– Какие правила, герр Браух, – строго сказал Романов. – Не смешите народ, договорились? Шевелите ногами, а мы постараемся вас не бить. Снова бежали, вязли в валежнике. Обратная дорога короче не казалась. За лесом пошли скалы, прореженные группами хвойных деревьев. Поначалу бежали, протискиваясь между скалами, потом камень уплотнился, и скорость упала. Скверные предчувствия возникли не из пустоты – пропажу полковника обнаружили быстро. В Марли его ждали коллеги. Когда герр оберст не явился, они позвонили в Аршерон. Там ответили, что полковник выехал из замка полчаса назад. Забили тревогу. В кустах обнаружили мертвого водителя и брошенные машины. Поднялась по тревоге караульная рота СС, частично состоявшая из французов, прекрасно знавших местность. В подразделении работала кинологическая служба. Вся эта свора людей и животных устремилась в погоню. Следы нашли мгновенно, было бы странно их не найти. К месту происшествия прибыл начальник объекта генерал-майор Фицлебен – брызгал слюной и требовал немедленно освободить полковника фон Брауха, а если не удастся освободить – ликвидировать (да простят Господь и достопочтенная Матильда, супруга Вальтера)! Эсэсовцы шли волной – молодые, здоровые, полные решимости. Свирепые овчарки рвались с поводков. До полной темноты оставалось еще несколько часов, начинались самые длинные дни в году. Беглецов засекли, когда они лезли на каменный косогор. Полковника уже переправили, передали из рук в руки. На виду остались несколько человек – их заметили, открыли по ним огонь. Но стреляли больше для острастки – как попасть с такого расстояния? Часть эсэсовцев отправилась в обход, другие двинулись напрямик. – Пойдем, Павел Сергеевич, не тормози! – крикнул Резник, хватая майора за рукав. Они одновременно спрыгнули со скалы. Ноги почувствовали твердую землю. Партизаны уходили, карабкались на камни. Выл полковник, разбивший коленку. Постоянно озиралась Елизавета Юрьевна, искала глазами Романова. А он кричал: – Уходите все, не оглядывайтесь! Полковника нужно доставить в отряд, это приказ! Затылок нестерпимо жгло, выстрелы били по ушам. Почему эсэсовцы двигались быстрее партизан?.. Приплюснутая скала возвышалась над местностью. Все уже пробежали, только Брянцев свернул и засел за уступом с карабином. Павел видел его побледневшее лицо. Брянцев целился, давил на курок, передергивал затвор. – Николай, пойдем, от этого толку не будет. – Подожди, Павел, обойму отстреляю… Дьявол! – вскричал Брянцев. – Они овчарок спустили! Пришлось вернуться. Засели за скалой. Эсэсовцы под огонь не лезли, перебегали, прятались за камни. Слава богу, не всех собак спустили! Две овчарки с утробным рычанием неслись по камням. Брянцев поразил одну, она с визгом сверзилась с булыжника и затряслась в конвульсиях. Николай хищно осклабился. Вторая продолжала прыгать. Горели воспаленные глаза, шерсть торчала дыбом. Пламя из пасти было бы вполне уместно. Затвор хваленого немецкого автомата перекосило, Павел в сердцах треснул затворной рамой по скале. У Брянцева закончились патроны. Только Резник продолжал невозмутимо стрелять – прижавшись к скале, он целился, бил короткими очередями. До псины оставалось метров двадцать, когда он ее подстрелил. Пораженное животное сделало кульбит и распростерлось окровавленной грудой шерсти. – Молодец, Сан Саныч! – прокричал Брянцев, слезая со скалы. – А теперь уходим! Раздосадованные немцы открыли плотный огонь. Пули рикошетом отлетали от камней. Резник схватил майора за шиворот и заставил пригнуть голову. Внезапно захрипел Брянцев, опустился на землю и привалился к камню. В глазах застыла боль, он с трудом сглатывал – как минимум две пули попали в грудь. Павел, рухнув на колени, с ужасом смотрел, как умирает его соотечественник. Брянцев скончался тихо – просто перестал дышать, глаза остановились. Павел в бешенстве бил кулаком по камню, разум заволокло туманом. Он плохо помнил, как Резник толкал его в спину, крича матерные слова. Своих догнали. Кто-то озирался, орал дурным голосом. Всполошился Генка: где Брянцев?! Потом застонал и рассыпал в пространство крепкую тираду. Скалы расступились, бежать стало легче. Впереди маячил лес, за ним вздымались заросшие вершины. Девчата опять сбились с курса и