Алистер попытался как-то сгладить неловкость, но Уильям его опередил: — Видите ли, у меня было предчувствие: вот-вот должно произойти что-то ужасное. Я умолял ее не уходить из дома в тот вечер. "Останься дома, со мной, мамочка" — вот что я говорил, и помню это так отчетливо! Но она просто засмеялась. Понимаете? Засмеялась! И ушла — и умерла. А я остался один. Он опустил голову и прижал костяшки пальцев к глазам. Эффект получился исключительно мелодраматический, почти абсурдный, подумала Берди. Было во всем этом что-то наигранное, несмотря на трагизм ситуации и очевидную искренность Уильяма. Чего он, собственно, пытается этим добиться? Явно не трезв, язык заплетается, но… Уильям снова поднял голову и очень медленно и отчетливо произнес: — Моя мать погибла в результате несчастного случая. Но отнять жизнь может и нечто другое. Я… я и такое видел. И много об этом думал. Это не может быть чей-то умысел, Бог или судьба. И в этом нет никакого смысла. Уильям замолчал и окинул комнату хмурым взглядом. Его чуть капризное, с изящными скулами лицо исказилось каким-то горячечным напряженным ожиданием. — О боже, милый, не заставляй нас погружаться в глубокую депрессию! — защебетала Марго, вперив в него твердый жесткий взгляд. — Нет! — упрямо возразил Уильям. — Я это знаю: столкнулся с таким в собственной жизни. Кое-кто — безумный злодей — убил того, кого я сильно любил. Как раз в это время года, десять лет назад… Голос его дрогнул, и на миг Берди показалось, что он разрыдается. Рядом затряслась в безмолвных рыданиях Белинда. Эдвина, сидевшая в другом конце комнаты, обеспокоенно нахмурилась. Даже молчаливая Хелен смотрела на него как завороженная. — Уильям! — повысила голос Марго, но ей не удалось пробить его броню: слишком глубоко он погрузился в себя. Он стоял у двери: изящный, мрачный, засунув руки в карманы, слегка ссутулив плечи, — и сердито смотрел в комнату, словно ожидая, что собравшиеся начнут с ним спорить или бросят ему вызов. — Уильям, — повторила Марго, на этот раз чуть настойчивее и мягче. — Милый, все это, конечно, ужасно. Ужасная история! Но нет никакого смысла говорить об этом снова и снова, правда? Ты только опять чувствуешь себя несчастным. Давай лучше, голубчик, Алистер нальет тебе выпить. Это случилось очень давно! Все давно прошло, а жизнь продолжается. — Да нет, не прошло, знаешь ли. — Уильям упрямо смотрел мимо нее, и взгляд его пылал. — Все прошло для Лоис и остальных несчастных женщин, но не для меня и не для родных и близких, и не пройдет, пока мы живы. Плечи его поникли, и наконец он повернулся к ней. — Милый, я знаю. — На мгновение лицо Марго смягчилось, на нем появилось выражение искренней нежности. Уильям сразу же отреагировал — нервно тряхнув головой, откинул шелковистые волосы со лба и уставился на коврик под ногами, не в силах поднять на нее глаза. Алистер подошел к нему, взял за локоть и, что-то бормоча, повел к бару. Марго повернулась к дамам и медленно проговорила, понизив голос и тщательно подбирая слова: — Это ужасная тема для разговора. Но вы бы все равно узнали… Десять лет назад Уильям пережил настоящую трагедию. Была убита его близкая подруга. Об этом можно прочитать. Ее жестоко убили, как и еще нескольких женщин в Вулларе и Дабл-Бей. Ужасная серия смертей, которые… — Это вы не про Серую Леди? — Берди подалась вперед, вцепилась руками в волосы и слегка подергала, пытаясь сосредоточиться. — Господи! Лоис. Лоис… Фриман. Лоис Фриман! Пятая жертва. Она была подругой Уильяма? Уильям, стоявший у бара, резко повернулся, едва услышал это имя, и отбросил руку Алистера, пытавшегося его удержать. — Она была моей невестой! Мы собирались пожениться! Слышите? — едва не прошипел он. — Хорошо хоть имя помните! Другие давно забыли, как ее звали. — Я тоже помню, — медленно проговорила Джози. — Причем очень хорошо. Все газеты об этом буквально вопили. Шесть женщин, так? Задушены, а потом… — Я нашел ее. Лоис, — прошептал Уильям и покачнулся, прижав руку ко лбу. — Она лежала в траве. Ее прелестное нежное лицо было искажено, одежда порвана. Пуговицы от кардигана рассыпались по траве и были похожи на красные бутоны. И шея тоже