– Ну как… Затем же, зачем тебе. Поддержки хочу. Стабильности. Хочу иметь возможность не работать, если что. Просто мужика рядом. – Так, ну нормально все. А на практике? – Что на практике? – Наташ, я с тобой тут правда как с больной, – Катя начала раздражаться. – Ну смотри. Вот твоя жизнь с Воронцовым. Свидания, театр, прогулки. Он снимает шикарную квартиру, чтобы ты с работы могла пешком ходить. Заваливает тебя подарками. Зовет замуж. Оплачивает платье в салоне, с примеркой у стилиста, которого по ящику показывают. Кофе в постель приносит каждое утро. И ты хочешь за него замуж, чтобы у тебя потом всегда была такая жизнь, да? – Кать, ну я ж не совсем дура! – Набокова, когда злилась, начинала перекидывать свои длинные, блестящие, как в рекламе, волосы с одного острого плеча на другое. – Конечно, я понимаю, что потом все будет по-другому – начнется быт, дети, вот это все. Но в начале же может быть красиво? Катя хмыкнула: – Ну естественно. В начале даже желательно, чтобы красиво, – потом хоть будет что вспомнить. Но ты мне скажи: если твой Воронцов никакой не мошенник и реально искал себе жену… Как он мог догадаться, что жениться ему надо именно на тебе? Что это будет та семейная жизнь, о которой он мечтал? Наташа задумалась. – Имеешь в виду, что я плохо о нем заботилась? Надо было готовить, рубашки гладить, да? – Это тоже не лишнее. Но, в принципе, для этого можно прислугу нанять – раз у него столько бабла, быт не проблема. Но знаешь что меня удивляет… Прости, можно я прямо? Ты вообще поняла, зачем ему приспичило жениться? О себе ты все знаешь: что надо замуж, пора детей, что мама пилит. А вот ему зачем это все? Раз он такой успешный парень и может иметь все лучшее, не особенно напрягаясь и без всякой женитьбы? Наташа глубоко вздохнула и покачала головой: – Кать, я не знаю. Он же сказал, что ищет жену. Мол, семью хочу, детей. И потом мы тут в постели валялись, и он спросил – мол, как, за меня пойдешь? Ну я и согласилась. Мне что, надо было разборку устроить, зачем тебе это надо, хорошо ли ты подумал? Это было бы странно… – Ну, странно – не странно, но ему хотя бы было ясно, что тебе не все равно, за кого выходить. А то реально выглядит, будто ты для своих целей его подобрала по параметрам. Как холодильник. – Ну что ты несешь такое? Какой холодильник? И как вообще выбирать-то? Ну у него есть какие-то качества, у меня тоже. Мы совместимы. Возраст подходит, внешность тоже, секс хороший, чего не жениться-то? – Ну не знаю. А любовь? – Любовь живет три года, это нам уже рассказали, – отмахнулась Набокова и снова перебросила волну блестящих волос с одного плеча на другое. – А если через три года все равно все пройдет – тогда что, нового мужа искать? Надо же головой думать. Семья – это же навсегда. – Вот именно! И вот так запросто создать семью с едва знакомым человеком, который тебе по каким-то критериям подходит, и потом с ним всю жизнь жить… Мы же не роботы все-таки. – Ну блин, Кать. Ну что ты все усложняешь, – рассердилась Наташа. – Роботы, не роботы. Два взрослых, умных человека, которые друг другу подходят и умеют себя вести, могут прекрасно всю жизнь прожить. Я – то, что ему нужно: у меня и внешность, и язык, и образование, и на горных лыжах катаюсь, меня не стыдно представить, где там ему это надо будет. И я не буду изменять, потому что серьезно ко всему этому отношусь. Ну и секс тоже хороший у нас. Чего еще-то? – Я сердцем чувствую, но не могу объяснить, чего еще. Может, чтобы ты в нем живого человека увидела, а не просто набор технических характеристик? – В смысле? Чтобы в душу влезла, психоанализ, вот это все? Детские травмы, страхи, комплексы? Это не жена должна делать, а психоаналитик. – Слушай, я не знаю про три года, но все-таки мне в этой истории не хватает какого-то тепла, что ли. Вы как две красивые куклы – отыграли спектакль, а потом он внезапно смылся. Как будто эксперимент поставил: получится ему тебя до загса довести или нет? Нат, у меня опыт небольшой, и я не психолог ни разу. Но когда мы с Сережкой женились, знали друг друга как облупленных, и всю родню, и даже имена детям выбрали, и мечтали, как вместе будем старенькие гулять, – Катин голос потеплел и стал мечтательным, но она оборвала сама себя: – Хотя у нас, конечно, все было очень долго и не было такой красоты, как у тебя с твоим Воронцовым. – Ну да, – с обидой произнесла Наташа, – зато у меня все было не по-настоящему, и поэтому Макс сбежал. – Ну хорош обижаться, Набокова. Я ж поддержать тебя хочу. Может, если он тебя не успел полюбить и ты его тоже не особо любила, так и лучше, что он свинтил? – И, глядя на замершую с отсутствующим выражением лица одноклассницу, добавила: – А может, еще и вернется. Глава 26 По дороге из Кратова на Плющиху Марина старалась не смотреть на дочь. В таком состоянии, как у нее сейчас, расплакаться – раз плюнуть. Ей не давала покоя оговорка Светы о каком-то недуге, с которым сражалась дочь, а тут еще до самолета каких-то три часа