— Ты… кто… такой? Мама испуганно прижала руки ко рту. Отец застыл у стола. Я растерялся. Кажется, меня спалили. Но как? Она что, поняла, что перед ней не её внук… по словам из будущего? Она что… — Нинель Фёдоровна, это же Ваня, ваш внук, Сашин сын, — плачущим голосом запричитала мама. Бабушка взглянула на неё с удивлением, и как будто только что увидела, какую реакцию вызвали её слова. — Ты что, Ирина? Конечно, я знаю, что Ваня — Сашин сын. — Но… но… — забормотала мама и оглянулась на отца. — Нам показалось… что вы его не узнаёте. Отец крупно сглотнул и с размаху уселся на стул, будто его ноги не держали. — Не выдумывайте, — чопорно ответствовала бабушка, уже справившись с собой, и глотнула чаю. — Возьми вот этот, с корейкой, очень вкусная, — повернула она блюдо с бутербродами другой стороной к маме. На меня она не смотрела. Я выдал себя, и она поняла, что я попаданец, лихорадочно думал я, поглощая бутерброды. Это возможно только в одном случае — она тоже знает будущее. Ой, блин, как же это? И что она теперь предпримет? Я же вроде как её внука заместил. Или нет, если она — попаданка, то не её внука. — Как тебе новая школа, Ваня? — спросила она, очень внимательно глядя на меня. — Неплохо. — напряжённо отвечал я. — Там довольно интересно, хороший ремонт и в целом оснащение. А главное, недалеко от дома. — А учителя? — Классная — русичка, довольно равнодушная. Историк просто супер. Математик вроде тоже хорош. — Всё равно я считаю, что все эти экспериментальные школы — сплошное надувательство, — вмешался отец. — Как будто в наше время плохо учили! Зачем ещё что-то выдумывать? Вот разве что к дому близко, это да, аргумент. Напряжение за столом упало, и в целом чаепитие закончилось на позитиве. Потом мама с отцом разбирали на лоджии дачные тюки, поволокли какие-то одеяла в машину, чтобы сдать в химчистку поблизости, и бабушка улучила момент, чтобы требовательно призвать меня к ответу. — Так откуда, Ваня, тебе известно про Гриффиндор? — Ну так из книжки, из фильма, — обтекаемо ответил я, не называя названия. Пусть сперва сама признается, что попаданка. — Хмм… — протянула бабушка, оценивающе глядя на меня. — Ты ведь не Ваня? — Теперь Ваня, — с опаской ответил я. — А ты? Вы? — Расскажу позже. Надо бы сличить реальности. Путин? — Да. — Курск? — Что? — затупил я, при чём тут Курск, но сразу спохватился. — А, «она утонула». Да. — Норд-Ост? — Это что? — Хмм… Ну тогда Беслан. — Ох, — передёрнул я плечами. — Да. — Ммм, — бабушка прищурилась, раздумывая, что бы ещё такого спросить. — Крым наш? — Наш, — согласился я. — А вы из какого года? — Из двадцатого. Болела короной, и, видимо, умерла, точно не помню. А ты? — Болела короной? — переспросил я, игнорируя последний вопрос. — Так вы себя помните?! — Что? — не поняла пожилая дама. — Вы помните свою прежнюю жизнь? Потому что я про себя всё забыл, совершенно! — То есть как? А про Гриффиндор, значит, не забыл, и про «Курск»? — озадаченно переспросила она. Тут прозвонил домофон — это вернулись родители. — Нам надо поговорить подробнее, — решила она. — Я завтра приду к вам. Родители ведь на работе будут? — Да. — Я к девяти приду. — Но я в школе! — Пропустишь денёк, ничего страшного, — категорично заявила она. — Мне уже не терпится. И так ночью глаз не сомкну, надо всё хорошенько обдумать. Я пребывал в полной прострации, и не стал возражать, когда родители, не раздеваясь, распрощались и потащили меня на улицу. По пути, конечно, обсуждали, что за глюк случился у бабушки, раз она не узнала собственного внука. — Это может быть началом деменции, — утверждала мама. — Это очень, очень тревожный признак! Вот у Кати так же с матерью было… — и она поведала душераздирающую историю своей знакомой, у которой мама сперва тоже путала родственников, потом стала забывать включенным газ, порвала свой паспорт и мазала стены какашками. — Нет, нет, что ты, Ира, — отрицал всё отец. — Не может быть, что бы у неё такое было. Её просто расстроила кошка, тварь такая. Я помалкивал. Наконец, мы приехали домой, я закрылся в комнате и, для конспирации разложив учебник химии, стал размышлять. Ещё один попаданец, вернее, попаданка, это