красная… красная… — Пожалуйста, — прозвучал еле слышно голос Белинды, — прошу вас… Это ужасно! Давайте не будем больше об этом говорить… — Согласна, — отрывисто бросила Марго. — Давайте оставим эту тему, хорошо? — Это была женщина, да? В конце концов ее поймали и на всю оставшуюся жизнь засадили в психушку, — безжалостно продолжила Джози, будто не слышала просьбу, и взглянула на Уильяма. — Это должно было принести вам хоть какое-то удовлетворение, хотя лично я всей этой психологической ерунды не понимаю. Ей же хватало мозгов, чтобы заметать следы, так? Она убила шесть женщин, прежде чем ее поймали. Душила чулком, а потом втыкала в шею ножницы. Чокнутая или нет, но ее должны были повесить. — Пожалуйста, прекратите! — закричала, зажав уши, Белинда. — Не могу с вами согласиться, Джози, — спокойно заговорила со своего кресла Эдвина. — Я тоже очень хорошо помню то дело. Женщина, ее звали Лорел Мун, совершенно очевидно, не могла отвечать за свои поступки, когда убивала. Кончилось все тем, что Лорел Мун убила собственную тетку, а потом попыталась совершить самоубийство. Так ее и поймали. У нее были провалы в памяти, она слышала голоса. Целый полк психиатров пришел к выводу, что ей нужна помощь, а не наказание. Джози прищурилась и агрессивно начала: — Куча моих знакомых скажут… — А куча моих знакомых докажут, что для преступника жизнь в психушке — достаточное наказание за любое, даже самое ужасное, преступление, — прошел сквозь напыщенность Джози, как нож сквозь масло, невыразительный голос Хелен. Джози запнулась, а Берди в который раз уже подумала, какая огромная сила скрывается за потрепанным фасадом Хелен. Ее сдержанность пугала. — Больше я ни о ком ничего не знаю, — с глубоким вздохом произнесла Марго, тонкими дрожащими пальцами переставляя на чайном подносе предметы. — Но я очень устала. Мне пора: я стараюсь ложиться до полуночи. Так что… — Знаешь, а ведь ее выпустили. Уильям, оторвавшись от стены, навис над Марго, сжимая в руке бокал, посмотрел в ее полные ужаса глаза и жадно выпил. — Что? — Наконец железобетонное хладнокровие Марго дало сбой. Она уставилась на Уильяма диким взглядом и замотала головой. — Что ты сказал? — Лорел Мун, сумасшедшую, которая убила Лоис, выпустили. Теперь она свободна как птица и вроде бы здорова. Полгода назад. Я узнал сегодня вечером и попытался рассказать тебе, но ты не захотела слушать, правда, Марго? Ты больше меня не слушаешь, не то что раньше… Тогда ты прислушивалась ко мне, а теперь вообще не хочешь ничего слышать… Уильям протянул к ней дрожащую руку, но Марго резко вскочила, задев коленями столик, так что задребезжал чайный сервиз, и метнулась к двери, торопливо пробормотав: — Я должна лечь в постель! Всем спокойной ночи. Увидимся утром. Завтра вас ждет великий день, а к вечеру вы сами себя не узнаете. Алистер, ты присмотришь за… всем… хорошо, милый? Взмахнув рукой, Марго исчезла, и только ее каблучки торопливо зацокали по мраморному полу в сторону лестницы. Уильям беспомощно смотрел ей вслед, а как только она ушла, словно сдулся. — Простите, что… что выплеснул это все наружу, — беспомощно обвел он взглядом присутствующих. — Простите. Просто это оказалось для меня таким шоком. Мне позвонила наша с Лоис старая подруга и рассказала. И все сразу вернулось, вы понимаете? Буквально сшибло меня с ног. Я, видимо… видимо, выпил лишнего. Простите. Я… после того как Лоис убили, довольно долго не мог прийти в себя. И так до конца и не сумел смириться с этим… Без малейшего колебания маленькая Белинда вскочила с дивана, подошла к нему, положила ладонь на руку и пробормотала: — Конечно, не смогли. Конечно. И мы понимаем, как вы расстроены. Знаете, вы должны об этом говорить. Если с кем-то поделиться тем, что тебя беспокоит, это очень помогает. Правда, Верити? Верити, удивившись, что обратились именно к ней, кивнула. — А теперь пойдемте отыщем кухню, и я заварю вам чашечку крепкого чая, — спокойно предложила Белинда. — После этого вы ляжете в постель и почувствуете себя намного лучше. Ладно? Уильям, совершенно измученный, кивнул и пошел за ней как бычок на веревочке. Это была до смешного нелепая пара: он такой высокий, худой, по-байроновски красивый