Должно быть, когда их пылающие самолеты неслись к земле, эти люди думали, что их время пришло. Мог ли кто‑то из них представить, что доживет до ста или даже больше? В кабинет вошли сэр Саймон и сэр Джеймс, чтобы в последний раз обсудить программу реставрации перед тем, как отправить ее на рассмотрение парламента. Хранитель тайного кошелька вскользь упомянул, что Рози срочно доделывает бюджет, чтобы сдать расчеты в срок. – Она очень многогранная личность, не правда ли? – улыбнувшись, сказала королева. – Да, – ворчливым тоном признал сэр Саймон. – Она сама вызвалась помочь, никто ее не заставлял. Этот факт обрадовал королеву еще больше. Ей очень нравились люди, которые всегда готовы засучить рукава и взяться за дело. Полностью противоположные чувства вызывал другой типаж: невероятно изнеженные личности, сдувающие пылинки с чувства собственной важности, которые вместо того, чтобы что‑то предпринять, спокойно наблюдают за тем, как у них под ногами разверзается хаос. Очень жаль, что рядом не было Рози. Она бы не стала задавать лишних вопросов и беспрекословно выполнила ее просьбу. Сэр Саймон… Ну, что поделать. В конце концов, она тут Босс. – Саймон, прежде чем вы уйдете, я хотела бы поручить вам одно дело. Не могли бы вы найти девушку, курирующую выставку Каналетто в Королевской Галерее, которая пройдет в следующем году? Я хотела бы с ней пообщаться. – Сегодня, мэм? – Да. Королева бросила на него строгий взгляд, и приподнятая бровь сэра Саймона послушно опустилась, приняв свое естественное положение. – Будет сделано. Однако я уверен, что Нил Хадсон прибудет к вам с огромным удовольствием, если вы захотите что‑то обсудить. Он полностью контролирует ситуацию и… – Нет нужды беспокоить хранителя. – Нил Хадсон был в списке Рози, который лежал в верхнем ящике стола Ее Величества. – Куратор отлично справится. Вы знаете мое расписание. Если получится выкроить полчаса после обеда, будет просто замечательно. Сэр Саймон кивнул. Он уже очень давно знал, что “будет просто замечательно” означает “закрой рот и займись делом”, поэтому сразу же сделал и то, и другое. Глава 26 По счастливому стечению обстоятельств на следующей встрече королеве представилась отличная возможность поговорить о том, что было у нее на уме. В присутствии пажа она отправилась в Желтую гостиную, в которой ковер был накрыт полиэтиленовой пленкой и где ее ждала Лавиния Хоторн-Хопвуд со съемочной группой. За лето Лавиния слепила из глины бюст королевы на основе своих рисунков. В отличие от многих других портретистов, она не любила работать по фотографиям. “Образ теряется, – объяснила художница в их первую встречу. – Если я не могу запечатлеть его в моменте своей собственной рукой, то работа получается бездушной”. Эта часть процесса всегда казалась королеве каким‑то чудом. Влажную глиняную скульптуру, слепленную вокруг металлического каркаса, каким‑то образом доставили из студии Лавинии в Суррее в Желтую гостиную Букингемского дворца. Теперь она стояла здесь на вращающемся гончарном круге, задрапированная влажным муслином[54]. Рядом, в коробке с бархатной обивкой, лежала тиара от Девушек Великобритании и Северной Ирландии[55], которую ей должен был помочь надеть придворный. Ее Величество выбрала ее для портрета, потому что она удивительным образом выглядела одновременно нежно и ослепительно. Ее любимая бабушка, королева Мария, подарила ей эту тиару на свадьбу, и с тех пор королева ее практически не снимала. В голове промелькнула мысль о том, что она относится к своим диадемам так, как многие другие женщины – к шляпкам или – что обожают женщины в наш прогрессивный век? – ну, наверное, к любимым сумочкам. Лавиния о чем‑то болтала, а королева в это время надела бриллианты, быстренько осмотрела себя в зеркале и удобно устроилась в кресле. Затем художница осторожно