— Жаль, что он был не бриллиантовым, — сказал я в тот же момент, что и Леон, и мы рассмеялись. Наше веселье вскоре угасло, так как мою грудь сдавило, а Леон вздохнул. Тяжесть наполнила воздух, и я потянулся к брату, похлопав его по руке. Отец всегда был суров с нами, и я когда-то думал, что это делается для того, чтобы мы стали лучшими фейри. Но, возможно, я ошибался. — Пфф, мне все равно никогда не нравились бриллианты, — сказал Леон, выпячивая грудь, и я кивнул, убирая руку и изображая улыбку. — Ага, слишком скучно. Мы разделили грустную улыбку, которая говорила о том, что отец всю жизнь был разочарован в нас, но, по крайней мере, я знал, что он больше никогда не сможет разочароваться в моем брате больше, чем во мне. Это была одна хорошая вещь, которая возникла из этой бури дерьма. Потому что Леону когда-то доставалось больше всех от папы, но теперь он занял место золотого мальчика. Поэтому я знал, что в эти дни папа не слишком его беспокоит. Не тогда, когда у него есть брат-неудачник, с которым его можно сравнить. Я отвёл взгляд, желая сменить тему. — Они знают о Розе? Леон усмехнулся. — Все знают о Розе. Бьянка сходит с ума, хотя Данте сказал ей, что все будет хорошо, — он бросил на меня многозначительный взгляд, и я украдкой взглянул на камеру позади него, гадая, как мы будем обсуждать это, не выдав, что задумала Роза. — Она очень сильно верит в себя, — медленно произнес я. — Я знаю. Данте тоже в нее очень верит. — И что думаешь ты? — спросил я. — Я имею в виду… я беспокоюсь о ней. Он кивнул, затем пожал плечами. — Она — Оскура, братишка. Они делают то, что хотят. И они ничего не делают без плана. Я навострил уши. Я знал, что у Розы имеется план, не то чтобы она поделилась им со мной. Но, возможно, я не слишком высокого мнения о том, насколько она была готова к побегу отсюда. Глаза Леона загорелись, и я усмехнулся. — Ну, как семья? Все его лицо засияло, а улыбка растеклась по щекам. — У них все хорошо, чувак. Дети скучают по тебе. Мое сердце резко сжалось, когда я кивнул. Мой младший брат нашел все, о чем мечтал, за этими стенами. И иногда было трудно не завидовать ему, несмотря на то, как сильно я был счастлив за него и его жену. Но тот факт, что моим племяннику и племяннице не разрешалось приезжать сюда, пока им не исполнится шестнадцать лет, был просто болезненным. — Они даже ни разу не видели меня, Леонид, — сказал я, заставив себя улыбнуться, несмотря на то, что это причиняло боль моему чертову лицу. — Ну, в принципе, видели. Я постоянно показываю им фотографии и рассказываю об их великом дяде Рори и всех его безумных ограблениях, — он засиял, и я кивнул, пытаясь найти в этом отраду. — Эй, э… просто ради интереса, как ты понял, что твоя жена — та единственная, которая подходит тебе? — спросил я, склонившись над столом. Мы никогда особо не обсуждали это, поскольку меня увезли в Даркмор вскоре после того, как он встретил ее. Брови Леона поднялись, он уставился на меня, как детектив. — Почемууу? — пропел он. — Просто интересно, — хмыкнул я. Он тихонько хихикнул. — Ну, думаю, я понял, когда она впервые расчесала мои волосы. Я даже не позволял своим Минди заниматься этим. Мое сердце дрогнуло, и я старательно скрыл свое выражение лица, кивнув. Леон использовал свою Харизму, чтобы создать огромную армию помощников, которых он называл Минди. Хотя мне было интересно, использует ли он их так же часто в наши дни. Я запустил руку в волосы и подумал о Розали. Может быть, мне все-таки не стоило позволять ей расчесывать мои волосы. Но ее прикосновения были так приятны, что я не хотел препятствовать ей делать это в будущем. Кроме того, если это что-то значило для Леона и его жены, это ничего не предрекало между мной и Розой. Я был достаточно волевым, чтобы держать свои руки подальше от нее. — Это здорово, — сказал я с полуулыбкой. — Я уверен, что у тебя здесь полно красоток, на которых приятно посмотреть, ты мог бы заполучить любую, кого захочешь. Даже блондинка охранница с шикарной задницей, которая меня зарегистрировала, может быть одинокой. Он подмигнул, и я немного выпрямился. Леон проносил мне всякую мелочь через охранников, подкладывая вещи в их карманы, чтобы я мог стащить их обратно на выходе. Пока они были достаточно маленькими, чтобы их не заметили, он приносил мне маленькие бутылочки шампуня, шоколадки, конфеты. Лакомства, которые делали жизнь здесь более сносной. — Хардинг? — догадался я. — Ага, точно, — ухмыльнулся он. Вскоре мы завели разговор о Питболе, пока Леон рассказывал мне о Лиге, вскакивая со своего места и воспроизводя лучшие моменты в театрализованном замедленном режиме. К моменту окончания свидания я чувствовал себя намного лучше, но обнимать его на прощание было ужасно больно. Эти короткие мгновения, проведенные вместе, были самыми яркими моментами моего пребывания здесь, но за этими стенами у него была целая жизнь, к которой он должен был вернуться. В Даркморе вся жизнь была поставлена на паузу. И к тому времени, когда я снова смогу нажать на воспроизведение, мне будет уже за сорок, у меня не будет детей, не будет будущего, и я вернусь в мир, который давно