– А… ахантария, – сдавленно пробормотал Нияр, отступая. – Ирэя распорядилась… Договорить он не успел: шипящая удавка Глубинной Тьмы захлестнула его шею, впиваясь в кожу с невиданной мощью. Смерть ударила в нее с силой, от которой холодом полоснуло пространство. Лицо элленари стремительно почернело, не только лицо, но и руки, одежда, он весь, чтобы спустя миг рассыпаться тленом. Я смотрела, как в воздухе кружатся серебристые хлопья – единственное, что от него осталось. В следующий миг Льер уже шагнул ко мне. Вспышка портала – и мы оказались в комнате, лицо Золтера стремительно менялось, за несколько ударов сердца волосы почернели, впитывая ночную синеву. Я смотрела ему в лицо, чувствуя, как кожа горит под платьем, как с каждым вздохом становится все тяжелее просто смотреть. Потянулась, чтобы коснуться ладонью его лица, повторить знакомый узор на скуле, но Льер перехватил мою руку. Одно прикосновение – и от меня почти ничего не осталось, я падала в глубину его глаз, сгорая от желания почувствовать его губы на своих. Если бы он меня не удерживал, поцеловала бы сама, но он удерживал, не позволяя прикоснуться к себе, и лицо его словно продолжало меняться: плотно сжатые губы, дрожащие крылья носа. Нет, он оставался собой, и в минуту, когда я это поняла, Льер меня все-таки поцеловал. Просто рывком подался вперед, сокращая расстояние между нами. Удар сердца вышел невыносимо долгим, гораздо более долгим, чем предыдущие. Скольжение губ по губам отозвалось во мне стоном – глубоким и низким, от которого по телу прокатилась новая волна жара. От него или от прикосновения сильных пальцев к щеке, от глухого и хриплого: – Лавиния… Платье все-таки сползло вниз, обнажая ставшую чувствительной кожу, но этого я уже почти не почувствовала. Зато почувствовала касание жесткой ткани к груди. Всхлипнула, когда он подхватил меня на руки, и второй раз – когда спиной коснулась ледяной ткани покрывала. – Тсс… – Льер дотронулся до моих губ. – Тихо. И я, сходя с ума от этого прикосновения, раскрыла рот, позволяя пальцам скользнуть глубже. Не то рычание, не то сдавленный стон отозвались во мне каким-то странным животным наслаждением, почти болезненным, поэтому, когда он убрал руку, я протестующе всхлипнула и широко распахнула глаза. Его глаза сейчас напоминали провалы: глубокие и бесконечные, в которых смутно читалось… что-то, но я не хотела читать. Я хотела его, целиком, без остатка, хотела чувствовать его в себе, чувствовать, чувствовать, чувствовать… Всей кожей, всем телом, внутри и снаружи. Поэтому вскрикнула, когда его пальцы скользнули вниз. Не только пальцы, когда он коснулся меня губами, я выгнулась на покрывале, сминая холодную ткань дрожащими руками. Сумасшедшие, острые прикосновения отзывались внутри болезненно-сладкими, тянущими ощущениями. Движения ладони и языка, поначалу неспешные, с каждым мгновением становились все более резкими, жесткими, обжигающими. До той минуты, пока его пальцы не скользнули внутрь, и тогда я закричала. Выгибаясь, комкая покрывало, стягивая его под себя. Содрогаясь от яркого болезненного наслаждения, чувствуя, как сильные ладони скользят по моим бедрам. Льер приподнялся, вглядываясь в мое лицо, а после одним движением притянул к себе, укрывая всем телом, обнимая, впитывая каждую частичку моей дрожи. Это было последнее, что я запомнила, потому что после головокружительно-сладкой истомы упала в его руки. И в глубокую, непроглядную темноту. 15 Пробуждение началось с ласкового прикосновения: это прикосновение было тем самым, от которого у меня всегда заходилось сердце. Жизнь тянется к солнцу, поэтому я редко просила служанок задернуть на ночь портьеры. Почти каждое утро для меня начиналось с первой утренней ласки, со скольжения солнечного света по коже, даже зимой. Подушка пахла цветами, и мне не хотелось открывать глаза, такой теплой и мягкой она была. Покрывало, напротив, холодило горячую после сна кожу, и я поплотнее завернулась в него, улыбаясь. Давно у меня не было такого хорошего настроения, как сегодня. Давно я не чувствовала себя настолько живой, настолько наполненной магией, что все внутри звенело от счастья. Пожалуй, надо будет сказать Луизе, что я не прочь выбраться в Лигенбург, только бы погода не подвела. Но, судя по солнышку, весна все-таки вернулась в Энгерию, а значит… – Аэльвэйн Лавиния. Я моргнула и широко распахнула глаза. Лизея с подносом в руках стояла рядом с моей кроватью. На нем дымился в чашке какой-то резко пахнущий отвар. Лицо элленари светилось от радости, и, как я поняла, не только от радости, но и от… солнца. Оно разогревало иней ее волос, бликами отражалось от сияющей пудры на коже. Рывком отбросила покрывало, спрыгнула на пол и бросилась к окну. Занавеси