– Что-что? А, это Шопен. В исполнении Горовица[39]. В воскресное утро самое то. Раз, два, три… И! Сначала она подумала, что Шолто считает такт, но как только он произнес “И!”, вода в стальном кофейнике начала яростно бурлить. Из носика стремительно вырывался пар. Шолто выждал одну-две минуты, дирижируя под музыку деревянной ложкой, которая как раз вовремя оказалась у него в руках. Сделав финальный взмах, он разлил густой темный кофе в две приготовленные фарфоровые чашки. – Как раз на двоих хватило, – заметил Шолто. – Я уже выпил одну чашечку, но по‑настоящему день начинается только со второй. Ну? Вздрогнем? Он подогрел молоко в медной кастрюльке и разлил по чашкам. Рози подумала, что никогда не пила ничего вкуснее. – Я теперь только такой кофе пью, – сказал Шолто, театрально взмахнув рукой. – Меня во Флоренции научили, давно-давно. Я и вас могу научить, пока вы не уехали. – Буду рада, спасибо! Рози вдруг поняла, что это не рабочие выходные, которые нужно просто пережить, а настоящий мастер-класс по тому, как надо жить эту жизнь. Все, чему Шолто Харви готов ее обучить, она с радостью примет. Пока готовились яйца с сосисками, Рози решила как следует осмотреться. Квадратная кухня была довольно просторной, окна в каменных рамах, увитых жимолостью, выходили на сад во внутреннем дворике. На старых деревянных балках под потолком висели медные сотейники и веточки лаванды. В шкафах, выкрашенных в кремовый цвет, была искусно расставлена посуда из разных сервизов. Приоткрытая дверь вела в кладовую, где не было даже намека на беспорядок. Сразу бросалось в глаза, что это кухня не просто хорошего повара со всей необходимой утварью, но и ценителя искусства. Глянцевое изумрудное блюдо с лимонами на углу столешницы будет кстати, если вы захотите сделать лимонад, но его главная задача – фантастически выглядеть, и блюдо с этой задачей справлялось на отлично. Рози безумно хотелось, чтобы у нее все было точно так же, как здесь, и надеялась, что хозяин дома этого не заметит. – Ну вот, все готово. Если понадобится коричневый соус или кетчуп, только скажите. Пожалуйста, bon appétit! Шолто поставил завтрак прямо на стойку, у которой она сидела. Аромат свежеприготовленных сосисок притуплялся лишь на мгновение, когда она делала глоток шампанского, и пузырьки приятно покалывали язык, или апельсинового сока. К тому моменту кухню уже наполняло крещендо оркестра, исполняющего “Рапсодию в стиле блюз” Гершвина. Эту музыку она полюбила еще с университетских времен. “Если он и взаправду ходячий кошмар, – подумала Рози, вспомнив слова Лулу, – то такой кошмар мне по душе”. – Ну что ж, теперь расскажите мне о себе, – попросил Шолто. – У вас, должно быть, очень интересная жизнь, раз вы так тесно работаете с Ее Величеством. Прошу вас, со всеми подробностями, я хочу знать все до мельчайших деталей! Весь день они провели в разговорах. Сначала немного прибрались во дворе, а ближе к вечеру принялись готовить ужин. Шолто доверил Рози собрать салат, пока он сам вносил последние штрихи в жаркое. Он сильно удивился, когда Рози ему позвонила, и слегка волновался, что она с ним заскучает, но ему было очень приятно вспомнить те времена, когда он сам работал на Босса. Такая возможность дается далеко не каждому – это что‑то из разряда полета в космос. Шолто казалось, что тогда они с королевой хорошо поладили. Может быть, и она думает так же. Во всяком случае, от этой мысли у него на душе стало теплее. Рози ведь тоже попала под чары Босса – это было сразу ясно. И если уж быть честным хотя бы с самим собой, то в этот момент он ей даже немного завидовал. Шолто увлекся рассказом Рози о ее детстве в Ноттинг-Хилле и довольно блестящей – он это понял, даже несмотря на то, что она неохотно вдавалась в подробности, – карьере в армии. Выше всяких похвал. Теперь настала ее очередь расспрашивать его о работе на должности