Эрик, неизменно отвергавший любого рода элитизм, обычно первым указывал на то, что университетская степень хороша ровно настолько, насколько хорош сам студент, и необязательно тратить десятки тысяч долларов на приобретение знаний. Тем не менее он не мог отрицать существенной разницы в поведении нынешних учеников и предыдущих. Он старался не принимать это на свой счет — дети есть дети, как говорится, — но его не могло не задеть возмутительно неуважительное поведение студентов из Перрика. Было много такого, к чему Эрику предстояло привыкнуть в этой новой профессиональной среде, и, насколько он мог судить, ни на что хорошее рассчитывать не приходилось. Эрик уже ощущал эту закрадывающуюся острую горечь обмана; в последнее время это чувство стало таким привычным, что практически не отличалось от дыхания. Он знал, что это несправедливо по отношению к тем, кому на самом деле не наплевать, ко всем восьми, и теперь предпринял сознательное усилие, чтобы подавить свое негативное отношение. Каким бы неприятным ни представлялось ему нынешнее положение, теперь это была его работа и его жизнь, нравилось ему это или нет. И если постоянно зацикливаться на прошлом, жалкое существование только затянется, и он будет чувствовать себя дерьмово. (Ты имеешь в виду дерьмовее?) — Но мы здесь также еще и потому, что любим геологию, — язвительно заметила накрашенная блондинка, весьма привлекательная в порнографическом смысле, и подмигнула Эрику с первого ряда. Она была старше — по крайней мере, по отношению к своим одноклассникам — лет около двадцати четырех или двадцати пяти. — Нет, ну правда. «Просто идеально», — подумал Эрик, внутренне нахмурившись. Фиглярша. Он уже чувствовал, как на макушке у него расцветает мигрень. Эрик ущипнул себя за переносицу. Никакого эффекта. — Геология — это прелесть, — ухмыльнулся на галерке какой-то осёл с зычным голосом. Это был один из тех тупиц, которых Эрик мог легко представить делающим стойку на пивном кеге, чтобы произвести впечатление на несовершеннолетних пьянчужек, архетипический похотливый старшеклассник на школьных вечеринках. Приподнятый над подвеской внедорожник с огромными колесами, пронзительный рев хеви-метала, питбуль в ошейнике с шипами, пускающий слюни из пассажирского окна, наклейка с флагом Конфедерации на заднем стекле, заезд на два места на любой парковке, надетая задом наперед бейсболка дальнобойщика, тату в виде колючей проволоки на бицепсе, футболка с ультрамодной максимой: «Красивые ножки. Во сколько открываются?» Вот такой это был мудак. Он выбросил бы свой грязный старый матрас перед благотворительной организацией после закрытия. Включил бы громкую связь в притихшем кинотеатре. Выругался бы на публике в присутствии детей. Эрик никогда бы не зашел так далеко, чтобы сказать, что ненавидит таких парней. Хотя и не стал бы утверждать, что они ему нравятся. Выгнув бровь и не сводя глаз с Эрика, порноблондинка наклонилась вперед и достала из рюкзака блестящий ноутбук. Сделала она это таким образом, чтобы Эрику открылся идеальный вид на ее очень большие и блестящие (фальшивые?) груди, которые были теперь смяты коленями под подбородком. Девица медленно опустилась на место. Эрик не был вполне уверен, но ему показалось, что она дерзко ухмыльнулась. Он быстро отвел глаза, уже чувствуя, что здесь могут быть неприятности. Студентки флиртовали с ним и раньше, и он знал, что этот раз, конечно, не последний. Еще в самом начале, едва ступив на преподавательскую стезю молодым и одиноким, Эрик определил для себя личную карьерную политику: сбивай сразу, не жди. Даже не думай, чтобы пойти в эту сторону, так как ничего хорошего из отношений между учеником и учителем никогда не выйдет. Дело просто не стоит риска. При лучшем сценарии тебя ждет драма в классе; в худшем случае можно оказаться в центре расследования по обвинению в сексуальных домогательствах и даже попасть под суд. И попробуй устроиться потом на преподавательскую работу с такой отметкой в послужном списке… Он потерял счет студенткам, пристававшим к нему в Филли, хотя ни одна из них не вела себя так дерзко, как эта блондинка с блестящей грудью. Может быть, калифорнийские девушки просто более бесстыжие — в целом. Надев на палец обручальное кольцо, Эрик полагал, что флирт прекратится. К его большому удивлению, кольцо только подлило масла в огонь, поскольку его брак означал для молодых, пресытившихся юношеской незрелостью женщин, что он настоящий мужчина, способный на настоящие обязательства. Все стало еще хуже после того, как Мэгги зашла однажды в класс, чтобы отдать ему