С этими словами она оторвалась от меня и выбежала в коридор, громко хлопнув дверью. Я отключилась почти сразу же. Правда, перед этим успела подумать, что, когда умру, о Феньке некому будет позаботиться. Боль от осознания этого была намного сильнее, чем та, что пульсировала в животе. Из забытья меня вырвали громкие шаги за дверью и до боли знакомый голос, грозно спрашивавший: — Сюда? — Не-э-эт, — простонала я. — Нет, нет, нет, нет… Щелчок двери, сбившееся дыхание и удивленное: — Марита? А то непонятно. Мое лицо исказила гримаса боли. Я попыталась перевернуться на бок, чтобы муж не увидел меня такой. — Вы сможете ей помочь? — обеспокоенно спросила Симона. — Пока не знаю, — хмуро отозвался Ричард. Я слышала, как он подошел ко мне. Попыталась сжаться, но боль в животе остановила от необдуманного поступка. Уже через мгновение почувствовала, как мужские руки забираются под спину и под ноги, а затем поднимают вверх. Муж перехватил меня поудобнее и понес из дома удовольствий, бросив на ходу: — Скажи своей хозяйке, что я заплачу за молчание. От очередной качки на чужих руках меня снова затошнило, но при этом желание провалиться в сон было настолько сильным, что напоминало состояние бреда. — Ричард, — прошептала, едва шевеля губами. Он мне не ответил. Я приоткрыла глаза и посмотрела на его крайне сдержанное лицо. — Ричард, — позвала чуть громче. Он меня прекрасно слышал, но отвечать не собирался. Мужчина быстро шел по улице. Куда? Без понятия. Меня интересовал совсем другой вопрос. — Рик, — едва не рыкнула я. Герцог вздрогнул, словно я обозвала его матерным словом, а не сокращенным именем. — Что? — наконец отозвался он. — Ты оседлал Феньку? — Да. Я заметила, как выступили вены у него на шее, словно он стиснул зубы. Улыбнулась слабой, беспомощной улыбкой, а потом зашептала из последних сил: — Я кормлю его мясом, в основном свининой, но можно и бараниной. Ему нельзя давать курицу, у него от нее понос. Он очень любит летать, ему нужно постоянно проветриваться. Особенно он любит луга, где можно поваляться в траве. Может найти речушку и сунуть морду в холодную воду, надо сразу дать ему подзатыльник, потому что он простудится. А я иногда сочиняю ему истории, чтобы его не мучили кошмары. — Зачем ты мне это рассказываешь? — Ричард опустил голову и посмотрел на меня с едва заметным страхом. — Мы поженились, помнишь? Ты поклялся заботиться обо мне, а значит, о Феньке тоже. Мы с ним одно целое, — прошептала я. — Марита, если ты умрешь, он тоже умрет, — сказал Ричард холодно. Что? Нет. Нет! Я обреченно закрыла глаза. Не может все так закончиться. Я не могу позволить ему умереть. — Не знаю, как глубоко вошел шип и что он повредил, — неожиданно заговорил Ричард. — Ты можешь потерять сознание от болевого шока. — Ладно, — апатично отозвалась я. Он неожиданно яростно меня встряхнул, заставив распахнуть глаза. — Борись до конца, — холодно приказал муж и со всей дури постучал ногой в дверь, напротив которой остановился. К счастью, я потеряла сознание раньше, чем мы вошли. Смерть пахнет апельсинами. Этот мягкий сладковатый аромат тоненькими змейками извивался в воздухе, взрывался, распылялся по пространству, оседал на коже, впитывался в поры, проникал в душу. Терпкий запах чувствовался повсюду. Он был моей агонией. Апельсинами пахло, когда я открывала глаза, когда пыталась вдохнуть, когда грудь разрывало от боли, когда я задыхалась. Апельсинами пахла даже рвота. Вместо пота на теле выступал тягучий сок, лился по коже и заставлял меня метаться по постели, пытаясь от него избавиться. Я чувствовала, как кто-то промокал мне лоб тряпкой, но этот кто-то не понимал, что меня не спасти. Запах апельсинов был повсюду. Повсюду была смерть. Я помнила те редкие мгновения, когда приходила в себя. Открывала глаза и пыталась глотнуть хоть немного свежего воздуха, но легкие его не пропускали. Губы пересыхали, кости ломило, голову, казалось, разрывало изнутри. И я возвращалась в апельсиновый сад. Пока тело корчилось, борясь с инфекцией, я уходила в свой маленький мир. Апельсиновый мир. В нем были красивые аллеи и изящные арки, увитые плющом, на котором росли фрукты. В саду ютились яблони, груши, персиковые деревья, но с веток каждого из них свисали апельсины. Рядом со мной находился Фенька. Я его не видела, но знала, что он где-то поблизости. Его чешуйчатая морда наверняка скрывалась среди листвы. Стоило закрыть глаза, и я каждой клеточкой тела чувствовала его присутствие, его беспокойство, его собственную агонию из-за того, что он может потерять меня. — Если тебя не станет, он умрет от тоски, — сказал Ричард Бёме. Он тоже был в моем апельсиновом саду. Всегда такой уверенный в себе, с темными растрепанными волосами, без своей привычной повязки и сипящего голоса, но, как обычно, манящий, притягивающий к себе даже при такой усталости. Каждый раз, когда я видела его среди деревьев, мне хотелось подойти и осторожно коснуться его щеки, улыбнуться и сказать, что все будет хорошо. Что ему нужно отдохнуть, потому что впереди гонки, на которых он всегда останется абсолютным победителем. В моем апельсиновом саду он был все тем же сильным соперником, но я его совсем не боялась. Я им гордилась. Так, как жена может гордиться своим мужем. — Ты должен позаботиться о Феньке, — сказала ему. — Даже я не смогу заставить его жить, если ты умрешь, — покачал головой муж. — Ты — заклинатель драконов. Ты сможешь. — Борись, — приказал Ричард. — Ты что, не чувствуешь? Смерть пахнет апельсинами. — Борись! Я грустно улыбнулась. Он оставался непоколебимым как всегда. Наверное, стоит подойти к нему и… Сама не заметила, как оказалась рядом с мужем. Вдруг остро захотелось, чтобы он просто обнял меня и сказал, что мы с этим справимся. Он позаботится о Феньке, а я смогу с чистой совестью уйти к ангелам. Подняла трясущуюся руку и осторожно коснулась его щеки. Он смотрел мне прямо в глаза. Его кожа начала темнеть. — Мы с Фенькой были так одиноки, — прошептала я. — Два урода в огромном мире. Я никому не могла рассказать о том, что у меня есть друг. Не могла ни с кем поделиться своими чувствами. Меня никто не понимал. И в небесах мы были так одиноки. — Нет. В небесах вы были свободны. Он обхватил мое лицо ладонями и склонился, чтобы сорвать с обветренных губ последний поцелуй. Но не успел. В груди закололо, вернулась головная боль, стало тяжело дышать. Я распахнула глаза и поняла, что очнулась. Этот белый потолок был мне знаком. Родной дом. Моя комната. Шторы на окнах занавешены, но даже сквозь них пробивались лучи света. — Пить, — прошептала я.