— А? — удивился молодой мужчина, а после, хлопнув себя по лбу, сам заулыбался и сказал. — Спасибо за это, — похлопал себя по рукам. — И за то, что с травами прежде помог, ну, банником… да и теперь, спасибо, что помогаешь. — Да не за что, — хохотнув, отвечал Кондратий, — и за это тоже. Стенсер задумался. Почему-то его зацепили последние слова крупного мужика. «И за это тоже. Что он хотел этим сказать?» — молодой мужчина некоторое время перебирал в уме возможные варианты, но, спустя время, пожал плечами и выбросил из головы всякую попытку понять эту фразу. — «Какое, впрочем, это имеет значение?» * * * Они пришли к старому сараю. Стенсер не знал, как лучше подступиться и что сделать в первую очередь, а Кондратий молчал, да оглядывал потемневшие от времени, покосившиеся дома. — Да-а-а, — протянул Кондратий, — а я надеялся, что не всё так уж и плохо… — вздохнув, и точно собравшись с духом, крепко хлопнул руками, заулыбался, и сказал. — Ничего… и не такое тут бывало! — Так, с чего начать? — спросил Стенсер. — С чего начать? — Кондратий обернулся. — А-а-а, точно! Прости, совсем запамятовал за этим… Ну, начнём с того, что ты приоткроешь дверь, и на пороге положишь травы, а после… — Зажечь? — Зажечь! — с хищной ухмылкой, сказал Кондратий. Стенсеру стало не по себе от улыбки компаньона. Он тоже улыбнулся, но как-то слишком уж натянуто. Потребовалось не больше пары минут, чтобы всё сделать. Одно удивляло, и даже веселило Стенсера, — он чувствовал некоторую робость перед закрытой дверью и обитателем сарая. Молодой мужчина слышал бубнёшь изнутри сарая, но не испытывал радости или злорадства, — не смотря на всё случившееся ему хотелось именно что помочь этому злобному старику. И даже себе он не мог объяснить причин такого поведения. Огонь, едва коснувшись горнилицы, быстро охватил травы. На этот раз синий огонь имел желтовато-сиренивые отливы. И густой дым не поднимался вверх, — расходился подобно воде вылитой на твёрдую поверхность, — стелился по земле. Вначале из сарая звучало сердитое и возмущённое бормотание. Скоро зазвучали удары полешек о различный скопившийся в сарае хлам. И только после, по-видимому, когда старик начал понимать, что грубостью не справиться, жалобно запричитал. — Подожди немного… как скажу, — раскрой дверь настежь… понял? — спросил Кондратий. Дворовой, внутри сарая, загнусавил. Совсем скоро старик начал чихать, а после и вовсе чихать и рыдать навзрыд. Стенсер стоял, держа дверь за ручку, и слушал несвязные, слезливые причитания старика. И с каждой минутой он всё больше и больше проникался жалостью и состраданием к этому жалкому созданию. Забылись прежние обиды, которые ещё недавно звучали в голове. — Может, пора? — Рано… ещё рано… всё дело загубишь! Но, чем дольше Стенсер ждал, тем тяжелее было совладать с желанием избавить старика от пустых страданий. Хотелось отпнуть в сторону горевшие синим пламенем травы. Хотелось распахнуть дверь и дать старику вдохнуть полной грудью, чистый свежий воздух. И всё же Стенсер терпел угрызения совести, говоря себе: «Давай, облегчи минутные страдания, и оставь страдать целую вечность! Безумие, разве может быть что-то страшнее?» — и всё же, как бы не звучали свои мысленные слова, совесть болезненно кольнула, — слишком уж жалобно стенал старик. — Пора! — коротко скомандовал Кондратий. Стенсер растерялся, замешкался… и руки подвели, не получилось разом распахнуть дверь. И даже после, открыв дверь, Стенсер остался стоять у входа в сарай. Прежде чем Стенсер что-либо понял, сильная рука откинула его в сторону. Только после, уже лёжа на земле, глядя вслед удиравшему, грязному старикашке, молодой мужчина увидел на земле полено, которого, как он точно знал, там прежде не было. — Не стой столбом! Или ты думаешь, что раз я тебе могу раны залечить, то нужно за зря шишки набивать? — ругался Кондратий. * * * — А что теперь? — спросил Стенсер, заглянув в сарай. — А теперь, друг мой, человек, тебе нужно прибраться. Всё, что тебе не нужно — в огонь. Все вещи, которыми могли пользоваться прежние хозяева, — в огонь. Всё старьё, которое нельзя использовать, — в огонь. — Кондратий, так там и стены гнилые… того и гляди, — рухнет! Великан улыбнулся. — Ты приберись пока, а там, когда он перестанет дичать, ты ему новое жилище сделаешь! — Я? — удивившись, спросил Стенсер. 