открыла готовую работу, и королева не без восторга убедилась, что Лавиния вновь превзошла сама себя. Скульптура до мельчайших деталей копировала ее внешность, какой она была десять лет назад. Художнице действительно удалось передать даже блеск в глазах, и королева никак не могла понять, как возможно сотворить такое чудо из грубой глины. Теперь, когда впереди была пара драгоценных часов, Лавиния принялась за работу непосредственно над скульптурой, периодически останавливаясь, чтобы сверить размеры с оригиналом из плоти и крови с помощью штангенциркуля, параллельно рассказывая всякие истории. Королева попросила, чтобы съемочная группа присутствовала только первый час, поэтому второй прошел более непринужденно. Они обсуждали Олимпийские игры, сад, скачки на четвертом канале. Королева сказала, что недавно посмотрела чрезвычайно увлекательную программу о подделках и копиях произведений искусства. (Она действительно видела эту передачу, только лет пять назад.) – Я даже представить себе не могла, что подделок так много! Надеюсь, у меня в коллекции их нет. Художница убрала прядь волос от лица измазанными в штукатурке руками. – Не хочу вас расстраивать, но, скорее всего, есть. Такое на каждом шагу встречается. Почти в любой галерее найдется одна-две подделки, и владельцы даже не всегда знают, что это не оригинал. Естественно, они никогда в этом не признаются. – Но как им это удается? – воскликнула королева. – В смысле, фальсификаторам. Ведь современные методы исследования картин с легкостью обнаружат подделку, правда? Я слышала, что специальные рентгеновские лучи позволяют проверить, из чего сделаны краски. – Все верно, такой анализ называется масс-спектрометрия. Технологии действительно шагают в ногу со временем, так что теперь фальсификаторам приходится ужом виться. – Ух ты! Правда? Лавиния ответила не сразу. Она сосредоточенно воссоздавала изгиб носа королевы. Когда получившаяся линия ее устроила, художница сказала: – Наука прогрессирует с каждым десятилетием. Но когда я училась на факультете искусств, нам профессора такие байки травили, что волосы дыбом встают, – до жути интересные! В семидесятые специалисты в основном проверяли подделку на глазок. Естественно, обращая внимание на материалы. То есть, напишешь портрет Боттичелли на холсте, и тебя сразу вычислят, ведь все знают, что портреты он писал на деревянных панелях. Или если по глупости используешь титановые белила, которые появились только в двадцатом веке. Но чаще всего обращали внимание на историю картины и “ощущение” от нее. – Как интересно, – задумчиво произнесла королева. Она погрузилась в размышления, стараясь не замечать, как сильно чешется нос, и усилием воли заставляя руки расслабленно лежать на коленях. Та же самая королева Мария, подарившая ей тиару, научила ее, что настоящая леди не должна касаться своего носа на публике. А настоящая королева не должна выказывать своего нездорового увлечения преступлениями при посторонних людях. – Если бы вы захотели подделать картину в те времена, то как бы вы это сделали? – Мэм, вы всерьез спрашиваете? Королева взглянула на Лавинию и увидела, что она широко улыбается. Ее щеки и лоб были перепачканы мокрой глиной, а руки заняты лепкой лица. Она занималась работой, в которой сильнее всего были задействованы наметанный глаз и мышечная память, так что у нее была возможность хорошенько поразмыслить над вопросом королевы. – Честно говоря, я частенько об этом задумывалась. По факту, это отличный способ сколотить себе состояние, если, конечно, не попасться и не оказаться в тюрьме. Впрочем, с большинством авторов подделок так и случалось. Но я втайне ими восхищалась, потому что они на самом деле были талантливыми художниками, мастерами своего дела. Дьявол кроется в деталях – их труднее всего подделать. – Какие именно