— Ты еще кто такой? — вооружившись, он почувствовал себя увереннее. Однако почти тут же побледнел и сморщился — это я слегка коснулся магией его изношенного сердца. Можно было закончить все очень быстро. Так я и намеревался поступить, но немного позже. Сначала мне хотелось выяснить, что это за место, зачем этот человек калечит и убивает шлюх и так далее. — Больно? — улыбнулся я. Толстяк не ответил. Лицо его заблестело от пота и задергалось, он оскалился и рванул в сторону. К стене, на которой горел алый огонек тревожной кнопки. — А вот тут ты не прав, — сказал я и усилил напор, заставив толстяка остановиться и застонать. — У нас намечается откровенный разговор. С глазу на глаз, без посторонних. — Кто ты? И чего тебе надо? — прохрипел толстяк. — Денег? Хорошо, я заплачу. Только… прекрати это. — Деньги у меня есть. — Тебя Зингер отправил, да? — он покосился на меня, в глазах читались ненависть и страх. — Картавый козел каким-то образом пронюхал, что я нашел способ справиться с проклятием? — Понятия не имею ни о каком Зингере, ни о козлах, ни о проклятиях. Ну да и черт с ними. Меня интересует другое. Зачем ты убиваешь девчонок? Толстяк не выдержал — повалился на колени и выронил ножницы. Казалось, он был готов разрыдаться. — Я не виноват! — выкрикнул он и тут же зашипел от боли. — Мне сказали, что это единственный способ выжить! Иначе проклятие добило бы меня! — Что за проклятие? Кто ты вообще такой? Судя по всему, весьма обеспеченный человек, верно? — Д-да, — толстяк кивнул. — Меня зовут Арнольд Воскресенский. — Чего? — я вытаращился на толстяка, пытаясь угадать в нем того, кого сотни раз видел на телеэкране. Арнольд Воскресенский был известным актером, лауреатом всевозможных премий и так далее. Высокий, статный, миллионы женщин сходили по нему с ума, и Элла в том числе. Как он мог превратиться в… такое? Впрочем, полгода назад все бульварные СМИ гремели новостью о том, что Воскресенский исчез. И я почти не сомневался: его пропажа и то, как он сегодня выглядит, взаимосвязаны. — Что? Удивлен? — толстяк горько усмехнулся. — Я и сам до сих пор в шоке. К такому привыкнуть невозможно. — Что с тобой произошло? — Ты ведь маг, верно? — спросил Воскресенский и, дождавшись моего кивка, продолжил: — Это постарались твои собратья. Вернее — один искусник по части проклятий. Зингер… Гребаная тварь… — Зачем кому-то понадобилось проклинать тебя? — Мальчик, мир искусства — тот еще клубок змей. И интриг там плетется не меньше, чем в сообществе магов-аристократов. Я многим перешел дорогу и разрушил планы. Желающих отомстить мне набралось немало, и кто-то из них решил действовать. Нанял мага, а тот проклял меня. Чуть больше полугода назад… — Как действовало проклятие? — я еще раз оглядел покрытого складками кожи толстяка. — Голод, — произнес тот. — Страшный, безумный голод. Я вообще не мог наесться. Такое чувство, что мой желудок превратился в черную дыру. И мне не оставалось ничего, кроме как есть, есть и есть. Круглыми сутками. Я просыпался каждые час-полтора и сходил с ума от желания набить брюхо. — И стал набирать вес, — продолжил я его мысль. — Именно, — кивнул Воскресенский. — Сказать, сколько я весил? Триста семнадцать килограммов! Я превратился в беспомощную гору жира! И именно поэтому исчез. Не хотел, чтобы поклонники видели меня таким. Что ж, с этим разобрались, и теперь мне понятно, почему распознающий магов артефакт ведет себя так странно. Он чувствует проклятие. Однако оставался главный вопрос… — Как все это связано с тем, что ты творишь здесь? — я обвел взглядом забрызганные кровью стены. Толстяк ссутулился и замотал головой. Его трясло. Лишь сделав несколько глубоких