47 Некоторое время, пока Стенсер вытаскивал всякий хлам из сарая, ему помогал Кондратий, — складывал барахло так, чтобы то быстро прогорело. И как вскоре убедился Стенсер, великан знал толк в подобном деле. Немало перепачкавшись, молодой мужчина с явным наслаждением наблюдал за взметнувшимся пламенем. Ещё больше его радовало понимание, что всё, грязная работа окончена. Только оставался ещё один вопрос: — Что теперь? Кондратий улыбался, подставляя руки огню. — А теперь, всё, что мы можем делать, — это ждать! «Чего ждать? — подумал Стенсер. — Как долго ждать? И чем это закончится?» Только вслух он не решался озвучить свои мысли. Слишком уж странные черты стал обретать его знакомый. И не сразу, но Стенсер заметил некоторые изменения, — у верзилы руки покрывались густой шерстью. Они и прежде были сильно уж волосатыми, но теперь их начинал покрывать прямо-таки слой звериной шерсти. Молодой мужчина понимал, что Кондратий очередной дух, но, только там, у сарая, он начал задаваться вопросами: «А что он за дух-то такой. И что он может? И чего от него следует ждать?» И когда уже догорал огонь с ненужным, полусгнившим хламом, Стенсер лишний раз убедился, что его новый знакомый не так уж и прост. Показался взволнованный, перепуганный домовой. Он шагал в сторону сарая, но часто озирался, и щурился подслеповатыми глазами. Стенсер хотел его окликнуть, но опоздал, — Кондратий первым кликнул старика. — Эй, домовой! — зычным голосом проревел Кондратий. Он был, как и всегда, весёлый и улыбчивый. — Ты чего-то потерял… или, быть может, помощь, какая нужна? Только старик замер, и так затравленно поглядел на Кондратия… и только мельком глянул на Стенсера, точно не признав. — Да нет… нет… — дрожавшим голосом, сказал домовой. — Да ты брось! Говори, чем тебе помочь? — Не… не-е-е нужно. Я сам… справлюсь. Кондратий раскинул руки. Усмехнулся. — А то гляди… Тебе и твоим братьям… я в помощи ни по чём не откажу! Старик запинаясь, как-то неясно поблагодарил и… бросился наутёк ничем не хуже дворового. А Кондратий вздохнул и… неожиданно сник. Он печально поглядел на Стенсера, после на предзакатное солнце, и сказал: — Поздно уже… пойду я… пока чего-нибудь не случилось. Стенсер хотел что-нибудь сказать ему, но просто глядел, как Кондратий, огромный, с широченными поникшими плечами уходил в сторону далёких полей. Смотрел и не понимал, что только что случилось, почему он так быстро переменился в настроение и… «Почему Будимир так испугался?» Оставшись в одиночку, рядом с догоравшим кострищем, молодой мужчина пытался разобраться и в своих чувствах. «С одной стороны, как-то жутко он выглядел… но ведь только что…» — на него столь сильно повлияла недавно разыгравшаяся сцена, что даже мысленно не получалось понять своего отношения. Только чувства боролись меж собой, точно дикие звери. С одной стороны боязливость и опасливость, с другой жалость и сострадания». Уже поздним вечером, когда кругом густились сумерки, а он возвращался домой, Стенсер понял, почему ему было жаль Кондратия: «Он точно не желал так поступать. Как будто бы, вне зависимости от своего желания, не мог поступить по-другому». * * * Только зайдя домой, увидев домового, Стенсер сказал: