— Нет, не просто. Совсем не просто, — покачала я головой, прикусив нижнюю губу и отведя взгляд. — Как вообще можно просто жить? Я не хочу жить с человеком, которому не нужна. Ну вот. Сказала. — Ты ничего не поняла, да? — Он взял меня за подбородок и заставил повернуть голову. Непроизвольно посмотрела ему в глаза. — Я не знал тебя. Теперь знаю. И я хочу, чтобы ты была моей женой. У него действительно все было просто. Три фразы, вывернувшие душу наизнанку. А затем холодные руки, аккуратно отлепившие мои накладные усы. Я не успела сообразить, что происходит, как вдруг почувствовала, что муж меня целует. Нежно, так, словно он очень хотел показать всю искренность своих слов. Его пальцы коснулись моей щеки, трепетным движением провели по уже высохшим дорожкам слез, будто бы пытаясь сказать: «Я действительно хочу, чтобы ты жила. Только живи. Я устал терять». — Ричард, пожалей меня, — прошептала в отчаянии. — Прошу тебя, пожалей. Ты даже не представляешь, как это больно: когда тебя целует тот, чье сердце уже занято. — О чем ты говоришь? — не понял он, пристально глядя мне в лицо. Я смахнула вновь выступившие слезы. — Если ты хочешь заткнуть брешь, которую оставила после себя Джули Бёме, то не надо затыкать ее мной. Пожалуйста. Это слишком жестоко. Я бы и хотела жить, но я не могу, потому что ты меня этим убиваешь, понимаешь? Он выпрямился так резко, словно я стала раскаленной сковородой. Его взгляд устремился поверх моей головы, губы сжались в одну полоску. Тени на лице сделались еще глубже, будто выжигали в мужчине последние остатки человечности. С его губ рвался вопрос: «Ты знаешь?» Но Ричард не спрашивал. Все было очевидно. Я грустно улыбнулась, понимая, что ответа не будет. Он не скажет. Это была та часть души, которой не делятся с другими. Она только его. Он ее никому не отдаст. Обхватив себя руками, сделала шаг назад. Боль была еще хуже, чем та, от которой я металась в бреду. Никогда бы не подумала, что сломанные кости — лучше, чем сломанная душа. — Нет, не уходи. — Ричард будто опомнился, сделал шаг и схватил меня за плечи. Он, наверное, и сам не понимал, что делает. Просто искал якорь, чтобы не утонуть в пучине боли, которую я сама в нем разбудила. Муж прижался лбом к моему лбу и прошептал: — Джули Бёме не существует. Эта могила пуста. — Но… — непонимающе начала я, а он вдруг выдохнул с тихим отчаянием, словно вскрыл надрыв: — Это моя нерожденная дочь. И это тоже стало уроком на всю жизнь: никогда не лезть в душу к человеку, если он этого не хочет. Такую правду Ричард должен был рассказать сам. Он должен был выбрать момент, вдохнуть поглубже и открыться мне, но только при условии, если решит, что я этого заслуживаю. Он должен был убедиться, что мне можно доверять. Мы не пара. Не семья. А я с какого-то перепуга возомнила себя той, кто имеет право знать такие тайны. Эти слова должны были вырваться при мягком свете луны, когда в камине тлели угли, погружая комнату в усыпляющее тепло, мы с мужем прижимались бы друг к другу, и тогда, возможно, он отважился бы рассказать. Я не понаслышке знаю, как тяжело говорить о прошлом. Вспоминать тех, кто умер. Я почти не говорю об отце. Из-за меня Ричарду пришлось сказать про дочь. Даже неродившуюся дочь. Возможно, она погибла в утробе. Произойди этот разговор при иных обстоятельствах, первым делом я узнала бы, что стало с матерью. Но я не посмела. Одно то, что Ричард почтил память своего ребенка могилой, уже говорило мне о многом. А большего я не имела права знать. — Прости, — прошептала, обхватив мужа за талию. Виском прижалась к его щеке, потерлась о нее, словно кошка, а затем положила голову на его плечо. — Прости. Прости. Мы поссорились. Мы не пришли к компромиссу. Но стоять вот так вот, крепко удерживая друг друга, тесно прижимаясь