забытый бумажник. Ясно, кем надо быть, чтобы заполучить такую женщину. Несмотря на то что Эрик выглядел на добрых пять лет моложе своего настоящего возраста, он чувствовал себя стариком, когда стоял рядом со своими учениками, большинство которых лишь пару лет назад получили водительские права. Ему нравились женственные женщины; большинство же девушек на уровне бакалавриата казались подростками, которым еще только предстояло стать женщинами: прыщавые, без морщин, тощие талии, птичьи ножки. Эрику даже не приходило в голову рассматривать их в сексуальном плане — для него это было бы так же жутко, как испытывать извращенное влечение к семнадцатилетней двоюродной сестре. Эрику также нравилось иметь партнера, с которым он действительно мог поговорить. Общение же с представительницей противоположного пола быстро утомляло, если она не была на одном с ним интеллектуальном уровне или была слишком молода, чтобы воспринимать культурные отсылки из его собственной эпохи. — Есть ли среди вас те, кто на самом деле специализируется на геологии? — спросил Эрик. Некоторые из потрудившихся оторвать взгляд от своей электроники одарили его скучающими, пустыми взглядами. — Хоть кто-нибудь? — добавил он, съеживаясь внутри от отчаяния, прозвучавшего в его собственном голосе. Наконец парень, сидевший во втором ряду, поднял руку. Он, как и блондинка, был постарше других, но ниже ростом. Значительно. Эрик предположил, что его рост ненамного выше четырех футов. Как же его назвать? Карлик — в наше время это такое же табу, как и умственно отсталый, хотя Эрик, сам ветеран братства ментально неполноценных, никогда не использовал бы столь уничижительный термин. Так что тогда… лилипут? Да, так и есть. Лилипут. — Как тебя зовут? — обратился Эрик к парню, надеясь завести дискуссию в классе. Он чуть не выругался вслух, когда взглянул на часы и увидел, что до конца урока остался час. Тогда как на все занятие отводился час двадцать. — Джейк. — Привет, Джейк. Спасибо, что ты здесь, — непринужденно сказал Эрик. — У тебя есть представление о том, как использовать степень по геологии… Не надейся на просветы здравомыслия. Не набирай таблеток. Иди прямо к безумию. Высказывание Эрика из далекого прошлого, личная шутка, которую он использовал в те времена, когда его шизофрения поднимала свою уродливую голову яростно, неожиданно и без продромов[16]. Продромы, самый ценный инструмент Эрика против безумия, действовали как система предупреждения в голове. Как и у многих шизофреников, продромы Эрика были индивидуальны, как отпечатки пальцев; в его случае это был фантомный запах свежескошенной травы и крики попугаев. Когда он представлял себе одну из этих двух вещей, то знал, что нужно быстро присесть на корточки, потому что дерьмо уже летит на вентилятор. Много дерьма. Прошло довольно много времени с тех пор, как он испытывал зрительные галлюцинации без продромов — по крайней мере, десять лет, возможно, больше пятнадцати, — но сейчас он определенно оказался в настоящей буре психического дерьма. Глубоко, очень глубоко, Внутри Кривой. За плечом Джейка маячил маленький мальчик. Милый, но грязный малыш (я видел, ты подглядывал, обманщик!), одетый в деревенский джинсовый комбинезончик. Одежда была явно старше его: не только изношенная, но и винтажная. Он смотрел прямо на Эрика, не улыбаясь. Эрик смотрел прямо на него — смотрел сквозь него, так как ребенок был полупрозрачным. Эрик моргнул. Потом моргнул еще несколько раз, надеясь прогнать галлюцинацию из комнаты. Маленький мальчик остался — даже провел рукой под мокрым носом и начал всхлипывать. Эрик поморщился. Пальцы у ребенка кровоточили, костяшки были сбиты в клочья. С растущим ужасом Эрик отметил, что незваный гость гниет: кожа шелушится, глаза проваливаются в глазницы, волосы клочьями падают на землю. Вокруг его маленького лысеющего черепа ужасным черным ореолом жужжали мухи. Несмотря на свою многолетнюю практику сохранять хладнокровие на публике во время вспышек шизофрении, Эрик даже не осознал, что у него отвисла челюсть. Маркер для доски, который он держал в руках, выпал из пальцев, упал на блестящий серый линолеум и покатился по полу. Разбуженные внезапной тишиной несколько студентов подняли глаза и, недоуменно нахмурив брови, уставились на онемевшего вдруг профессора. Эрик знал, что должен закончить свой вопрос Джейку, понимал, что ему нужно говорить, но шок лишил его дара речи. «Соберись», — с отчаянием приказал себе Эрик. Сумасшествовать дома — это одно, но в профессиональной жизни?.. Нет, неприемлемо. Он медленно выдохнул. «Все в