Полковник германской разведки содержался в отдельной землянке под надежной охраной. Над Браухом не издевались, его сносно кормили и выводили по нужде. Практически все дни он сидел неподвижно, со скорбно поджатыми губами, глядя в одну точку. На второй день Павел спустился к нему в землянку. – Оставьте надежды, что вас освободят, герр Браух. В СС не знают, где именно вы находитесь, и не думаю, что они разобьются в лепешку, чтобы освободить полковника абвера. Я в курсе натянутых отношений вашего ведомства с СС. Начнется штурм базы – вы погибнете в первую очередь. Я офицер СМЕРШ Павел Романов, и вы представляете, что мне нужно. Про девичью память даже не заикайтесь. Для начала – структура, места нахождения, список руководства агентурной сети в полосе действия наших Белорусских фронтов, задачи резидентуры, ближайшие планы, способы переправки агентов и перечень и адреса разведшкол, готовящих диверсантов для заброски в наш тыл. Повторюсь, это только для начала. Работать будем долго и плодотворно. Дружбу не предлагаю, но готов строить отношения на основе взаимного уважения и доверия. Будете сотрудничать – вас не расстреляют. Слишком расточительно, знаете ли, ликвидировать высокопоставленных офицеров вермахта. Не думаю, что ваше ведомство запятнано в преступлениях против человечества. Вам есть что сказать? – Вы всерьез думаете, что я буду с вами сотрудничать? – со скрипом вымолвил полковник. – Что дает вам основания так считать? – Уверенность в том, что вы не глупец. Вы не фанатик, не в восторге от Адольфа Гитлера, принесшего столько несчастий немецкому народу. Вы нормальный здравомыслящий человек, имеющий представление об офицерской чести. И вам не хуже других известно, что режим падет. Не пройдет и года, как все закончится. А Германия останется, и кто-то должен будет ее восстанавливать. Можете еще подумать, но недолго, герр Браух, – наше терпение не вечно. Не забывайте, сколько человек по вашей милости мы вчера потеряли. – Я не просил вас меня похищать, – резонно возразил барон, – поэтому не надо возлагать на меня то, чего я не делал. …Народ уже понял, что между этим парнем и княгиней что-то происходит. На них смотрели с любопытством, перешептывались. Пожимали плечами бывшие советские военнопленные – может, своими амурами майор преследует некую секретную цель? Недоумение от собственных поступков еще не прошло, но было приятно вечерами сидеть на краю обрыва, чувствовать женское плечо и любоваться закатами. Он осмелел, называл ее Лизой. Она его – Павлом. Романов обнимал княгиню, целовал в висок, потом в губы. Она отвечала тем же, смущалась вполне по-человечески и не превращалась в огнедышащее чудовище. Только бормотала, что это очень странно и не укладывается в рамки ее представлений о мире. Что будет дальше? Этот вопрос терзал обоих. Но впереди еще были долгие месяцы пребывания в партизанском отряде… Утром 7 июня французский радист сообщил новость: вчера, 6 июня 1944 года, союзные англо-американские войска высадились в Нормандии и, невзирая на потери, оттеснили нацистов от береговой полосы. Плацдарм расширяется, через Ла-Манш прибывают свежие части. Содействие британцам и американцам оказывает новая французская армия маршала Де Голля. Партизаны ликовали, подбрасывали вверх свои береты. Выходцы из СССР реагировали сдержаннее, снисходительно ухмылялись. – Дождались, надо же, – фыркал Генка Кривошеев. – Созрели союзнички для открытия второго фронта. Думали, уже и не дождемся… Как считаешь, Павел Сергеевич, неужто сами бы не справились? – Справились бы, Генка, еще как справились бы! Пусть долго, тяжело, страна бы до упора напряглась, еще бы кучу людей потеряли, но добили бы фрица! Почему, думаешь, союзники открыли этот фронт? Чтобы нам жизнь облегчить? Да хрен там! Понимают, что мы так до Португалии дойдем, а это их пугает, вот они и решили двинуться навстречу. Да и ладно, пусть будет этот фронт, давай радоваться. Вечером рекой текло виноградное и яблочное вино, Истомин дал приказ распечатать ящик коньяка, изъятый в немецком обозе еще по весне. Часовые на постах выли от зависти. Французы и всякие англо-итальянцы были нормальными ребятами, но пить совершенно не умели. Павел курил, глядя в иссиня-черное небо, а в плечо ему умиротворенно сопела представительница старого дворянского рода. Он боялся представить, что будет после войны. Слишком много ошибок, роковых случайностей. История его отношений с Резником неизбежно всплывет, и то, что сейчас кажется естественным, станет государственным преступлением. По-другому не будет. Но идея остаться на Западе в голову не приходила. Он советский человек, коммунист, непременно вернется на Родину. И пусть Родина решает, какого наказания он заслуживает… Но когда это будет? Целая вечность впереди. Он должен постараться не потерять то, что имеет. На третий день Вальтер фон Браух принял «историческое» решение сотрудничать с большевиками. Он сообщил скрипучим голосом, что готов раскрыть агентурную сеть, действующую в Восточной Белоруссии и западных областях РСФСР. Днем ранее ему сообщили о высадке союзников в Нормандии, а также о гарантиях, предложенных советским командованием в обмен на полную откровенность. – Только не рассчитывайте, господин майор, что я вспомню все фамилии, псевдонимы и позывные, – проговорил он, тоскливо глядя в узкое оконце. – Абсолютной памятью, к большому сожалению, не обладаю. – Не надо прибедняться, герр Браух, – Павел улыбнулся и раскрыл блокнот. – Уверен, вы можете вспомнить очень многое. Но убедительно прошу вас, не надо «вспоминать» то, чего не было. Любая ложь или стремление что-либо скрыть уходят в ваш пассив. Итак, начнем с «крота», действующего в штабе сорок девятой армии Второго Белорусского фронта. Назовите же, наконец, имя этого таинственного человека…