вдохов и успокоившись, он продолжил рассказывать: — Поверь, сам бы я ни за что не стал делать ничего подобного. Но выбора не оказалось. Ни один из самых сильных и прославленных магов не смог мне помочь. Все лишь разводили руками, говорили, что проклятие невероятно сильно, а я в ответ кивал и продолжал набивать брюхо. Но потом мне предложили обратиться к мятежным кланам. И там нашелся один специалист, который придумал способ приглушить действие проклятия. Снять его невозможно, но вот сделать так, чтобы адский голос прекращал терзать меня хотя бы на несколько дней, — вполне. — Но для этого были нужны жертвы, — догадался я. — Человеческие жизни. — Не просто жертвы, — Воскресенский вновь заплакал, а его толстые пальцы потянулись к светящемуся на груди медальону и сжали его. — Они должны были страдать. И умирать от мук. — И девицы легкого поведения подошли для роли жертв как нельзя лучше, да? Что ж, логично, они и так постоянно пропадают. — Поверь мне мальчик, — толстяк глядел на меня с таким раскаянием, что становилось тошно, — сам бы я… по доброй бы воле… никогда… Я не убийца. Просто у меня нет другого выхода. Раз в два-три дня я должен делать это. — Вижу, лечение помогает, — мрачно усмехнулся я, окидывая взглядом безобразную фигуру собеседника. — Сейчас ты весишь где-то сто пятьдесят килограммов. То есть сбросил около половины нажранного. — Да, все верно. Но способ… — гримаса поддельного раскаяния не сходила с потной хари. — Способ ужасен. Поверь, я мучаюсь не меньше, чем они. Воскресенский кивнул на дверь, за которой были две приехавшие со мной проститутки. — Возможно, актер ты и впрямь хороший, — заговорил я после небольшой паузы. — И благодарного зрителя ты бы убедил, что мучаешься, когда кромсаешь девчонок. Не исключено, что поначалу ты действительно мучался. Однако сейчас тебе это нравится. Ты вошел во вкус, Арнольд, и убиваешь не только по необходимости. — Нет, нет, нет! С чего ты взял⁈ — Воскресенский сорвался на визг. — Я маг. Причем с достаточно редким даром. Любая ложь отражается на физическом состоянии того, кто ее произнес. И я чувствую эти изменения. Ты говорил правду ровно до того момента, пока не сказал, что убийства не доставляют тебе удовольствие. Доставляют. Я вижу это. — К-кто ты такой? — толстяк задрожал и, не вставая с колен, сделал маленький шажок к тележке с инструментами. — Меня зовут Пайн. Я заклинатель боли. А сюда я явился для того, чтобы избавить тебя от голода. Воскресенский оскалился, зарычал и, вытянув руку, схватился за огромный нож с зазубренным лезвием. Затем все же оказался на ногах, кинулся ко мне, но сделать смог лишь пару шагов. Его сердце по-прежнему находилось под воздействием моей силы. И сейчас, стоило мне лишь немного поднажать, как оно попросту взорвалось. Толстяк замер. Захрипел, опять рухнул на колени, а затем повалился лицом вперед. Выпавший из его руки нож противно лязгнул о кафельный пол. — Ну, вот и готово, — выдохнул я. Поднял руку и хотел уже вызвать Кабо, но… Лежащая передо мной туша мелко затряслась. Руки и ноги застучали по полу, растянутая кожа стала темнеть. Артефакт, приколотый к моему носку, снова стал горячим. И на сей раз, похоже, он не собирался остывать. Воскресенский захрипел, задрал голову, и я увидел, что его глаза светятся двумя оранжевыми угольями. Из оскаленного рта вытекало что-то густое и черное. На коже по всему телу проступила сеть сосудов, тоже светящихся оранжевым. Понять, что происходит, не составляло труда. Проклятие, превратившее желудок актера в бездонную яму, не желало покидать его тело и после смерти. Сейчас оно полностью завладело Воскресенским, сделав его чем-то вроде зомби. И у