заместителя хранителя королевских картин. Ее интересовали события, произошедшие летом одного конкретного года, но он не был уверен, что сможет в точности вспомнить, как обстояло дело. Во всяком случае, постарается дать общее представление. – Лондон восьмидесятых… Не могу передать, насколько роскошным он был. А вы, Рози, когда родились? – В тысяча девятьсот восемьдесят шестом. – О! Как раз то время, которое мы обсуждаем. А где? – В Кенсингтоне. – И я там жил! В Кенсингтонском дворце. Ну-ну, не смейтесь! Так многие делали. У меня там на задворках была маленькая квартирка. Просто фантастика! Это были золотые годы Чарльза и принцессы Ди, когда все, конечно, уже шло наперекосяк, но никто об этом еще не знал. Он сюда приезжал на выходные; тут Хайгроув[40] неподалеку, вверх по дороге. А она оставалась в городе с детьми. Я часто встречал Диану во дворце. Брюки-сигареты, пушистые свитера, изящные лодыжки, шикарные волосы. А под этой белокурой шевелюрой – такая дьявольская и такая ангельская улыбка! «Как делишки, Шолто?” Она всегда производила такое впечатление, будто думает – даже надеется, – что ты замышляешь что‑нибудь эдакое. Хотел бы я таким быть, – добавил он и тоскливо вздохнул. – А в чем именно заключалась ваша работа? – Да это работой‑то трудно назвать, – сказал он и отпил вина, пролив немного на жаркое. – Точнее, работа‑то она работа, но описать ее тяжело. Отдел хранения в те времена был ужасно старомодным. Серьезные исследования в области истории искусства, как в каком‑нибудь оксфордском колледже или Курто[41]. Но коллекция у нас была потрясающая, и люди должны были о ней узнать, увидеть ее своими глазами. Я обычных людей имею в виду. Всех, а не только нас, придворных. Нужно было ее структурировать, каталогизировать и… В общем, дел было по горло. Мы все делали наобум, но получалось достойно. – Вряд ли сейчас там работают так же. “Наобум” я имею в виду. – Ой, не говорите! – воскликнул он и засмеялся. – В Королевском фонде коллекций теперь целая армия новобранцев – и это сейчас “фонд”, а при мне он назывался просто “Королевская коллекция”, – сотни сотрудников! Просто невероятно! А нас было всего человек двенадцать. Зато руки у нас были развязаны… – Шолто на мгновение замолчал. Рози подняла на него взгляд и увидела светлую печаль в его глазах. – Я стоял у истоков отдела консервации. Пожалуй, это мое самое главное достижение. Ужинали они за круглым столом, на котором вместо скатерти лежал старинный гобелен. Шолто объяснил, что его “коттедж” когда‑то был галантерейным магазином, который он лет сто назад переделал под жилой дом. Шолто наблюдал за тем, как Рози озирается по сторонам, стараясь понять, как он изменил это место и чему она может у него поучиться. На каминной полке в комнате, где они сидели, симметрично стояли современные фарфоровые сервизы и винтажные стеклянные бокалы, а над ними висело старинное венецианское зеркало. Остальные помещения были обставлены более своеобразно. Все стены от пола до потолка были увешаны картинами: масляными и акварельными, старинными и современными, в разнообразных рамах. Их расположение относительно друг друга напоминало какой‑то причудливый узор. Шолто был уверен, что через несколько лет, когда Рози накопит достаточно денег, у нее дома будет то же самое. Они допили кларет, доели жаркое и сыр, который она так любезно привезла из “Фортнума”, и с напитками переместились в гостиную. Рози устроилась, поджав ноги, на одном из диванов. Шолто спросил, о чем она думает. – О том, что тут очень уютно. А еще интересно, кто написал картину с деревьями, которая висит у лестницы возле моей комнаты. Подпись похожа на Сезанна. И почему вы уехали из Лондона, хотя так его любите? Какое‑то время он размышлял, барабаня пальцами по бокалу. – Что ж, я эту комнату двадцать лет в порядок приводил, так что спасибо большое, что заметили мои старания. Ковер