Только он медлил. Внутренний порыв. Странный, неразумный порыв требовал, чтобы он поблагодарил своего, пусть и случайного, спасителя. «Не думаю, что он хотел меня выручить… просто повезло. — думал Стенсер, — да и не услышит… надеюсь, не услышит!» Но всё же, перед уходом домой, обернулся к высоким, точно стеной росшим травам и сказал: — Спасибо, что выручил… и что не съел, тоже спасибо. 35 На следующее утро, скромно позавтракав, Стенсер поплёлся на речку. Были опасения, что тот злосчастный туман дело рук речника. Но есть, было, нечего, а найти иного способа пропитания ума у него не хватило. Да и со стариком толком поговорить не получилось, — раним утром, он куда-то ушмыгнул. «Эх, ну и дела!» — думал человек, глядя на прибрежье. Было тяжело подходить к реке, голову заполоняли самые разнообразные опасения. — «Вот подойду к реке, да как утопит!» Стенсер осторожно, мелкими шагами подошёл к воде. Опасливо оглядываясь, стал приглушённо кликать: — Эй, речник… речник! Водный дух показался не сразу. Мужчина уж приходил в тихое отчаяние, когда из воды показалась знакомая голова. Своими могучими ручищами, речник взобрался на берег и перво-наперво, с облегчением сказал: — Жив? Вот и молодец! Сумел-таки удрать! Уже сидя на берегу и, как прежде, легко ловя рыбу, Стенсер попытался расспросить о случившемся прошлой ночью, о тумане, странных созданиях и о странной сове. — А-а-а! — протянул речник и махнул рукой. — Пропащее дело! От прямых вопросов речник уходил, да и всячески выражал не желание говорить о случившемся. Человек же счёл за благо не усердствовать, ведь, как получалось, этот речной дух был причастен к случившемуся: «Только, если он сидит рядом со мной, да так спокойно, то, стало быть, причастен не по своей воле? Или пытается обдурить так? Только, зачем ему это? Нет… нет! Явно тут что-то не ладное, но, злить его не стоит». Да и изредка поглядывая на рыболюда, Стенсер замечал в его позе, да и во всём виде, какое-то сожаление и виноватость. Такой крупный дух удивительно напоминал собой провинившегося мальчишку: «Точно великовозрастный детина, но простой как мальчишка». И Стенсер воздерживался от вопросов о случившемся прошлой ночью, чувствуя некоторую жалость к этому рослому духу. Ведь теперь, при свете дня, тот был вполне себе разумным и даже давал советы, где больше глупой рыбы. Когда человек, почти с полным ведром рыбы, засобирался домой, речник глянул на него, но отвёл взгляд и сказал: — Лови себе рыбу, когда нужно, только ты это… по вечерам, а особенно ночью к реке не ходи, лады? Стенсер уже заканчивал с обедом, когда домой вернулся старик. Он был особенно грязным и чумазым, — измазался сырой землёй, которая была и на одежде и на лице. — Ты где пропадал? — спросил Стенсер. Он сидел за столом и пододвинул вторую тарелку к кастрюльке с густым варевом. — Об этом ты меня спрашиваешь, да? Об этом? Это ты где пропадал, когда нужен был! Куда ушёл, ни свет ни заря? — Да я ведь, как лучше хотел, рыбы наловил… Домовой хлопнул грязной ручищей себя по лбу. — Вот это да! Вот это я понимаю, молодое, крепкое и разумное поколение! Не напомнишь мне, кто перед сном рассказывал о не хорошем месте? Тебя там чуть не съели… И что же ты сделал? — старик замолчал, выжидая паузу. Стенсер не понял, что это было всего лишь паузой. Он, с некоторой неуверенностью ответил: — На речку?.. Старик вновь хлопнул себя грязной ручищей по лбу, а после, тяжело вздохнул. — Откуда только такие берутся? И главное… зачем? Старик принялся со всей строгостью и рвением костерить людскую неразумность и его, особенно явную, глупость в поведение: — Разве я тебе не говорил, что не нужно лесть на речку, если этот рыбохвост ошалеет? Тебе что, нужно это в голову втемяшить или как? — домовой крепко сжал руки, всем видом показывая, что готов ринуться в кулачную драку. — Вот что с тобой делать? А Стенсер, глядя на грязного, чумазого старика, в половину себя ниже и готового его побить, с трудом удерживался от смеха. Он чувствовал, как на лице обозначилась улыбка. Он понимал, что ещё немного и не выдержит, но пытался… пытался… — И не красней мне здесь, зелень неразумная! Но уж тут молодой мужчина не смог удержаться и расхохотался. Спустя пару минут, отсмеявшись, Стенсер попытался извиниться перед домовым, но тот отмахнулся от него и вновь заспешил из дома. — Да ладно тебе, Будимир, я ведь не хотел! Но старик бубним что-то неразборчивое и торопливо ушёл. Только стоя на пороге, и проводив домового взглядом, Стенсер заметил рядом с дверью берестяную корзинку. В ней была небольшая, мелкая, молодая картошка. «Так вот он чего?» — подумал мужчина, а после ещё раз глянул туда, куда топал старик. Спустя какое-то время, расхаживая по дому, Стенсер думал: «Он ведь и в самом деле переживает, как за своего беспокоится… Всячески старается помочь и… временами груб, но ведь, грубость эта, — не получалось подобрать нужного и верного слова, — от добра?» После Стенсер задумался о том, как он отплатил за гостеприимство и за то, что старик выручил его, когда он болел: «Мда… помогать-то помогаю, но так… больше себе… чем бы ему помочь? В первую очередь именно ему!» С добрые пару минут он ходил по дому и пытался отыскать в уме то, что всегда было перед глазами. И когда он понял, чем по-настоящему может помочь, не удержался и на манер домового хлопнул себя по лбу. «Баня!» 36 Шагая меж домов, Стенсер рассуждал: «Что важнее всего для людей, чтобы могли построить люди в центре деревне?» — он шагал к одному особо выделявшемуся, на фоне окружения, строению. — «Конечно же в деревне, при работе на земле постоянно будешь чумазый и грязный… да и так… работа ведь редко бывает чистоплотной! Так что же могли построить в центре деревни, как не баньку?» Он был до последнего уверен, что отыскал баню. Его не смутило, что у подобного строения так много окон. Он даже попытался заглянуть в одно, но все окна были до того грязными, что ничего нельзя было бы разглядеть. Стоя на пороге, собираясь с духом, Стенсер уже воображал, как отмоется сам и как придёт домой, — чистый, свежий и довольный. Он воображал, как скажет старику: «Ну, вот и всё… баня натоплена, можешь идти, отмываться!» Решившись, он толкнул скрипнувшую дверь. Внутри было темно, душно и пахло чем-то приятно-сладковатым, — последнее как-то не вязалось с баней. «Не уж то ошибся?» — думал Стенсер, но всё же зашёл во внутрь. От открытой двери в дом лился солнечный свет. И поднятая пыль так и вилась на свету. Сделав всего несколько шагов, ещё ничего толком не разглядев, Стенсер ужаснейше расчихался. И до того в носу свербело, и так страшно напал кашель, что Стенсер не мог и шагу шагнуть. Раз за разом чихая и поднимая пыль, он кого-то рассмешил до громкого, скрипучего смеха. Вскоре уже смеялось несколько голосов, — охрипшие и болезненные. Когда Стенсер кое-как смог унять напавший кашель, его спросил сиплый голос: — Ну шо, закончил? Стенсер не мог ответить, — чувствовал, что вновь может страшно расчихаться. — Идём, выпьем… сразу пройдёт! Помня, что домовой знал о разных травах, которые помогали и с врачеванием и с готовкой, — приданием вкуса, — решил, что быть может ему тут что-то нальют от кашля. Ничего толком не видя, сел за круглый стол. Стенсер заметил четыре смутных силуэта. Звякнуло стекло, послышалось бульканье. Со скрипом, по дощатому столу, ему пододвинули стакан. — Пей. Стенсер послушно взял стакан и… глотками, не разом, стал вливать в себя горючую жидкость. Где-то на втором или третьем глотке, чувствуя жжения, он начал понимать, что что-то тут не ладное. На глазах выступили слёзы. И не выпив половины, Стенсер вновь зашёлся кашлем. Немного расплескав, поставил стакан на стол. Над ним вновь начали смеяться. И странное дело, переведя дух, после забористого питья, Стенсер почувствовал, что пыль больше ему так не вредит. Он уже мог спокойно дышать, но глаза плохо привыкли к темноте и потому он ещё мог видеть только смутные черты сидевших рядом с собой людей. — Ну, это не дело, только половину выпить, а другую расплескать. — сказал сосед слева сипловатым басом. Звякнуло стекло и вновь послышалось бульканье. Стакан стоял рядом со Стенсером, но его ещё пододвинули. — Пей, — отозвался другой, едва слышимым застуженным голосом.