тогда му?ка была остра) плакал часами, кричал: «Мама! Мама!» — и извивался у нее на руках. — Не знаю. Не первый день. Я думала, у многих детей есть воображаемые друзья. Директриса смотрела на Джейни задумчиво, как на ребенка, наделавшего ошибок в простейшей задачке по арифметике. — Это не просто воображение, — сказала директриса, и ее слова зазвенели у Джейни в ушах, отдаваясь на задворках сознания, которое, сообразила она вдруг, уже давным-давно их поджидало. Боевой задор угасал. — Что вы хотите сказать? — спросила Джейни. Их взгляды скрестились. Глаза у мисс Уиттакер смягчились, блестели грустью, а против грусти у Джейни не было оружия. — Я думаю, надо отвести Ноа к психологу. Джейни глянула в окно, будто надеялась, что у вороны другое мнение, но ворона улетела. — Отведу не откладывая, — сказала она. — Хорошо. У меня есть список кандидатур — сможете выбрать. Пришлю вам сегодня. — Спасибо. — Джейни через силу улыбнулась. — Ноа у вас очень нравится. — Ну да. Что ж. — Мисс Уиттакер потерла глаза. Похоже, совсем вымоталась; каждый серебристый волосок — свидетель надзора за чужими детьми. — Мы все будем ждать его возвращения. — Возвращения? — После того как он походит к терапевту. Мы свяжемся с вами в мае, обсудим, как идут дела. Договорились? — Договорились, — прошептала Джейни и ринулась к двери, пока директриса не сказала еще что-нибудь невыносимое. Снаружи она плюхнулась на скамейку среди завалов сапожек и пальтишек. Итак, в детскую опеку звонить не будут; эту катастрофу удалось предотвратить. Мозг затопила чернота облегчения. А на самом краешке этой черноты беглой искрой, уже дымясь, мерцала (и отнюдь не первый день) тревога: что такое с Ноа?