забыл, что когда-то являлся его частью. И я начинал думать, что если у Розы действительно есть надежный план побега, то, может быть, стоит рискнуть тем, что меня поймают и прибавят еще десять лет к моему сроку, и попытаться воспользоваться возможностью обрести свободу. Старый Роари бросил бы кости. Так что, возможно, для нового Роари настало время вернуться в игру и всем сердцем посвятить себя этому плану побега. Глава 23 Розали — Еще раз. Я задыхалась, глядя через ринг на Papà, моя грудь вздымалась, пот покрывал мою кожу. Его холодный взгляд аналитически скользил по мне, и я старалась не опираться на левую ногу, так как вторая лодыжка адски болела. Если он заметит травму в середине раунда, мне конец. — Ты бьешь, как маленькая сучка, — шипела я, сплевывая кровь изо рта. В свои одиннадцать лет я ругалась красочнее матроса и уже давно усвоила, что Papà предпочитает, когда я так делаю. Он мог быть жестоким сукиным сыном, но в его безумии был смысл. Каждое злобное слово, каждое рычание, пощечина, удар и пинок были направлены на то, чтобы закалить меня. Чтобы преподать мне урок о жизни и выживании. Только сильные выживали в этом мире. Здесь фейри питались фейри, и такой коротышке, как я, нужно было учиться сражаться вдвое усерднее, если я рассчитывала выжить. — Я сказал, еще раз! — рявкнул Papà, и я рванулась вперед, несмотря на боль в лодыжке. Его серые глаза вспыхнули триумфом, когда он посмотрел на мою раненую ногу, и я чуть не заскулила, когда он набросился на меня. Но вместо того чтобы поддаться неизбежному, я стиснула зубы и все равно рванулась вперед. Его нога соприкоснулась с моей лодыжкой, и я вскрикнула, когда что-то треснуло в ней и боль пронзила конечность. Но меня все равно несло вперед, и я столкнулась с его грудью, ударяя, ударяя, ударяя, ударяя, целясь в каждый мягкий участок плоти, который могла найти. Руки Papà обхватили мою талию и отбросили меня от него, я ударилась спиной о каменный пол с такой силой, что воздух выбило из легких. Агония пронзила меня, и болезненный вой вырвался из моих губ. — Никогда не показывай слабость! — прорычал Papà, теряя самообладание. Он потянулся к подолу своей майки-алкоголички и сорвал ее через голову, после чего сбросил штаны и в мгновение ока трансформировался. Его форма Волка была огромной, а его шерсть была такой же густой, как и волосы на лице в форме фейри. Мне всегда казалось, что он выглядит наполовину бешеным, как Волк, с выпученными глазами и слюной, стекающей между зубами. Я попыталась отползти в сторону на локтях, но он прыгнул вперед, две огромные лапы опустились на мои плечи и прижали к земле. Его вес придавил меня, и я зарычала от страха и злости, пытаясь вывернуться из-под него. Его массивные челюсти с острыми как бритва зубами нацелились на мое горло, и я закричала от ужаса, охватившего мое маленькое тело. Прежде чем эти зубы смогли добраться до меня, мой кулак метнулся вперед, и рычание вырвалось из моих губ, когда костяшки пальцев столкнулись с его горлом, и я вложила в удар все, что у меня было. Papà откинулся назад с воплем боли и снова сместился, тяжело приземлившись на задницу в своей форме фейри. На долгое мгновение воцарилась тишина, пока мы смотрели друг на друга. Даже члены его стаи, пришедшие посмотреть, как коротышке снова надерут задницу, на этот раз не нашли что сказать. Не было больше ни обзываний, ни насмешек, ни издевательств. Просто молчание, пока мы с папой смотрели друг на друга. Рычание вырвалось из моих губ, в то время как я боролась за то, чтобы выдержать его взгляд. Его взгляд усилился, аура Альфы ярко сияла от его желания заставить меня склониться, а я изо всех сил сопротивлялась. Я оскалила зубы, борясь с ним еще несколько секунд, пока, наконец, это не стало слишком, и я опустила взгляд на колени. Папа рассмеялся, и до меня донесся звук его движения, пока я продолжала внимательно рассматривать свои треники. На колене была дырка, но другой пары у меня не было. — Лучше, — прорычал Papà, и я вздрогнула, когда его рука появилась передо мной. Долгое мгновение я просто смотрела на его грязную ладонь, не понимая, что он хочет, чтобы я с ней сделала. Он наклонился и поймал мою руку своей, поднимая меня на ноги. Я хныкала, силясь перенести вес на лодыжку, и Papà неожиданно поднял меня на руки. Он нырнул под веревку, которая служила рингом, на котором мы дрались, и вынес меня из сарая в сторону дома. Я не смела пошевелиться, пока он держал меня на руках. Волки должны были часто вступать в физический контакт с другими представителями нашего вида, но я никогда этого не делала. Я спала в одиночестве в комнате без окон и уже давно перестала заботиться об этом. По крайней мере, когда я была заперта там наглухо, мне не нужно было беспокоиться о том, откуда может быть нанесен следующий удар. Papà понес меня по лестнице в дом и продолжал идти, пока мы не добрались до комнаты в задней части дома. Я никогда не поднималась наверх. Ни разу за все три года с тех пор, как он забрал меня сюда. Он продолжал идти, пока мы не дошли до комнаты с одним крошечным окном и матрасом, лежащим на полу. — Где мы? — спросила я.