оторвались от остальных. Они не собирались никого прикрывать, просто добежать до леса. Но в какой-то момент они остались одни. Мила подвернула ногу, плакала, размазывала слезы по щекам. Снежана держала ее за талию, волокла фактически на себе. Им наперерез выскочили эсэсовцы, шедшие в обход. У девчонок почти не осталось боеприпасов, плачущая Мила стреляла из немецкого пистолета, пока не кончились патроны. Пуля попала в голову, она швырнула пистолет на землю. Немцы подкрадывались, с любопытством таращились на Снежану. Она отстреляла весь магазин и выбросила автомат. В отличие от подруги, девушка не плакала, хотя прекрасно знала, сколько ей осталось жить. Она попыталась бежать, но споткнулась. Вспомнила про последнюю гранату, выдернула чеку и, поколебавшись, бросила. Осколки никого не задели, солдаты спрятались. Послышалось глухое рычание – сорвалась собака. Убегать было бессмысленно, отбиваться нечем. Садисты пожалели пулю, спустили на девушку псину – какое ни есть, а зрелище! Снежана застыла, и в тот момент, когда овчарка на нее набросилась, испустила душераздирающий вопль. Павел услышал этот крик, похолодел. Люди кучкой бежали к лесу, а когда приблизилась опушка, поняли, что это не лес, а продолжение скального массива, обросшего растительностью. Партизаны втискивались между скалами, падали за колючие кусты. Стонала Елизавета Юрьевна – отбила плечо. Эсэсовцы висели на хвосте. – Павел, их мало! – внезапно закричал Резник. – Разбросало где-то фрицев, давай бой принимать. И то справедливо, сколько можно бегать? Он схватил за шиворот мычащего полковника, поволок за камни и швырнул его на землю. – Елизавета Юрьевна, держите, – он сунул княгине заряженный пистолет. – Останьтесь здесь, охраняйте этого упыря. Будет совершать противоправные действия – отстреливайте ему пальцы. – Да вы что, я не умею… – заволновалась женщина. – И я когда-то не умел… И что на него накатило? Он вдруг схватил ее за трясущиеся плечи, привлек к себе, на мгновение прижал и отпустил. Женщина от изумления раскрыла рот. Как странно – это произвело на нее впечатление, а тот ад, что творился вокруг, нет?.. Павел засмеялся и побежал назад. Партизаны заняли оборону на краю лесисто-скального массива, а когда фашисты поперли в атаку, стали отбиваться из всех стволов. Визжали, катаясь по земле, последние собаки. Эсэсовцы оказались на открытом пространстве, пришли в замешательство. Покрикивал за спинами унтер: «Не стойте, вперед!» Опушка ощетинилась огнем. Солдаты падали через одного. Остальные дрогнули, стали отстреливаться. Охнул Урсуляк, вывалился из-за камня. Пуля попала в шею – слишком далеко высунулся. В бешенстве закричал Вольский, метнул гранату. Взрывом повалило троих, остальные начали пятиться. Белобрысый вояка с трясущимся лицом потерял каску, волосы у него на голове стояли дыбом. Унтер-офицера, кажется, подстрелили. У партизан очень некстати закончились патроны. Уже и не вспомнить, кто первый призвал в рукопашную. Побежали, не переча, с ножами, кулаками, занесенными прикладами. В общей куче – и русские, и нерусские. Горланил по-итальянски Джованни Манчини, швырнул в кого-то нож. Русская матерщина стояла коромыслом, как табачный дым в портовом кабаке. Бились страшным боем, удары наносили куда попало. Напор был диким, немцы дрогнули, покатились обратно. Кто-то успел завладеть вражеским оружием, кто-то бросил гранату. Люди кашляли в дыму. На коленях перед Павлом сидел оглушенный немецкий солдат, зрачки бессмысленно блуждали. Павел выхватил у него автомат, пнул его сапогом в лицо. Трясся в руках «МР-40», поражая спины убегающих эсэсовцев. Спасибо военному, успел перед смертью вставить новый рожок. …Поле сражения опустело. Победа оказалась пирровой. Умирал, обливаясь кровью, Марсель. Его кузен Андре Брюссак уже отмучился, в виске зияла рубленая рана – получил по голове саперной лопаткой. Подрагивал Вольский, получивший удар ножом, вскоре душа оторвалась от тела, воспарила. – Джузеппе, очнись, – умолял Энди Грир, стоя на коленях у тела мертвого товарища. Но тот не подавал признаков жизни, глаза потрясенно смотрели в небо. Выжившие партизаны лихорадочно собирали оружие. Кряхтел, держась за спину, Резник. Всхлипывал Генка Кривошеев. Густо лежали мертвые