меня нет иного выбора, кроме как разобраться с этим. Будучи безоружным, не способным полноценно использовать магию и вдобавок закованным в наручники. Прелестно, ничего не скажешь… Глава 22 Я не стал дожидаться, пока Воскресенский поднимется. Направил на него силу, на сей раз решив разрушить и без того хрупкие кости толстяка. Однако стоило лишь начать, как меня едва не согнуло от боли во всем теле. Но хуже было другое — я ощутил голод. Настолько сильный, что захотелось броситься на противника, впиться зубами ему в горло, отрывать куски мяса и есть, есть, есть. Что происходит, я понял сразу. Моя магия стала связующей нитью между мной и Воскресенским, и все еще живущее в его теле проклятие решило воспользоваться ею, чтобы перекинуться на новую жертву. Меня. Я тут же разорвал связь и попятился. Боль и жуткий голод мгновенно схлынули, и я облегченно выдохнул. Похоже, пронесло, проклятие не успело меня «заразить». Однако легче от этого не становилось. Раз уж я не мог использовать магию от слова совсем, то разбираться с Воскресенским придется голыми руками. Которые, ишт-илхо, были по-прежнему закованы в наручники. Толстяк, тем временем, все же поднялся. Постоял пару секунд, покачиваясь и хрипя, затем сфокусировал на мне горящие оранжевым глаза, оскалился и рванул вперед. Я не ожидал, что он будет двигаться настолько быстро. Среагировать успел лишь когда Воскресенский был уже рядом и тянул ко мне руки. Я поднырнул под них, ушел в сторону и тут же заработал сокрушительный удар по спине. Он был настолько силен, что я грохнулся на пол, попутно уронив тележку с инструментами и едва не приложившись лбом об угол стола. А тварь позади меня угрожающе зарычала, явно готовая вновь атаковать. Рядом со мной лежал уже знакомый длинный зазубренный нож. Схватив его, я перевернулся на спину и тут же ударил — прямиком по ноге, уже занесенной надо мной. Остро заточенное лезвие пробило стопу Воскресенского насквозь. Однако тот, похоже, даже не почувствовал этого. Он навалился всем весом на раненую ногу, я не выдержал и отпустил нож, а сам откатился в сторону. И очень вовремя: не сделай я этого, и толстяк припечатал бы меня к полу своей лапищей. Мне все же удалось встать — и почти тут же пришлось уворачиваться. Воскресенский, по-прежнему рыча и разбрызгивая изо рта черную дрянь, принялся гонять меня по всей комнате. Раз за разом он пытался достать меня руками, действуя невероятно быстро. И так могло продолжаться очень долго: проклятие превратило толстяка в машину из мяса, жира и костей, которая наверняка не знала усталости. Нужно было срочно что-то придумывать, иначе ублюдок попросту загоняет меня. Уже сейчас я двигаюсь на пределе возможностей, а мое тело по-прежнему очень слабо. Долго в таком темпе я не продержусь. Воскресенский взревел особенно яростно и грохнул ручищами по столу. Лишь сейчас я заметил лежащий там тесак. Что ж, какое-никакое, но оружие… Парой обманных движений мне удалось отвести толстяка подальше от стола. Затем я рванул назад и успел-таки схватить тесак до того, как ублюдок оказался рядом. Взмахнув оружием, оставил длинный порез на обвисшем брюхе, из которого тут же хлынула черная дрянь. Воскресенский взревел — больше от ярости, чем от боли, — и взмахнул рукой. Я чудом смог увернуться и попутно рубанул тесаком жирный бок урода. Но на этом все, развить успех мне не дали: толстяк качнулся в сторону и едва не сбил меня с ног. Следующие пять минут напоминали сражение тореадора с разъяренным быком. Только вместо бандерильи у меня был тесак, и наносить им урон оказалось ох как непросто. Однако время от времени я доставал ублюдка, так что на туше появилось еще несколько ран.