Стенсер шагал вдоль полей, понимая, что кричать и звать Кондратия не надо, тот сам появится. Думал: «Главное не испугаться… главное не испугаться… главное…» — Зда-ро-ва! — зычно крикнули прямо в ухо, а на плечо легла увесистая лапища, под которой Стенсер не смог устоять. Импровизированная трость-палка лопнула, а мужчина плюхнулся на пыльную дорогу. — Ты чего это? — не на шутку испугавшись, спросил полевой великан. Стенсер кое-как, в нескольких словах объяснил, что случилось прошлой ночью, и что он не может сам устоять даже на ногах. — Вот дела! — протянул Кондратий. Поглядев на бессильно растянувшегося на дороге мужчину, он добавил. — Ты побудь здесь, никуда не уходи… я скоро вернусь! Стенсер, слыша шуршание среди бурьяна, улыбаясь, сказал: — Нет, ну раз ты настаиваешь, то я, пожалуй, убегу отсюда! * * * — Эх, как же тебя так угораздило? — зычно говорил Кондратий, обрабатывая раны соком разных растений. — Прямо на полуночную гончую нарваться! Это ты брат да… умеешь! А Стенсер молчал… ему явно было не до разговоров. Всё его тело разламывало от боли. Раны срастались, но полностью не затягивались. И всё же такое быстрое заживление причиняло значительно больше болезненных ощущений, чем получение самих ран. Кондратий пытался отвлечь мужчину от боли разговорами, но Стенсер валялся в пыли, корчился в агонии и едва ли мог хоть что-то сообразить. Ему, так сказать, было не до разговоров и различных размышлений. И всё же, когда боль начала отпускать, Стенсер пытался поддерживать разговор. Сам того не замечая, он так всё меньше и меньше замечал боль. И вскоре раны совсем уж перестали затягиваться. Только остались грубые рубцы и чёрная кайма вокруг них, — след от когтей и зубов полуночника. 75 Стенсер, ещё приходя в себя, рассказал о преследовавших его кошмарах. Объяснил его особенности: что кошмар бывал строго ночью и только в том доме, где обитал старик. Кондратий кивал, изредка задавал вопросы и слушал истории разной степени бредовости, но, что удивительно, слушал внимательно, не перебивал. — И когда я бросил ту стекляшку, последний осколок, к другим таким же и собирался уже закапывать, — рассказывал Стенсер, — на меня напал тот… даже не знаю как его вернее назвать! — Гончая, полуночная гончая, — сказал Кондратий, а после прибавил. — Вроде уже упоминал. — Да, конечно. Так с этой полуночной гончей я и пообщался… к сожалению не совсем успешно. — мужчина ухмыльнулся и показал следы когтей, так и не заживавших полностью на груди. Когда же мужчина окончательно отошёл от болезненного восстановления, Кондратий сказал ему: — Пойдём, нам нужно немного пройтись. — Что, куда? — удивился мужчина. И всё же Стенсер последовал за великаном. Причин не доверять ему у него не было. Да и сомневаться в таком приятеле, уже не один раз выручившем из беды, явно не хотелось. По дороге, через дикие поля, где бурьян высоко поднимался над головой, Кондратий начал опять расспрашивать. — Помнишь, ты говорил, что странные уродцы долбили в стены, в дверь, но к окну боялись подойти? — Да, помню… а что-то не так? — Всё так, — отвечал Кондратий, — разве только не уродцы, а полуночники. «Так вот значит, о ком меня много раз предупреждали?» — подумал молодой человек. — Тебе не показалось странным, что они не полезли в окно? — оглянувшись, спросил Кондратий. На его лице явственно читалось звериная угрюмость. «Что это с ним?» — спросил себя Стенсер, но в слух сказал. — О том я тебе и говорил там, помнишь? — А? Да… да… точно. — сбивчиво отвечал Кондратий, уже отвернувшись. Где-то с минуту они, молча, шли дальше. Стенсер ощущал, как томительно и медленно движется время. — Мы и в самом деле совсем уж плохие стали… дичаем! — с тоской начал Кондратий. — Понимаешь, без помощи людей, без них самих… что нам токлу тогда вовсе быть? Стенсер пожал плечами, до конца не понимая духа. Тот и не оглядывался, шагал дальше и постепенно говорил. — И ведь обо всём забывает. Важное упускаем из вида… а ведь… Кто мы, если забываем саму суть? Пыль? Нет, хуже! Стенсер слушал изливания духа, но не понимал, о чём и для чего на самом деле всё это происходит. Спустя время, много слов и мыслей, Кондратий оглянулся. — Знаешь, почему никто к тебе в окно не залез? Не догадываешься? — в его голосе слышалась неприкрытая свирепость. — Под твоим окном, насколько я знаю, ещё живёт одно маленькое создание… понимаешь, о ком я говорю? — Маленький, крылатый… — начал Стенсер. — Сорванец. — закончил за него Кондратий. Стенсер понимал, о ком идёт речь, но не понимал, к чему клонит его собеседник. Он спросил об этом, а Кондратий, тихо рыча, ответил: — Он тебя и спас. Стенсер запнулся и чуть ли не упал от неожиданности. — Как это, спас? Кондратий до хруста сжал руки, но продолжал идти и начал объяснять. — Мы, с тем сорванцом, полуденники. И мы, с полуночниками, так сказать, не в ладах. Похоже, этот малец спас тебя и твой дом… а ты… я так понимаю, ничего ему не предложил в награду… я ведь прав? Стенсер шагал, обдумывая сказанное. А после, мысленно сказав себе: «Так он что, на самом деле меня спас?» — обратился к Кондратию: — Я тебе уже говорил, что не смыслю ничего в подобной жизни… или забыл… не знаю даже. Кондратий оглянулся и грозно глянул. Стенсер успел разглядеть на его лице странность: короткая борода превратилась в буроватую шерсть. — Объясни мне, чем я могу помочь этому летающему мальчишке, и я не останусь у него в долгу. — А самому спросить сложно? — И то верно, — сказал Стенсер. * * * Странная метаморфоза, случившаяся с Кондратием, отступила также неожиданно, как и началась. Они вновь шагали по полевой дороге, и великан был, как и прежде, улыбчив и удивительно весёлый. — Никак перепугал, да? — добродушно спрашивал Кондратий. — Но ты не бойся, не нужно! Стенсер кивал в ответ, но никак не мог отделаться от мысли: «Куда мы так далеко идём?» Как выяснилось некоторое время спустя, они шли куда-то ближе к центру полей. Сразу несколько дорог сходились в одном месте. И поля вокруг этих дорог были заметно чище, — бурьяна почти не встречалось. Молодой мужчина порядочно устал и солнышко слишком уж давило на мозг, — не было ни сил, ни желания внимательно оглядываться кругом. Ужасно хотелось пить. — Гляди, — сказал Кондратий, кивнув в сторону одного из полей. Стенсер не сразу начал всматриваться в золотые переливы пшеницы. Но, когда он всё же начал, оторваться уже было сложно. Сочная, почти спелая пшеница, покачивалась на лёгком ветру, — над ней стояло марево. И среди такой красоты скользила аккуратная девичья фигурка в белых, лёгких одеждах. Стенсер испытал тоже самое, что и ночью, когда видел полуночницу, — манящее чувство. Но, это точно не была она. Стенсер твёрдо в этом был убеждён. Кондратий подтвердил эту уверенность с нежностью сказав: — Полуденница!