— Понимаю. Возможно ли, что Джеральд мог… заниматься тем, чем занимался, дольше, чем мы предполагали? — Обычно Сьюзен не пряталась за словами и изъяснялась точнее, но сам этот разговор со старухой о ее сыне, насильнике и растлителе малолетних, был неприятен и даже противен. При всей своей замкнутости и отстраненности, Мэри Никол казалась слишком милой, чтобы иметь какие-либо отношения с тем чудовищем, каким был Джеральд Никол. Хотя, конечно, какие-то отношения они поддерживали. Притворяться — это у людей отлично получается. — Дорогая, все пойдет намного быстрее, если ты просто скажешь мне, в чем дело, — сказала Мэри. — Времени у меня много, спешить некуда — посетители бывают нечасто, — но, держу пари, у тебя-то есть дела поважнее, чем трепаться здесь со мной весь день. Сьюзен и в самом деле не терпелось убраться к чертям из этого жутковатого места, но она отработала всего лишь полсмены. План ее состоял в том, чтобы отправиться после «Изумрудных лужаек» домой, надеть пижаму и никуда не вылезать следующие три с половиной дня. Может быть — может быть, — заняться кое-какой бумажной работой. Так много выходных подряд выпадало ей редко, и она собиралась насладиться ими в полной мере — не напрягаясь. — Мы нашли тело на краю участка вашего сына, — начала Сьюзен. — Тело маленького мальчика. Мэри подняла брови. — Вот как? Сьюзен ожидала, что старуха скажет что-то еще, но та промолчала. — Похоже, он умер… (был убит вашим никчемным сыном) много лет назад, возможно, в 1960-х годах. Джеральд был тогда всего лишь подростком, но, учитывая характер преступлений, которые, мы уже знаем, он совершил… У Мэри задрожал подбородок. И все же она продолжала молчать. Хотя… что она могла сказать? Конечно, ни в одном из существующих руководств по воспитанию детей нет раздела, в котором объяснялось бы, как вести себя матери в случае полицейского расследования, касающегося ее отпрыска-педофила. Будет ли Мэри по-прежнему решительно становиться на сторону сына, когда узнает, что, помимо пристрастия к детской порнографии, он еще и убийца маленького мальчика? — Знаешь, тебе повезло. — Мэри произнесла это так тихо, что Сьюзен даже засомневалась, а действительно ли она что-то услышала. — Извините? — Сейчас у женщин есть выбор. Они независимы. — Мэри задумчиво закрыла глаза. — Но так было далеко не всегда. Сьюзен открыла и закрыла рот. Мэри хотела сказать что-то еще, и останавливать ее, заполняя тишину банальностями, было бы неправильно. — За Уэйна — отца Джеральда — я вышла замуж молодой. Мне было чуть меньше семнадцати, но вот так мы тогда и поступали. Я росла в бедной семье, а у родителей Уэйна деньги водились. Ты сейчас не поверишь, но я была очень красивой девушкой, и… — Она пожала костлявыми плечами. — Это был выход. Сьюзен кивнула, хотя внутри у нее все зудело от нетерпения. Что такого важного в истории Мэри? Стоит ли ее слушать? Она сомневалась, но что-то подсказывало — к чему-то это приведет, а значит, нужно просто заткнуться на этот раз и послушать. — Я никогда не была влюблена в Уэйна — по правде говоря, он был ужасным, ужасным человеком. Но он подарил мне ребенка, так что, думаю, какая-то часть меня любила его за это. — У вас ведь не было других детей, — уточнила Сьюзен. Мэри продолжала, как будто ничего не слышала, как будто Сьюзен и не сказала ничего. — Я знала, что Уэйн делал с Джеральдом. Боже, помоги мне, я знала, но столько лет предпочитала закрывать на это глаза… И вот этого я никогда себе не прощу. — Мэри заговорила быстрее; в ее словах слышалась лихорадочная поспешность, как будто ее ударили в грудь невидимым мечом, и теперь из нее исходили личные демоны. — Уэйн, он вел себя так… странно, когда рядом были дети. Но тогда, в шестидесятые, мы о таких вещах не говорили. Мы не знали такие слова, как «растлитель малолетних». Сомневаюсь, что этот термин вообще существовал тогда. Никто в городе никогда ничего не говорил мне прямо, но я думаю, что почти все подозревали. Никто не оставлял Уэйна наедине со своими детьми. Сьюзен, сама уроженка маленького городка, прекрасно представляла себе эту картину: разговоры вполголоса на рынке, резко обрывавшиеся всякий раз, когда появлялась Мэри. Взгляды украдкой, сочувственные и в то же время осуждающие. Мэри окружали те самые люди, которые, вероятно, называли себя ее друзьями, которые догадывались о ее грязной тайне, но никто из них не предлагал помочь: может, потому, что это не касалось их самих, может, потому, что у всех хватало своих проблем, а может, и просто потому, что они ничего не могли сделать… Мэри опустила глаза и уронила голову вперед, как будто те слова, которые она собиралась произнести, были слишком для нее тяжелы. — Конечно, я не всегда знала, что Уэйн делал с Джеральдом. Поначалу были подозрения, но со временем не замечать ничего стало просто невозможно. Я… Мэри сунула руку под блузку, порылась в лифчике и вытащила скомканную салфетку. Высморкавшись, засунула ее обратно туда, откуда взяла, и продолжила: — Но, как я уже сказала, тогда все было по-другому. Я был необразованная, без денег, если не считать того, что Уэйн давал на покупку продуктов. Я пыталась копить, откладывать что-то, но собрать нужную сумму не получалось. Я не могла просто взять и уйти. Куда бы я пошла? Однажды попыталась обратиться за помощью к родителям, но они сказали мне идти домой, возвращаться к мужу. Так что… Мэри закашлялась и потерла грудь. Сьюзен быстро пересекла комнату, прошла на кухню и налила стакан воды для старухи. Та с благодарностью приняла его и сделала несколько глотков. Откашлявшись, она подняла голову, по-видимому, решив рассказать свою историю до конца. — Как бы глупо это ни звучало, я думала, что если Джеральд сможет подождать еще немного, если ему удастся продержаться до восемнадцати лет, тогда он уедет подальше и забудет все эти ужасы своего детства. «Забыть… Как будто так легко выбросить все из головы, — усмехнулась про себя Сьюзен. — Забыть годы насилия и издевательств, словно это какой-то глупый, унизительный опыт юности, как обмочиться на школьном дворе. Было и прошло». Сьюзен изо всех сил сосредоточилась на том, чтобы держать голову прямо, чтобы не затрясти ею протестующе и не закричать. — Знаешь, я ведь его убила, — сказала Мэри, и Сьюзен замерла. Теперь две женщины сидели так тихо, что единственным звуком была капающая из крана вода на другой стороне комнаты. — Ты правильно меня расслышала, — сказала Мэри совершенно опустошенным голосом. — Но что ты на самом деле сделаешь? Если арестуешь, до суда я в любом случае не доживу. И любая тюрьма, в которую вы меня упрячете, будет в любом случае лучше этого заведения. В этой истории было нечто большее, чем Сьюзен хотела бы услышать. — Мэри, я не понимаю, какое все это имеет отношение к тому, ради чего я пришла. Мэри не обратила внимания на ее заявление. — Разве ты не хочешь знать, как я это сделала? — спросила она и ответила раньше, чем Сьюзен успела что-то сказать: — Грибы. — Грибы? — Растерла и положила ему в мясной рулет. А собрала их на поле за нашим домом. Ядовитые, конечно, — добавила Мэри с кокетливой полуулыбкой. Сьюзен пребывала в растерянности, не зная, что делать. Никогда еще она не слышала такого откровенного, наглого признания вины, даже когда преступников ловили с поличным. Может, позвонить в участок? Записать признание на бумаге? Ей приходилось иметь дело со многими насильственными преступниками, но никогда — с убийцей. В конце концов она решила разыграть партию спокойно, дав Мэри возможность выговориться. Впрочем, старуха и не думала останавливаться. — Однажды вечером за ужином — Джеральд был на футбольной тренировке, так что мы остались вдвоем — я сказала Уэйну, что у меня болит живот, что есть я не хочу, и пусть он продолжает без меня. Он так и сделал — думаю, в первую очередь чтобы удержать меня от обсуждения моих, как он это называл, «женских проблем». Уэйн всегда был брезглив, когда дело касалось женской анатомии. Ничего удивительного, подумала Сьюзен. — Он умер той же ночью в больнице. — От случайного отравления, — пробормотала