детали? Вы можете объяснить на примере, скажем, Рембрандта? – Хорошо, давайте попробуем, – усмехнувшись, ответила Лавиния. – Фух, вот так задачка. Ну, для начала представим, что я гениальный копировщик. Речь идет о золотом веке барокко. Так что сперва надо раздобыть живописное полотно того периода. Это о-о-очень важно. Правильный холст, правильное плетение, правильное дерево, из которого сделан подрамник, – и даже гвозди. Затем нужно соскоблить масляную краску до самого грунта – так подготавливается холст. Он должен быть подлинным, поэтому я бы его оставила. Потом изучу, из чего состояли краски Рембрандта, и сделаю свои с таким же составом. Буду бесконечно тренироваться рисовать его методом и в его стилистике, пока не смогу повторить с закрытыми глазами. Но сама картина – только полдела. Надо еще подделать историю ее происхождения и владения, а это зачастую сложнее всего. Была ли она в коллекции? Тогда нужно подобрать правильный инвентарный номер, чтобы он соответствовал записи в инвентарной книге. Подделать картину из вашей коллекции, мэм, безумно сложно, потому что ее легко можно будет проверить по другим документам из архива. Часто обратная сторона картины важна не меньше лицевой. Есть ли на ней клеймо? Как крепится холст? В какой раме она была? – Полагаю, если бы у вас был оригинал этой картины, то было бы проще ее подделать? – Намного, – согласилась Лавиния. – А если бы вам нужно было втайне перевезти картину, то как бы вы это сделали? Я однажды видела фильм, в котором мужчина клал ее в портфель, но, по всей видимости, в реальности так не получится. – А, “Афера Томаса Крауна”, – сказала Лавиния, снова усмехнувшись. – Мне фильм понравился, но Моне действительно в портфель не положишь. Хотя, если очень надо, то можно снять полотно с подрамника, свернуть его, а подрамник разобрать и взять с собой по частям. Правда, потом придется собирать все обратно, и понадобятся оригинальные гвозди. Так что придется попотеть. – Разве расписанный холст можно свернуть? – Если аккуратно, то почему бы и нет? Главное сворачивать как ковер и лицевой стороной вниз. Лучше так не делать, конечно, но, как я поняла, ваш фальсификатор – отъявленный злодей. – Хм… – Однажды нам пришлось сворачивать так картину, которая моя мать купила на аукционе. – Лавиния нанесла немного глины на бровь скульптуры, разгладила ее и сделала шаг назад, чтобы оценить эффект. – Ничего противозаконного, просто она была почти двухметровая, а довезти мы ее могли только на моем “ситроене”. У меня, конечно, душа разрывалась, когда мы разбирали раму, но, когда собрали ее обратно и немного расправили полотно, картина выглядела как новенькая. Ну вот! Думаю, нам с вами надо немного размяться. Чуть позже доктор Дженнифер Сазерленд в необычайном волнении стояла в Королевской Галерее, неподалеку от Южного крыла дворца, и ждала, пока к ней присоединится Ее Величество. Они пару раз виделись мельком, когда королева приезжала в Сент-Джеймсский дворец, чтобы посмотреть, как проходит подготовка к выставке. Но до этого момента доктор Сазерленд никогда не оставалась с королевой наедине. Стоя там, она посмотрела на свои брюки и снова пожалела, что сегодня надела их. Дженнифер носила их уже третий день подряд, потому что других таких же удобных у нее не было. Дорогие, дизайнерские, из черного джерси-стрейч, брюки идеально сидели по фигуре, когда она их только купила, но сейчас они растянулись и смотрелись немного мешковато. А еще на них все еще осталось пятнышко от желтка, которым она капнула на штаны вчера утром и который тщетно пыталась отстирать в туалете. Дженнифер Сазерленд, конечно, представляла себе встречу с Ее Величеством, но в ее мечтах она принимала из ее рук по меньшей мере орден Британской империи (или даже дамский титул) и была одета в полосатый костюм от Вивьен