Как девяносто шестой?? Был же дветыщи двадцать второй!! — торкнуло в мозгу. Но тут вошла неопрятная толстая врачиха, на ходу облачаясь в мятый халат, и мысль ускользнула. Глава 2. Плюсы и минусы Начался опрос и осмотр. К счастью, на все вопросы отвечала мама, я изображал обессиленного. Удалось выяснить, что меня зовут Иван Александрович Белов, 1983 года рождения, то есть мне сейчас тринадцать лет. И что мы, оказывается, в эту квартиру переехали только в начале лета, поэтому и к детской поликлинике меня прикрепить не успели, а больничная карточка была у мамы «на руках». Солидная такая карточка, толстая и растрёпанная, с зайчиком из «Ну, погоди» на обложке — видимо, Ванечка рос болезненным мальчиком. Странно было видеть, как мама заискивает перед этой нелепой хабалистой врачихой, которая ведёт себя, как хозяйка жизни, а у самой ни маски, ни перчаток, термометр стеклянный и маникюр облупленный. Мысль была неправильной, но додумывать её я не стал, боялся пропустить важное. В школу я должен был пойти с сентября в новую, «Высота» называется. Тут врачиха, тараща криво подведённые чёрным карандашом глаза (левый размазался), разразилась пятиминутной возмущённой речью на тему «Угробили образование, кто попало может какие попало школы открывать», игнорируя робкие мамины попытки что-то ей объяснить. — Послушайте, — наконец не выдержал я, — давайте уже вы займётесь своим делом: протоколом осмотра и планом лечения. А с учёбой мы разберёмся сами. Они обе уставились на меня, как будто заговорила кровать, на которой я лежал. Мама ахнула и принялась извиняться за моё поведение, а у врачихи стал такой вид, будто я в неё плюнул. Резким движением она вырвала из блокнота листок, швырнув его на стол, и промаршировала к дверям, не удостоив меня ни словом. Мама побежала за ней, всё так же бормоча извинения, а я взглянул на листок, на котором было накарябано: «Постельный режим. На приём 19.08». И всё. Меня разобрал истерический смех. Вот курица-то, а? — Не вижу ничего смешного, Ваня, — строго произнесла вернувшаяся мама. — Ты что, не понимаешь, чем твоя выходка может обернуться? Я оборвал смех. — Хм… понимаю. Твоей жалобой в министерство здравоохранения на недобросовестное лечение любимого сына, например. Ну и в страховую тоже. — Что? В какую ещё страховую? — Слабым голосом переспросила мама, растерянно моргнув. Отчитывать меня она, видимо, передумала. — Да ты посмотри, что она тут написала! — я сунул ей бумажку. — В медицинскую страховую, э… — я сверился с полисом, который остался лежать на письменном столе. — В «Московский городской фонд медицинского страхования», вот в какую. А заведующему поликлиникой лучше позвонить прямо сейчас, пока она до неё ещё не дошла. — Что? Не собираюсь я никуда звонить! — мама с таким ужасом смотрела на меня, что я как-то сдулся. — Как хочешь, — буркнул я. — Я устал, спать буду. Я натянул на голову одеяло и отвернулся, но услышал, как Ванечкина мама вышла из комнаты, прикрыв дверь. Надо подумать. Надо хорошенько подумать. Итак, приступим. Я жив, здоров, молод, имею крышу над головой и еду. Это плюсы. Минусы: это не я, и я ничего не помню. Как это могло произойти? Имел место перенос сознания. Спонтанно, или по воле высших сил, или в результате эксперимента — неизвестно. Что стало с моим телом — неизвестно, что стало с сознанием Вани — тоже. Его памяти во мне нет, это точно. Но и моей личной памяти во мне нет! Но ведь какая-то есть? Я знаю значения слов, умею пользоваться ложкой и всё такое, и даже знаю, что делать с борзыми врачихами. Наверно, настоящий я был взрослым, и жил в 2022-м году. Из этого следует, что в 1996-ом я тоже уже жил, и даже выжил. Хотя нет! Я ведь мог родиться и позже, времени повзрослеть до 2022-го навалом. А вдруг я на самом деле женщина — пришла вдруг странная мысль. Я покрутил её и так, и этак, и решил пока не отбрасывать такую возможность. Ммм, ну и что дальше? О! — надо вспомнить, кем я был по профессии, это может пригодиться. И вообще, надо вспомнить, что происходило в то время, между девяносто шестым и двадцать вторым. Основное — деноминация, дефолт 1998-го, Путин… Потом ничего, потом кризис 2008-го, Крым в 2014, снова ничего… Пандемия коронавируса в 2020-ом и Спецоперация в 2022-ом. Хм, а интересно! Главное, пережить лихие девяностые, а там будет видно, произошла развилка событий или нет. Так, школу я, получается, закончу в 2000-м году. Символично. Не о том думаю. Сейчас главное — легализоваться, или, вернее, натурализоваться. Удачно, что будет новая школа, и новое место жительства тоже мне в кассу, остаются родители, а это самое сложное. Многие изменения в поведении можно, конечно, списать на переходный возраст, но не все… Тут засада, маму и так уже шокировал. Какая-то мысль свербела на краю сознания, я расслабился, давая ей сформироваться. Ага, полис-то был московский! Значит, мы живём в Москве? Нифига себе, прошлый-я точно тут не жил, значит, остатки памяти тут будут бесполезны. И это — засада номер два. Устал я что-то от этих размышлений, как бы не потерять бдительность. Я