осталось. Стресс давил все сильнее, и она решила, что лучше помолчать. А то задрожит голос – и все, не успокоишься потом. Марина смотрела за окошко на огромные по сравнению с пражскими московские дома и улицы и пыталась справиться с ощущением, что ее сердце на этот раз останется в этом городе полностью и навсегда. Раньше она еще умудрялась делить свою жизнь на небольшое, богатое эмоциями «здесь» и более спокойное, длительное, насыщенное мелкими бытовыми подробностями «там». Но сейчас отношения с дочкой восстановлены и так хочется наверстать все упущенное за мучительные годы разлуки – а надо уезжать. И конечно, теперь в Прагу сумеет вернуться только оболочка. – Надюш, ну у вас же все в порядке с документами? Визу сделать не проблема, я могу приглашение прислать. Ты когда сможешь приехать? – Смотря каким составом, мам. Это надо обдумать. – Ну, с Лешей я уже вступила в сговор – он обещал приехать на Рождество. – Ого! Ну отлично, молодцы. Надя и правда была очень рада. Чувство вины, которое не удавалось отключить полностью, несколько ослабело, когда Надя поняла, что общение бабушки с внуком, похоже, никогда не прерывалось. Оказалось, они и переписывались, и общались в соцсети, до которой у Нади никогда не доходили руки. – Ты, конечно, осенью не сможешь? Нужно же готовиться к выставке, – Марина рассуждала о деталях, которые своим прозаическим обилием немного заслоняли ужас новой разлуки. – Как Вадим хорошо это придумал… Честно говоря, я от него не ожидала. Надя ответила не сразу. – Ну, наверно. Новых картин у меня нет, но те, студенческие, вроде неплохие, – медленно произнесла она, маневрируя в потоке машин. – Ты же говорила, что летом снова начала рисовать? – Начала, да, но это совсем не то. Что-то детям показывала, что-то на пленэре делала. В том стиле, который был моим, я давно ничего не писала. – Ну, при желании наверняка можно выкроить время на творчество, в вашем пансионе для этого как раз все условия. – Марина взглянула на экран мобильного и растроганно улыбнулась: – Ой, представь, Леша ждет на Плющихе, попрощаться приехал. – Какой молодец! Надя была довольна сыном. Пожалуй, он самый чуткий из всех Невельских. И умеет как-то деликатно делать важные вещи. А с Машей ему все же не по пути. У Нади и раньше возникали сомнения насчет этой девушки, а вчерашняя вспышка лишь укрепила ее уверенность. – Он к тебе с Машей собирается? – Надя, твои так называемые хитрости всегда шиты белыми нитками, – хихикнула Марина. – О Маше разговора не было. Собирается один. Но до Рождества времени еще много. Я в своего внука верю. – Мам, ну хватит тебе уже дразниться. – Надя свернула в знакомый до последней лужицы двор и открыла шлагбаум с брелока. – Поднимешься в квартиру? Минут десять у нас есть. Леша отделился от стены у подъезда и помахал рукой, приближаясь: – Бабуль, привет! Я на минуту буквально! – И уверенным жестом притянул Марину к себе, обнял и задержал на секунду. – Ты молодец, что приехала. – Конечно, Лешик. – Марина заморгала часто-часто, и вдруг стало видно, что ей уже много лет. – Не смей у меня расстраиваться! – С шутливой строгостью сказал внук, и у Нади снова екнуло сердце – какой же все-таки настоящий, нежный мальчик у нее вырос. – Приеду в Чехию на Рождество и выпью там все это ваше знаменитое пиво! – Хорошо, – Марина улыбалась, хотя губы ее подрагивали. – Леш, ты поднимешься? – Вмешалась Надя, взглянув на часы. – Нет, мам, поеду, у меня куча дел. Бабуль, счастливо! На связи! – И, еще раз чмокнув Марину в щеку, младший Невельской быстро двинулся к выходу из двора. – Как у тебя с Машей? – Уже вдогонку сыну крикнула Надя. Он обернулся и, ничего не говоря, ответил неопределенным жестом, которого никто из них не понял. * * * Вадим встретил их в прихожей уже полностью готовый к выходу, и Марина, отказавшись от кофе, лишь мельком осмотрела квартиру, в которой когда-то растила дочь. Конечно, все изменилось до неузнаваемости. Белые стены, светлый пол, лаконичная деревянная мебель. Куда подевалась пестрота, наполненность, все краски, загадки, мелочи, подмигивавшие раньше из каждого угла? – Мам, тебе не нравится, как тут все? При тебе же совсем иначе было… Надя смотрела на мать так, как смотрят на животное, которому сделали больно. И ведь прощения не попросишь! Только смотришь в глаза и клянешь себя на чем свет стоит… – Нет, знаешь, я рада, что зашла, – проговорила Марина задумчиво и негромко. – Я почему-то не думала, что тут все так изменилось. Хотя это логично… Но вспоминала я все таким, как оставила, конечно. И теперь рада, что ошибалась. – Мам, правда? Или ты специально, чтобы меня пощадить? – Надя, не сходи с ума. Теперь это ваш дом, он должен был измениться. Все правильно! Обстановку только во дворцах сохранять нужно, для экскурсий. А дом должен жить, дышать… И скучать я теперь по нему не буду. Слишком похож на мой нынешний. Надя и Вадим уставились на Марину в изумлении: – Похож?! – Ну да, как ни смешно. Сама удивляюсь. Ну, поехали.