вот, например, из Катманду. Моя жена знала толк в хороших вещичках. – Ох, извините, пожалуйста, – смущенно проговорила Рози, обратив внимание на прошедшее время. – Ваша жена скончалась? Шолто коротко кивнул. – От сердечного приступа. Давным-давно. Простите, о чем вы еще спрашивали? Ах да, картина на лестнице. Вы абсолютно правы, это Сезанн. – Что?! – воскликнула она, округлив глаза. – Настоящий?! – Самый что ни на есть. Картина маленькая, но такая красивая. Мне просто очень нравится, как он пишет деревья. – Ее тоже ваша жена нашла? – Нет, но вполне могла бы! Я приметил это полотно, когда работал на одну богатую вдову в Хэмпшире. Видите ли, я консультант, помогаю выбирать произведения искусства. И надо признать, коллекцию ей удалось собрать превосходную. Благо муж – скандинавский миллиардер, но главное – глаз у нее был наметан. В общем, когда она умерла… – сказал Шолто и махнул рукой в сторону лестницы. – Повезло вам. – Не то слово. – Почему вы повесили ее над лестницей? – Так веселее, – объяснил он. – Естественно, это жемчужина моей коллекции. Все равно что хранить “Оскар” в туалете. Что‑то еще? А, отъезд из Лондона. Я не по своей воле переехал. Дело в том, что я потерял там друга, и оставаться было просто невыносимо. Я все еще скучаю по городу. Особенно по дворцу. – Представляю, – посочувствовала Рози. – У меня там комната с видом на озеро. И… – Я не про Букингемский дворец, а про Сент-Джеймс. – Ой. – Он гораздо интереснее. Вы знали, что Сент-Джеймсский дворец до сих пор считается официальной резиденцией монарха? Рози отрицательно покачала головой. – Так вот почему там всегда принимают послов. – Да-да. Генрих VIII приказал построить его на месте лепрозория. – Шолто подошел к близкой ему теме, и сердце его растаяло окончательно. – А Букингемский дворец стоит на месте шелковичного сада, который плохо разросся. Босс мне как‑то рассказала, что Джеймс I хотел производить шелк, но вместо белых тутовых деревьев посадил черные, а они шелкопрядам не интересны. Ее Величество вообще обожает, когда в истории все идет не по плану. Мне кажется, Букингем такой уродливый… Вы со мной согласны? Фасад просто отвратительный. Его давно снести пора. Рози изумленно уставилась на него. – Снести?! А как же балкон? – Королевская семья как‑нибудь и без него обойдется, – сказал Шолто Харви, пренебрежительно махнув рукой. – В конце концов, заново его отстроят. Всю восточную часть, какой мы с вами ее знаем, построили только в тысяча девятьсот тринадцатом. Это нам кажется, что дворец древний, но по королевским меркам ему всего ничего. А сейчас, пожалуй, пора выпить немного виски. Согласны? Я пойду принесу бутылочку, достойную такой компании. В своих покоях в Северном крыле королева предавалась воспоминаниям о тех временах, когда она смотрела на дворец из родительского дома на Пикадилли и махала рукой “дедушке Англии”[42]. Тогда дворец казался поистине волшебным. Она уж и не знала, когда в последний раз здесь царила такая мрачная атмосфера, как нынче. Ей говорили, что в комнате для слуг до сих пор обсуждают историю с трупом в бассейне. Газеты и журналы обещали огромные гонорары за свежие фотографии внутренних помещений северо-западного павильона, но до сих пор им не удалось получить ни одной. В этом отношении персонал дворца демонстрировал порядочность, достойную восхищения, хотя отчасти дело было в охране, которая постоянно дежурила у ворот. Гораздо сильнее СМИ поразил тот факт, что в Букингемском дворце в принципе был бассейн. Филипп не зря беспокоился: в газетах действительно появились статьи о “роскошном спа” и в целом об образе жизни королевских особ, в которых суверенный грант[43], который ежегодно выплачивался казной, обязательно называли “вымогательством”. Королева так и ждала, когда всплывет история с записками и пресса ее подхватит. Сейчас такие вещи называют “троллингом”. По