провалился в сон. *** Поскольку на следующий день мама вышла на работу, я потихоньку облазил всю квартиру, оказавшуюся трехкомнатной, изучал что где лежит, и вообще, чем богаты. Было очень интересно — с одной стороны, как будто ходишь по музею, а с другой — будто воруешь чужую жизнь. Мысли про чужую жизнь я задвигал подальше, наоборот, стараясь проникнуться, что всё вокруг моё родное. Квартира была просто роскошная, несмотря на простенький ремонт — высокие потолки, огромные комнаты, и вообще, жили мы очень неплохо для этих времён. Видно, деньги в семье водились — в гостиной, например, был мягкий гарнитур с журнальным столиком, стенка, шторы с ламбрекенами, телевизор неизвестной мне марки «Голдстар» с видиком, а также множество растений в горшках. Растения меня заинтересовали, но при ближайшем рассмотрении оказались неинтересными — щучьи хвосты, бегонии и алоэ. Ещё в гостиной стояла куча картонных коробок и тканевых мешков, видимо, те самые неразобранные после переезда вещи, о которых упоминала мама. Я полистал фотоальбомы, найденные в стенке, там же нашлись разные документы, из которых я узнал, что моих родителей зовут Александр Павлович и Ирина Васильевна. Жили мы действительно в Москве, на улице Скаковая, и это было довольно круто. Наткнувшись в книжном шкафу на карту Москвы, я изучил близлежащие улицы и взял на заметку, что нужно зазубрить схему метрополитена. Жаль, документов на квартиру в стенке оказалось, очень интересно знать, принадлежит ли какая-то доля лично мне. Потом я перекусил на кухне чаем с бутербродами, попутно изучил содержимое шкафчиков — где кастрюли, где что. На кухне ещё обнаружилась встроенная кладовка, забитая припасами — мыло, серая туалетная бумага, спички, соль, макароны… Я озабоченно стал копаться, мне почему-то показалось важным найти гречку. Нашёл, облегчённо вздохнул, и невесело посмеялся — привычка делать запасы, видимо, уже укоренилась на генном уровне. Кто знает, что пришлось пережить этой семье, прежде чем прийти к нынешнему благополучию? Я уже собирался перейти в спальню родителей для продолжения изысканий, но вдруг раздался звонок в дверь. Я вздрогнул от неожиданности. У мамы ключи, отец, она говорила, должен вернуться только в субботу. В домофон, а он тут был, не звонили. Соседи? Я снял тапки и босиком прокрался в прихожую по холодному линолеуму. Не зажигая света, осторожно заглянул в глазок. Звонок повторился. За дверью стояла какая-то бабка. Видимо, действительно соседка, можно не открывать. Я вернулся к тапкам, а то ноги уже серьёзно замёрзли. И вдруг разозлился на себя — крадусь тут, звонков шугаюсь! Я у себя дома или где? Решительно топая, я вернулся к двери, крикнув: — Кто там? Из-за двери послышался приглушенный голос: — Ванечка, это Эмма Карповна! Какая любезная бабка, теперь не надо выяснять, как её зовут. Я открыл дверь. — Добрый день, Эмма Карповна. — Здравствуй, Ванечка! А мама дома? — Нет, её нет, зайдите вечером, — я постарался, чтобы звучало как можно вежливей, и собрался захлопнуть дверь. — Ой, а я думала, она мне парочку яиц одолжит, — бабка была настроена на беседу. Я пожал плечами и, извиняющиеся улыбнувшись, захлопнул дверь. Кажется, Эмма Карповна возмущённо ахнула. Не, а чего? Надо яиц — сходи в магазин. Она ещё потопталась на площадке — я подглядывал в глазок — и наконец, скрылась в квартире напротив. А я вдруг почувствовал страшную усталость, и решил полежать. Так и проспал до маминого прихода. Проснулся, когда уже по квартире плыли аппетитные запахи жареной картошки, зашёл умыться и вышел на кухню. Как и ожидалось, мама была там. — Как ты себя чувствуешь? — первым делом спросила она. — Лучше, чем вчера, — осторожно ответил я. — Хорошо, — с облегчением кивнула она, и тут же нахмурилась. — Меня подкараулила Эмма Карповна, говорит, ты ей нахамил. Вот ведь карга старая. Я изумлённо поднял брови: — Вовсе нет, я только сказал, что ты будешь вечером. Если она сочла это хамством, то у неё с головой проблемы. — Ваня! — укоризненно воскликнула мама, и принялась докапываться дальше. — А яйца? — Что — яйца? — Она говорит, ты отказался одолжить ей яиц, а она как раз пекла кекс, — мама говорила, раскладывая по тарелкам картофель с сосисками. Я сел к столу. — Никаких яиц она у меня не просила, — честно ответил я, ведь действительно, просьбой это было сложно назвать. — А даже если бы и попросила, я бы не дал, вдруг бы у тебя самой на них планы были? И вообще, прежде чем печь, надо убедиться, что у тебя есть всё необходимое, а не побираться по соседям, — я наконец-то занялся едой. — Ваня, ты говоришь ужасные вещи, — мама тревожно смотрела на меня, трагично изломив брови. Я чуть не подавился. — Это какие? — По-твоему выходит, что если я попрошу у соседки соль, или спички, то я побираюсь? — Ты не попросишь, — уверенно ответил я, кивнув на кухонную кладовку, — но в общем-то да, так и есть. — Какой-то кошмар, — пробормотала она, приложив ладонь ко лбу, словно проверяла температуру. — Мам, ты чего? — ну вот, расстроил женщину. — Да она правда не просила яиц.