Сьюзен. — Правильно. Откуда мне, темной и необразованной, как все думали, было знать, что некоторые грибы смертельно опасны? Люди всегда относились ко мне так, будто я тупая. А разубеждать их я не спешила — зачем? — И никаких обвинений вам никогда не предъявляли… — Не предъявляли, но, как я предполагаю, вы это уже знали. Мэри поправила одеяло — решение этой небольшой задачи, казалось, потребовало от нее огромных усилий. «Черт возьми, если надевать наручники, я же ей запястья сломаю», — подумала Сьюзен. Старуха немного покашляла — борьба с одеялом сбила ей дыхание, — а потом задала неожиданный вопрос: — Ты знаешь, как я это сделала, но разве не хочешь узнать почему? — Думаю, из-за того, что он творил с Джеральдом. — Да. И нет. Сьюзен уже не смела шевельнуться, зато пульс разбежался вовсю. — Убить своего мужа я решила, когда мыла посуду после завтрака, — сказала Мэри и сглотнула. Говорить ей становилось все труднее, каждое слово отнимало все больше сил, и паузы между ними растягивались. Сьюзен надеялась, что она дойдет до конца, прежде чем окончательно отключится. — Я стояла у раковины, смотрела, как Джеральд играет на улице с маленьким мальчиком из соседнего дома, Ленни Линкольном… Сьюзен отправила имя мальчика в соответствующий отдел памяти. Как и в случае с медсестрой, она пока не решалась ничего записывать, чтобы не спугнуть Мэри. — Хотя Нора и Генри Линкольны — родители Ленни — были добры ко мне, я чувствовала, что они презирают нас. Как семью. Они боялись Джеральда — его многие боялись, он уже тогда был большим мальчиком, — но Уэйна откровенно ненавидели. Я видела это в их глазах. И они были не единственными в городе, кто относился так к моему мужу. В общем, этот взгляд был мне знаком. — Мэри покачала головой. — Ленни запрещали приходить на наш участок. Я знала об этом, потому что однажды подслушала, как Генри ругал сына. Ленни вернулся домой с яблоками, которые я дала ему с яблони в нашем дворе. За городом звук разносится далеко, особенно когда кто-то кричит. И Генри определенно кричал на Ленни. Сьюзен нахмурилась. — Но он снова оказался на вашем участке? Мэри пожала плечами. — У Линкольнов было двое сыновей. Старший — ответственный мальчик; отец у него был другой, погиб в результате несчастного случая на ферме, так что, возможно, объяснение в этом. Ленни же никогда никого не слушал. Родители его баловали, но очень любили. Я боялась, что у него будут неприятности с Генри из-за того, что он пришел в наш двор, и собиралась сказать, чтобы шел домой, как только я закончу мыть посуду. К Джеральду никто никогда не приходил, и в тот раз они вроде бы хорошо играли, устраивали гонки гусениц или что-то в этом роде, так что я не видела большого вреда в том, чтобы оставить их в покое на несколько минут… Мэри отвлеклась ненадолго на стоявшую рядом с ней корзинку с пряжей и иголками. Сейчас она выглядела на свои девяносто шесть лет, на все девяносто шесть. — Но потом я увидела такое, что мне не понравилось, — сказала она. — Я увидела, как Джеральд смотрит на Ленни. Сьюзен вдруг почувствовала, как по спине пробежал холодок. — Как смотрит? Мэри посмотрела Сьюзен в глаза и, должно быть, увидела что-то такое, что заставило ее уточнить. Отвращение? — Я хочу, чтобы ты поняла: я никогда не видела, чтобы Джеральд прикасался к Ленни. Неужели ты думаешь, что я стояла бы в стороне, если б он трогал мальчугана? «Но вы же позволяли вашему мужу делать это с сыном!» — Но взгляд, — продолжала Мэри. — Странный для подростка взгляд. Так молодой человек в возрасте Джеральда должен был бы смотреть на женщину. — Я понимаю. — Сьюзен пришлось постараться, чтобы ее голос звучал ровно и спокойно. После рассказа старухи она чувствовала себя так, словно ее лапали грязными пальцами. — Вот тогда я поняла, что Уэйн начинает влиять на Джеральда, и что если я ничего не сделаю, у Джеральда никогда не будет шанса на нормальную жизнь. Поэтому, отправив Ленни домой, я вышла в поле и собрала те самые грибы. Пару дней спустя Уэйн был мертв.