крайней мере, если журналисты придут, можно будет сослаться на полицейское расследование. И тогда создастся впечатление, что мы что‑то делаем, – и это будет чистая правда, однако делаем мы явно недостаточно. Разве может насильственная смерть одной из сотрудниц оказаться случайностью, когда налицо целая чудовищная кампания, развернутая против таких же женщин, как она? Королева мечтала получить доказательства того, что это неправда, но в глубине души понимала: даже получив их, она не поверит. Завтра старший инспектор предоставит первый отчет. Она с нетерпением ждала его заключений. Дэвид Стронг, в свою очередь, не особенно стремился предстать перед Ее Величеством. Он боялся ее, но не мог понять почему. Королева никогда не славилась высочайшим интеллектом, но, работая на нее в Виндзоре в прошлый раз, он убедился, что она гораздо умнее, чем кажется на первый взгляд. Ни одна ошибка не осталась без внимания. Сухие замечания попадали в яблочко. Во взгляде королевы Англии читалось разочарование. И ему не хотелось увидеть этот взгляд завтра днем. Ужасно не хотелось. Поэтому накануне, в половине одиннадцатого, Дэвид Стронг не спешил ложиться спать, а предпочел остаться в своем импровизированном штабе во дворце и обсудить с сержантом все, что им было известно на тот момент, – а известно было не так много, как хотелось бы. Потребовалось время, чтобы разложить необходимые для работы вещи и привыкнуть к окружающей обстановке. Помимо кучи аппаратуры в Бальном зале, в их с сержантом-детективом Хайгейтом распоряжении была запертая на ключ комната для допросов в Южном крыле, расположенная прямо над кабинетом руководителя хозяйственной службы, а также два зашифрованных ноутбука, несколько блокнотов и пара видавших виды стульев. Вице-маршал авиации явно не хотел, чтобы им было слишком комфортно. Ну и пусть. Чем хуже условия, тем Стронгу лучше работается. Язык тоже усложнял дело. Им с Хайгейтом пришлось как можно быстрее разобраться в тоннах сокращений и названий, из которых “Букингем” – самое простое. СДД – Сент-Джеймсский дворец, КД – Кенсингтонский дворец, ПЛС – та очаровательная расторопная нигерийка, Рози. Можно ли называть уроженку Лондона “нигерийкой”? Стронг сомневался. Наверное, будет правильнее сказать “девушка нигерийского происхождения”. ГЭ – Герцог Эдинбургский (это он знал и раньше). “Веллинги” – Веллингтонские казармы, где живут солдаты, охраняющие дворец. Сейчас там квартируется рота из Уэльса, но ее почему‑то называют “иностранный легион”. Мать Стронга была валлийкой, поэтому его это немного задело, но он не подал виду. На работе на все, что ему говорили, он отвечал улыбкой, кивком или молчанием: такие жесты обычно интерпретировались собеседниками как одобрение, однако за ними иногда скрывались противоположные чувства. Естественно, когда ему рассказали о несчастном случае у бассейна, улыбаться он не стал. Речь шла о какой‑то старой карге, но все же… – Начнем с причины смерти, – сказал Дэвид Стронг сержанту. – В ХОЛМСе[44] ничего нового? Сержант-детектив Хайгейт, которому он поручил проверить базу данных полиции, отрицательно покачал головой. Никаких новостей. Патологоанатом не обнаружил следов насилия, не считая увечий от падения и порезов от разбитого стекла. Его заключение – разрыв задней большеберцовой артерии. Звучит не очень страшно, но, если вовремя не добраться до больницы, можно истечь кровью. – А что думаешь по поводу моей версии о самоубийстве? – спросил Стронг. – За несколько дней до смерти угрозы в ее адрес участились, и она могла не выдержать давления. – Да нет, – уверенно ответил Хайгейт. – Это как‑то бестолково. – А что? Люди режут запястья, почему бы не порезать лодыжку? – Зачем ей вскрываться в бассейне? У нее был доступ к ванной, там ей никто бы не помешал. К тому же все говорят, что она была ярой фанаткой королевы. Она бы не стала ее подставлять.