порядке. Дыши». Малыш между тем устроился рядом с Джейком, который теперь смотрел на Эрика с выражением, средним между замешательством и негодованием. Иссохшая рука маленького мальчика дернулась вверх с невероятной быстротой: только что она свисала к ноге и вдруг оказалась у головы Джейка — как в старом фильме на восьмимиллиметровой пленке, откуда вырезали несколько кадров. Малыш щелкнул Джейка по мочке уха. Тот никак не отреагировал. Но дальше произошло нечто не менее поразительное: он поерзал на стуле, затем, нахмурившись, потер мочку уха. «Почувствовал, — подумал Эрик. — Черт возьми, он это почувствовал». Такое случилось впервые. Малыш исчез так же внезапно, как одуванчик, развеянный порывом ветра. — Что? — спросил Джейк тоном пока еще не тревожным, но уже не совсем спокойным. Теперь Эрик безраздельно завладел вниманием всего класса. В комнате стало так неуютно тихо, что если б в этот самый момент пукнула мышь, звук отразился бы от стен и прозвучал как береговая сирена в тумане. Джейк, похоже — и с полным на то основанием — чувствовал себя оскорбленным, полагая, вероятно, что Эрик так вытаращился на него из-за его роста. Мысль о том, чтобы оскорбить кого-то из-за того, что некоторые считали инвалидностью, ужаснула Эрика, но что он мог сказать? Не обижайся, Джейки. Я смотрел не на тебя, а на гниющего ребенка, притаившегося рядом с тобой… кстати, как твое ухо? — Ничего, — сказал Эрик с натянутой улыбкой. — Я… — Ты что? Ненавидишь свою новую жизнь и бывшую жену, чьи шашни с Джимом довели тебя до галлюцинаций в твой первый рабочий день, — ты уверен, что хочешь поделиться этим? Джейк поднял брови, как бы спрашивая: «Да, что?» Потом поднял руку, потер мочку уха, и внезапно Эрик поймал себя на том, что уже не уверен… а был ли маленький мальчик. И тут, по чистой случайности, Эрик заметил то, что просмотрел раньше: одежду Джейка. Он даже едва не рассмеялся вслух. Эта футболка должна была искупить вину Эрика если не перед всем классом, то, по крайней мере, перед бедным Джейком. — Извините, растерялся, — объяснил Эрик смотревшим на него и ничего не понимавшим лицам. Он дернул себя за воротник, а затем указал на Джейка: — Не хотелось бы слишком отклоняться от темы геологии, но я заметил твою футболку. Джейк озадаченно посмотрел на футболку. — Э-э… — «Swindled 5». Это же группа? Джейк медленно кивнул и даже как будто улыбнулся. «По крайней мере, он больше не выглядит таким взбешенным», — с некоторым облегчением понял Эрик. — Двое из этой группы были когда-то давно моими студентами в Филадельфии. Басист и вокалист. — Эрик заколебался, не зная, стоит ли переходить на личности. А, какого черта, подумал он и добавил: — Мы пару раз собирались вместе, еще до того как они пошли вверх. Я играю на ударных — точнее, когда-то играл. Теперь это больше похоже на хобби. Широкая улыбка расплылась по лицу Джейка. — Да ну! Они ж такие красавцы… Просто с ума слететь. — Точно. И парни хорошие. На этом студенты начали расслабляться. Еще несколько человек переключились на Эрика. «Может быть, — подумал он, — я все-таки переживу это». После урока Джейк робко подошел к Эрику, который готовил учебные программы для следующего раунда студентов. — Знаете, я тоже музыкант. Эрик постучал стопкой по столу, выравнивая страницы, и отложил их в сторону. — Неужели? — Ага, — сказал Джейк и, подняв руку к плечу, изобразил, как водит смычком взад-вперед по струнам. — Я играю на скрипке в группе под названием «Augustine Grifters[17]». — О, название мне нравится. Броское. — Спасибо. У нас намечается концерт в эти выходные — здесь, в городе. То есть мы должны были играть в эти выходные, но у нас как бы проблема. — О нет… — Тут такое дело, профессор… Я думаю, вы могли бы помочь. Эрик выгнул бровь. — Вот как? — Вот так. — Джейк озорно улыбнулся. — Но прежде чем я перейду к делу, нужно задать вам вопрос: вы верите в судьбу? Глава 11 Громко зевая — когда живешь одна, зевать не возбраняется как угодно противно, — Сьюзен прошмыгнула на кухню, чтобы сварить кофе. Завтра ей предстояло вернуться на работу, и она изо всех сил старалась насладиться простыми удовольствиями бытия: ароматом сладости на фоне горечи, когда добавляешь шесть полных ложечек молотого кофе с карамельным вкусом во френч-пресс, ощущением мягкой мешковатой пижамы, уютно обнимающей кожу, шуршанием утренней газеты. В гостиной Сьюзен включила телевизор и прощелкала каналы, пока не нашла свой утренний новостной. Сделала шаг назад в сторону кухни, чтобы забрать кофе, но в последний миг обернулась, чтобы взглянуть на экран, и замерла, приоткрыв рот.