Вествуд и лабутены на головокружительной шпильке. Кроме того, свежеокрашенные волосы должны были быть с шикарной укладкой, а в зале должна была присутствовать гордая мать. Вот так, а не в пятницу в половине четвертого, в рабочей одежде и без видимой причины. Нил Хадсон говорил, что королеве совершенно не важно, во что она одета, но Дженнифер ему не верила. Королева – женщина, а женщинам не все равно! Они могут сделать вид, что их не интересует внешний вид собеседницы, но это совсем другое. Единственное, за что Дженнифер совсем не переживала, так это за вопросы королевы. Как старший куратор, она была готова часами и во всех подробностях рассказывать ей о предстоящей выставке, посвященной венецианским видам. Она защитила докторскую диссертацию по городским видам Гран-тура[56], по‑итальянски vedute, а Каналетто был самым известным художником, который их создавал. На самом деле, она была вне себя от радости оттого, что у нее есть возможность поговорить на свою любимую тему с самым известным в мире коллекционером. И тут вошла сама хозяйка галереи: бойкая, невысокая, одетая в юбку, кардиган и туфли на невысоком каблуке. Она явно была в спокойном и веселом расположении духа. За ней маячил паж и за компанию шли две низкорослые собаки. – Вы знали, что когда‑то здесь была оранжерея? – спросила королева, когда ей представили Дженнифер. – Нет, но мне как раз стало любопытно. – В противоположном крыле была такая же, так что эту построили для симметрии. Потом ее переделали в часовню, но во время войны на нее упала бомба. – Никто не погиб? – спросила Дженнифер. – Чудом никто не пострадал. Моя мать обрадовалась, что нас тоже бомбили, потому что после этого можно было спокойно смотреть в глаза рабочим из Ист-Энда. Но, конечно, было очень страшно. Она находилась во дворце, когда это случилось. Дженнифер всегда восхищалась королевой-матерью. Когда во время войны королевской семье посоветовали спрятаться в Канаде, она написала: “Дети не поедут без меня. Я не уеду без короля. А король не покинет страну ни при каких обстоятельствах”. И когда повсюду падали бомбы, это были не пустые слова. Всего пара десятков метров вправо или влево… – В итоге по нам попали девять раз. Перестроить руины предложил мой муж, – продолжала королева. – И теперь здесь гораздо красивее, чем было. Каждый монарх должен оставить на дворце свой след, и это – мой. Расскажите, пожалуйста, как будут располагаться картины. Дженнифер удивилась. Она не ожидала, что королева проявит такой интерес к подготовке выставки. Тем не менее они обсудили, какие картины будут висеть в каждом из трех залов, и в ходе разговора Дженнифер становилось все более и более очевидно, что у королевы есть фавориты среди картин. Она рассказала о своем опыте посещения Гранд-канала и о том, как сильно ее впечатления отличались от видов, представленных в ее коллекции работ Каналетто. – Полагаю, вы эксперт по семнадцатому веку? – невзначай спросила королева. – Да, мэм. Так и есть. Я занимаюсь исследованиями барокко и рококо. – Просто замечательно. А вы, случаем, не интересуетесь Джентилески? – Конечно интересуюсь! И отцом, и дочерью. Вам кто из них больше нравится? – Артемизия, – ответила королева. К встрече она подготовилась. Дженнифер широко улыбнулась. – Ой, это одна из моих любимых художниц того периода. Кстати, на нынешней выставке есть ее автопортрет. – Да, я заметила. – Пару дней назад королева открыла выставку под названием “Портрет художника”. Дженнифер предложила полюбоваться картиной Джентилески. Всякий раз, когда она подходила к этому полотну, у нее дух захватывало от восхищения. – Напомните, пожалуйста, как она у нас оказалась? Это Дженнифер знала назубок. – Картина была написана здесь. Король Карл I пригласил Джентилески сюда из Италии, когда она уже была знаменита на родине. – Правда?