и рядом с ним Белинда, коротышка в платье в цветочек. Но если взглянуть с другой стороны, подумала Верити, это единственная естественная пара во всей компании: оба одинокие, несчастные и такие отзывчивые к чужому горю. — Что ж, — едко заметила Джози, когда дверь за ними закрылась, — похоже, наша малышка Белинда решила времени даром не терять, верно? Остальные в недоумении молча посмотрели на нее, и, коснувшись языком гладких белых зубов, она пошла на попятный: — Ну ладно-ладно, извините. Мне вообще не следовало открывать рот. Эдвина встала с кресла и обратилась к Алистеру: — Думаю, я тоже пойду спать. Тот кивнул и рассеянно улыбнулся. Верити решила, что и ей пора: очевидно, на сегодня драма закончена, да и усталость навалилась внезапно. Мысль о большой мягкой кровати наверху казалась теперь еще соблазнительнее. Пожелав всем спокойной ночи, вместе с Эдвиной она вышла из комнаты. Холл они пересекли тоже вместе, и Верити, чтобы нарушить неловкое молчание, когда они начали подниматься по лестнице, сказала: — Ну что же, до завтра и хорошего начала. Эдвина довольно скованно улыбнулась и промолчала, а наверху лестницы остановилась и показала налево: — Мне туда. — Ну а мне в противоположную сторону, — отозвалась Берди. — "Джульетта", насколько я помню. Ну, увидимся утром. Эдвина мгновение поколебалась, но все же решилась и осторожно произнесла: — Я слышала, вы журналистка, и меня это привело в замешательство. Неприкосновенность личной жизни для меня не пустые слова. Надеюсь, это понятно? И без тени улыбки она окинула Берди холодным взглядом с головы до ног. — Конечно, Эдвина. — Берди попыталась придать себе непринужденный вид и посмотреть ей в глаза, не запрокидывая голову, но, похоже, из-за невысокого роста оказалась в очень невыгодном положении. — Я здесь с той же целью, что и все остальные, а кроме того, у меня нет привычки сплетничать. Значит, вот почему эта дама ведет себя с ней так высокомерно. Что же, придется обнадежить: вреда не будет. И, если уж на то пошло, нет причины упоминать ее в исследовании. Вот почему Берди, в конце концов, согласилась на требование Марго Белл никому не рассказывать об истинной цели своего приезда сюда. Проблема в том, что теперь ей придется пройти через весь этот кошмар создания нового имиджа, чтобы подтвердить свои добрые намерения. Она понимала, что для статьи это неплохо, но ужасно боялась услышать мнение о собственной внешности. Это просто ввергало ее в панику. Уже сейчас, в этой элегантной чужой одежде, Берди чувствовала себя ужасно неуютно, как будто это и не она вовсе. — Вообще-то мне почему-то страшно, — вдруг ни с того ни с сего призналась Берди, не успев сообразить, зачем откровенничает с совершенно незнакомой женщиной. Эдвина серьезно посмотрела на нее, и вдруг лицо ее расплылось в искренней, очаровательной улыбке. — Вот и мне! О боже, так страшно! Обе засмеялись, и Берди почувствовала, что настроение улучшается: по крайней мере будет с кем поговорить. Послышались шаги и голоса: Алистер, Хелен и Джози шли через холл к лестнице. Затем из задней части дома появились Белинда и Уильям и присоединились к остальным. Берди и Эдвина, не сговариваясь, молча кивнули друг другу — "спокойной ночи" — и разошлись каждая в свою сторону. Сегодня вечером ни одной ни другой больше не хотелось участвовать ни в каких драмах. Наконец Берди оказалась в надежном убежище "Джульетты". В коридоре слышались негромкие голоса: обитатели отеля желали друг другу доброй ночи, — хлопали двери, а затем все окутала теплая тишина, которую нарушал лишь ровный шум дождя за окном. И тут Берди вдруг почувствовала такое беспокойство, что не могла заставить себя снять чужую одежду и надеть шелковую пижаму кремового цвета, разложенную на кровати. Даже сама кровать перестала выглядеть манящей. Всепоглощающая усталость куда-то подевалась. Читать было нечего, кроме глянцевых журналов мод, предоставленных заведением, вероятно, для того, чтобы вдохновлять гостей. Писать тоже не на чем: что на толстых гладких светло-розовых листах, что лежали у кровати? Зато подумать было о чем, да и времени всего половина одиннадцатого — с ее точки зрения, раннего для сна.