и неосознанно пытаясь забрать чужую боль, было прекрасно. Я повернула голову и посмотрела на темные волосы мужа, забранные в хвост. Улыбнувшись про себя, одной рукой оттянула высокий ворот его куртки и ласково поцеловала в шею. Ричард напрягся. — Больше не буду лезть, обещаю. — Мое теплое дыхание коснулось его кожи, из-за чего мужчина непроизвольно повел плечом. Я привстала на цыпочки и поцеловала его в щеку. — Не буду, — выдохнула с неожиданной для самой себя откровенностью. В душе порадовалась, что он сбрил отросшую щетину. Она очень кололась. — Не буду. — Еще один мягкий поцелуй в щеку. В уголок губ. В губы. Я отстранилась. — Прости меня, пожалуйста. Вместо того чтобы ответить, Ричард обхватил мое лицо и склонился надо мной, даря куда более упоительный поцелуй, чем тот, которым я вымаливала прощение. Не знаю, что это было. Возможно, он беззвучно говорил, что это все не имеет значения. А может, что заслужить прощение одним поцелуем не выйдет. А возможно, просто решил, что пора бы жене стать полноценной женой. Его пальцы были жесткими, движения уверенными, но прикосновения несли нежность. Он распустил косынку, бросил ее на пол. Дотронулся до моих волос, провел рукой вдоль уходящей под одежду косы, принялся расстегивать куртку. Я прекрасно поняла, к чему все идет. Наверное, стоило бы напомнить герцогу, что маленькая каморка — не место для первой брачной ночи. Но я хотела быть его женой. Должна была стать его женой. И какая разница, где это произойдет, если один его мягкий поцелуй в шею заставляет все тело трепетать? — Марита… — хрипло выдавил он. — Отключись от Феньки. Ему не стоит это чувствовать. Я соображала слабо, но все-таки умудрилась послушаться. Во время нашего совместного проживания Ричард всегда раздевался сам. Поэтому все мои попытки расстегнуть его рубашку и при этом не мешать снимать с себя куртку выглядели нелепо. Наши руки постоянно сталкивались. В конце концов муж обхватил меня за запястья и заставил остановиться. — Тсс, я сам, — прошептал он. Опустил руки, прижался губами к моим губам, к шее, к мочке уха, снова к губам, стал терпеливо ждать, пока я перестану стоять как напряженный истукан и расслаблюсь, обмякну. Только после этого поспешно стянул с меня куртку, за ней свитер. — Ненавижу эти ваши корсеты, — выдохнул яростно. — Нет, — вздрогнула я, но было уже поздно. Ричард одним разъяренным движением разорвал мою хлопковую повязку пополам. «Господи, чем теперь маскировать свою фигуру?!» — испугалась я в первую секунду. «Откуда в нем столько силы?!» — удивилась во вторую. Взглянула на мужа и поняла. Это была тьма. Тьма овладела им полностью. Окрасила зрачки в черный, пробежала по коже витиеватыми узорами, похожими на выступающие наружу вены. В первое мгновение вызвала ужас. А затем я почувствовала странное примирение. Все хорошо. Все так и должно быть. Кто-то ведь должен сдерживать его стихию. — Тише, Ричард, я здесь. — Прижалась к нему теснее и провела руками по темным волосам, лбу, щекам. — Я здесь. Он понял, что от его поцелуев я дрожу, поэтому жадно прижался к нежной коже. Его руки сжали мою грудь, но не задержались на ней, вместо этого продолжили изучать талию, остановились на ягодицах. А затем муж приподнял меня над полом, и в следующее мгновение я уже лежала на кровати, ошарашенно пытаясь прийти в себя. Я ничего не успевала: ни снять с него одежду, ни поцеловать его, ни сделать хоть что-нибудь из того, что советовала Симона. Ричард полностью руководил процессом, зажал мои руки у меня над головой и целовал грудь. — Боже, — выдохнула непроизвольно. Он опускался все ниже, жадно целовал белоснежную кожу и заставлял меня буквально плавиться от его прикосновений. Удовлетворив свое любопытство, вернулся к моим губам и прошептал: — Будет немного больно.