эсэсовцы, но это не утешало. Поднялся, словно из могилы, белый, как полотно, Клаус Шенк, принялся зачем-то себя ощупывать. Снова рвались через буераки. Рассвирепевший Генка гнал полковника. Елизавету Юрьевну трясло, она вцепилась Павлу в рукав, ноги подкашивались. Перед глазами стояла беспросветная муть. Их не могли не догнать – такой знатный тарарам устроили. Вражье войско уже было рядом, бряцало оружием. Проход между скалами был узок, над головой висела, словно дамоклов меч, изогнутая каменная глыба. Только у Генки в голове сверкнуло верное решение. Он пропустил товарищей, ощупал внутреннюю часть козырька и обнаружил неглубокую полость. Извлек припасенную лимонку, выдернул чеку, быстро сунул гранату в выемку и припустил прочь. Скала задрожала. Висевшая над тропой глыба с хрустом обломилась и заблокировала проход. – Быстрее, товарищи, быстрее… – торопил Кривошеев. – Несколько минут у нас в запасе, пока эти твари обходной путь ищут. Партизаны перебегали открытый участок, когда одиноко летящая пуля сразила Шенка. Антифашист взмахнул руками и зарылся носом в траву. Энди Грир опустился на колени, проверил пульс и поднял голову – по его взгляду стало ясно, что все кончено. Он смахнул с глаза соринку и побежал, пригибаясь, дальше. Спасительная седловина неспешно приближалась. Это место со сложным рельефом и массой троп, на которых легко затеряться, было им знакомо. Но не добежали ста метров, как объявилась новая партия «смертников». Похоже, эсэсовцы разделились, и каждая группа пробивалась своим маршрутом. Защитные комбинезоны мелькали среди скал. Они объявились сбоку, свалились как снег на голову. Елизавета Юрьевна, застонав, привалилась к камню. Захлебывался в своем «наморднике» пленный абверовец, таращил глаза. – Уходите! – крикнул откуда-то сверху Резник. – Я прикрою! Их семеро! Давайте резче, майор, пока не стало больше! – Валите отсюда… – забормотал Романов, путая русские и английские слова. – Энди, Генка, хватайте полковника и следите за княгиней, чтобы с ней ничего не случилось. За обоих головой отвечаете, поняли? Мы догоним. – Павел, постой, – растерялся Генка. – Как мы без тебя? Тебя убьют, а нам этот тип на хрена? Что мы с ним делать будем? – Истомин знает позывные, в центре скажут, что делать… Да не трясись, Генка, догоним! Бегите, прощаться не будем. Елизавета Юрьевна попятилась, не отрывая от майора глаз. Бормотал на своем родном «королевском» Энди, хватая полковника поперек туловища. Майор не смотрел, как товарищи уходили, – уж не маленькие, найдут дорогу. Он залез на камни, сбив колени, и вставил в автомат рожок, мысленно отметив, что остался еще один. Наверху тарахтел автомат – опальный товарищ Резник сдерживал напор неприятеля. Враги подползали, прятались за камнями. Мелькали серые, нечеловеческие лица, сведенные судорогой. Резник перестал стрелять – кончились патроны. Одного он все-таки зацепил – раненое туловище извивалось на камнях. Чертыхаясь, он сполз на грунт и стал менять магазин. Воспользовавшись моментом, поднялись в полный рост трое. Павел оказался слева, практически на фланге, повалил всю компанию одной очередью. Остальные возмущенно загалдели. Из-за камня высунулось искаженное лицо. – Павел Сергеевич? Какими судьбами? Я же вам сказал уходить… – Вместе уйдем, Андрей Борисович, – Павел сдавленно хохотнул. – Вы же не возражаете, если я вас временно буду называть настоящим именем? – Да как угодно, майор. Эсэсовцы были настырные, не отступали. Павел подбирался все ближе к Резнику. Тот, похоже, защемил ногу, и ему требовалась помощь, но он ухитрялся отстреливаться. Поднялся солдат, желая перебежать, – короткая очередь сбила его с ног, и при падении эсэсовец разбил затылок. Резник мстительно засмеялся. Процесс отмщения за жену и дочь шел своим чередом. Павел подполз к нему. – Что у вас с ногой, Андрей Борисович? Давайте помогу. – Да все в порядке, зажало между плитами. – Мужчина кряхтел, пот хлестал со лба. – Черт с ней, с ногой, немцы рядом… Осторожно! Взметнулась рука с гранатой, и Резник краем глаза уловил это движение. «Колотушка» упала в паре метров. Как же так? Такое ощущение, что Резник пытался закрыть его собой – с ревом выдернул ногу из щели, было слышно, как хрустнула кость. Резник оттолкнул майора от себя, оказавшись между ним и гранатой. От взрыва заложило уши, помутнело в голове. Но бывало и хуже, жить можно… Павел извернулся, сбросил с себя дрожащее тело и схватил автомат, который, слава богу, никуда не делся. Двое бежали в полный рост и орали во все вороньи глотки. И продолжали орать, когда их встретил ливень свинца. Первый рухнул где-то сзади, второй – совсем рядом. Порвался ремешок, каска покатилась с головы. Встать было трудно, он чувствовал себя инвалидом. Павел кашлял, стоя на коленях, спазмы рвались из горла. Немец, лежавший рядом, вдруг зашевелился, распахнул глаза и схватил майора за шиворот. Странно, почему ты еще жив? Непорядок! Павел ударил эсэсовца по руке, она безжизненно упала. Солдат дрожал, хватал воздух. Подрагивало верхнее веко – проблемы с нервами у господина… Романов потянулся, отстегнул от его пояса нож с увесистой ребристой рукояткой и засадил лезвие немцу в грудь. Вот теперь порядок! Он кинулся к Резнику, перевернул его. Андрей Борисович был безнадежен – осколки поразили бок, задели несколько важных органов. Он конвульсивно сглатывал, искал глазами майора. – Зачем, Андрей Борисович? – взмолился Павел. – Ведь могли же и без этого обойтись! – Не могли, майор, – мужчина с трудом выдавливал слова. – Я рад, что ты жив, а фрицы – нет… Догоняй наших… Береги княжну, она хорошая женщина – вон как на тебя смотрит… Все нормально, майор, так надо было, сам пойми. У тебя еще все впереди, а у меня позади, и наоборот не переставишь. Живи, выкручивайся, бей фашистов… Спасибо, что не сдал меня своему руководству – я ведь видел, каких трудов это тебе стоило. Андрей Борисович скончался тихо – тоскливо вздохнул, закрыл глаза и больше не открыл. Павел проверил пульс – отсутствует. Навалилось что-то липкое, он сидел, не шевелясь, и смотрел на мертвого человека. Потом опомнился, спустился с каменной возвышенности и побежал. …Муть стояла перед глазами, подгибались ноги. Разломы и трещины в горе укрыли партизан. Противник распылил силы и в итоге остался с носом. Елизавете Юрьевне отказала сдержанность, она бросилась майору на шею и зарыдала взахлеб. Про Дунаева боялись спрашивать, да и о чем тут спрашивать? Британец Грир скупо улыбался – он оказался замечательным парнем. Нервно смеялся Генка Кривошеев, прикипевший к этому странному майору из «недружественного» ведомства. На рассвете к партизанской базе вышли четверо – все, кто остался от группы из четырнадцати человек. Полковника разведки избавили от кляпа – он все равно не мог кричать – и развязали ему руки. Язык спотыкался, машинально переставлял ноги, хотя его давно перестали бить. Навстречу бежали люди. Вышел из землянки взволнованный Истомин, начал донимать: «Где все, где Сан Саныч?» – Нет никого, прости, командир, – покаянно бормотал Павел. – Все погибли смертью храбрых, и Дунаев Сан Саныч пал героически, прикрывая отход. Если тебя это утешит – взяли самую желанную особу. Этот дядька знает все о шпионах и диверсантах в тылу наших действующих армий. Ты уж обеспечь его, командир, сносными жилыми условиями, да пусть поглядывают, чтобы руки на себя не наложил. Крупных операций в те дни не проводили, сидели, как мышки в норках. Разведка докладывала: каратели из РОА и «Шарлемань» покидают департамент. Прибыл полк полевой жандармерии, но пока расквартирован в городе. Есть слухи, что должны прибыть немецкие карательные части, но это не точно. Похоже, что-то назревает на севере Франции – германское командование снимает войска из всех провинций и отправляет их в Нормандию. В тот же день в эфир ушло сообщение о пленении Вальтера фон Брауха, высокопоставленного сотрудника центрального аппарата германской разведки, ответственного за агентурную работу в Белоруссии. – Поздравляем, товарищ Романов! – с энтузиазмом откликнулись на новость подчиненные Абакумова. – Вам присвоено очередное воинское звание. Будем ходатайствовать о представлении вас к высокой правительственной награде. Ждем результатов работы с Браухом. Докладывайте каждый день. После окончания работы оставайтесь во Франции, продолжайте нести службу в советском партизанском отряде. Рассчитывать на другой приказ было сложно – нельзя в текущих условиях пересечь всю Европу, а заодно и линию фронта.