очень круто! Но почему в той же семье? А вдруг нас много тут таких? А вдруг мы были родственниками в первой жизни? Давно ли она здесь, в этом времени? Может, она вообще попаданка в саму себя в молодости? Голова шла кругом, да, хорошо, что она придёт утром, в школе завтра от меня было бы мало толку. За ужином родители не переставали препираться — мама настаивала на бабушкином обследовании, отец отнекивался. Ему просто не хотелось лишнего головняка, а хотелось, чтобы всё было случайностью и рассосалось само собой. Совершенно инертный тип! — А раньше такое случалось? — невинно поинтересовался я. — Почему бабушка на пенсию ушла, не из-за таких проблем? — Вовсе нет, — ответил отец, — её наоборот просили остаться. Но она сказала, что ей хватит работать, и пора отдыхать. Да ты помнишь, это ведь этой весной было, мы сразу квартиры менять стали. Она как ремонт в новой сделала, так сразу на дачу уехала. Я кивнул — это я знал. Но только сейчас понял, что весной квартиру сменили не только мы, но и бабушка. Но ведь это не могло быть разменом — документы о продаже я нашёл на однокомнатную, и вместе с ней мы точно не жили, это я ещё раньше выяснил — она всегда жила отдельно. Ничего не понимаю. Глава 27. Разговор с бабушкой Утром пришлось заняться конспирацией — я встал как обычно, сделал зарядку, принял душ, позавтракал, и ушёл типа в школу. На самом деле я поднялся на двенадцатый этаж и сел на подоконник, решив скоротать час до отъезда родителей здесь, не хотелось таскаться где-то под дождём. Благо, еще не зима, и в подъезде было довольно тепло. В девять я спустился пониже, на пятый, и понаблюдал, как родители садятся в машину и уезжают. Выждал на всякий случай ещё десять минут, и вернулся в квартиру. Домофон уже разрывался — бабушка пришла, как обещала, чудо, что не столкнулась с родителями. Приняв у неё плащ и расположив зонт сушиться над ванной, я поставил чайник. Бабушка осматривала квартиру, она была здесь впервые после переезда, но как я понял, в просмотре подходящих вариантов принимала деятельное участие. — Могло быть и хуже, — вынесла она вердикт, когда мы устроились в креслах в гостиной. Я было предложил попить на кухне, но она брезгливо поджала губы — гостиная и нужна для приёма гостей. — Я бы, конечно, всё сделала по-другому, но ты же понимаешь — совок есть совок. Видимо, она имела в виду мироощущение моих «родителей», отразившемся в оформлении квартиры. — Они просто пока не знают, что можно по-другому, — заступился я за них. — Всё-таки они родились и росли в брежневских интерьерах, и это так просто не переломишь. — Да, ты, безусловно, прав… — она рассеянно прокручивала по ладони шёлковый шарфик, поглядывая на меня, и наконец, собравшись с духом, спросила: — Скажи пожалуйста, а Ваня… Он… пропал? Ты его чувствуешь? Я застыл, как молнией прошибленный. Неужели она могла решить, что я убил её внука? Пусть случайно, но убил, и занял его место! Её взгляд был непонятным — то ли она надеялась, что он есть где-то внутри меня, то ли просто спросила, чтобы знать. — Понимаете, — осторожно начал я, — я сам не знаю. Я ничего не помню ни про себя, ни про Ваню. То есть сначала я думал, что я и есть Ваня, просто потерял память по какой-то причине. Но потом… я не знаю, как объяснить… Всё вокруг было не таким… И при том я ЗНАЛ, каким должно быть на самом деле. Ну, то есть, что должны быть смартфоны, интернет, Путин… Женщина напряжённо слушала, сведя брови. Я сглотнул. — Я, наверно, непонятно объясняю… Ну, в общем, я понял, что это не я, не моё тело, то есть. Но сознание не из этого тела, а из какого, я не помню. Вы… понимаете? — Пока не очень. Она бросила шарфик и потёрла виски пальцами. Я обратил внимание, что ногти у неё накрашены. — У меня всё было не так. Я прожила жизнь до старости, заболела, и меня увезли на скорой. Последнее, что я помню, это приёмное отделение, «красная зона». Мне было плохо, я потеряла сознание, а когда очнулась, поняла, что я в другом месте, в другом теле и в другом времени. Это, конечно был шок! Но я отлично помню, как меня звали, помню где я родилась, где училась, как работала! Она посмотрела на меня с сочувствием.