были прикрыты неплотно, и я раздвинула их, чтобы увидеть залитое ослепительным солнечным светом море. Оно простиралось до самого горизонта, играя всеми красками синевы, в горах, обычно запечатанных серой туманной дымкой, сейчас сверкала зелень молодой листвы. Небо было высоким и чистым, без единого облачка, и еще не было ни одной молнии. Не в силах поверить в то, что вижу, повернулась к Лизее. Она по-прежнему держала в руках поднос, а потом, опомнившись, поставила его на столик. – Это для вас, моя королева. Что?! Я перевела взгляд на руку, на которой сиял… брачный браслет. Узора, который нанес Золтер, не было, хотя я могла поклясться, что предплечье под ним горит. – Восстанавливающее силы горячее зелье, – она кивнула на чашку, – поможет прийти в себя и взбодрит. Отдыхайте, а я пока принесу завтрак. Сегодня у вас очень важный день. Элленари поклонилась и вышла, я же смотрела ей вслед, пытаясь осознать происходящее. То, что творилось за окном, ничем не напоминало знакомый мне Аурихэйм, но то, что творилось в этой комнате… Я обвела взглядом спальню. К черному и серебру в интерьере примешивались белый и кремовый. Нет, это определенно не мои покои, хотя на кушетке в изножье свернулся разомлевший на солнышке бъйрэнгал. Заметив мой взгляд, котенок завалился на спину, кверху пузом, облизнулся и продолжил спать. Судя по всему, Лизея уже покормила его и сводила на прогулку. Решительно не понимая, что происходит, я мысленно вернулась к вчерашнему вечеру, словно вымаранному из памяти с помощью магической кисти. Сначала я выбирала платье, чтобы вернуть Ирэе долг, потом наряжалась. Потом Лизея пожелала мне удачи и сказала, что ее приносит роакариз, нити которого были вплетены в мои волосы. Потом была встреча с Ирэей, короткий разговор с Льером и обжигающая ревность, когда я осознала, что он ушел с темноволосой элленари. При мысли об этом даже сейчас застучало в висках, а потом… Потом я вспомнила. Шарящие по моему телу руки Нияра, и как я сгорала от жажды прикосновений элленари, задранная юбка, сбивающееся дыхание. Яростный взгляд Льера, оседающий на пол коридора пепел: единственное, что осталось от подданного Ирэи. Наверное, на этом стоило остановить воспоминания, но я не смогла. Они хлынули на меня удушающе-жаркой волной, прокатившись от щек до кончиков пальцев. Я подняла руки: свободные от запирающих магию браслетов запястья показались чужими. Не моими. Не могла я вчера тянуться этой самой ладонью к лицу Льера, чтобы коснуться – порочно и откровенно, впитывая жар его кожи. Не могла выгибаться от бесстыжих ласк, сгорая в одном-единственном желании: раствориться в них, в его руках, в его власти. Не могла, но выгибалась, сходя с ума от наслаждения. Как именно, я сейчас помнила слишком хорошо, и то, как кричала под ним, – тоже. Осознание этого заставило меня замереть в подобии ступора, наверное, я бы так и стояла невесть сколько времени, если бы не открылась дверь. Если бы шагнувший в нее в облике Золтера Льер не подхватил мою руку, целуя дрожащие пальцы. Если бы на его запястье я не увидела такой же брачный браслет, как у меня. Если бы он не произнес (голосом Золтера, но так, как умеет только он): – Доброе утро, моя королева. – Что это? – Я показала ему браслет. – Что это, откуда оно взялось?! Мне хотелось кричать, и только Всевидящий знает, как я сейчас была к этому близка. По комнате прокатилась волна полога безмолвия, а после короткая вспышка магии запечатала двери. Я видела такое однажды, что-то похожее создавал Винсент, когда запирался для приватных разговоров у себя в кабинете. Любой, кто захочет войти, почувствует упругую магию под ладонью и даже не сможет взяться за ручку. – Сегодня ночью Арка благословила наш союз. То, что ты можешь видеть за окном, – подчиняясь взмаху его руки, занавеси разошлись в стороны, – последствия этого. Я открыла рот и закрыла его: приличных слов у меня не осталось. – Вчера ночью Ирэя посадила тебя рядом с ахантарией. Ахантарии растут в Долине Смерти, раскрываясь ближе к полуночи, эти цветы распространяют аромат, пробуждающий дикое, неконтролируемое желание. Так они заманивают своих жертв, преимущественно животных, слепо ищущих себе пару, в заросли, чтобы их сожрать. Элленари используют этот цветок в качестве составляющей зелья или просто как возбуждающее, но на смертных он воздействует слишком сильно. Аромат ахантарии вызывает кратковременную потерю памяти, но какие-то события могут навсегда остаться за чертой забвения. Я мысленно вернулась к своему пробуждению: к тому, как собиралась с Луизой в Лигенбург, даже не вспомнив поначалу все события Аурихэйма, и мне стало не по себе. Что еще я могла забыть?! – Ты не помнишь обряд? – спросил Льер. – Мне жаль. А мне-то как жаль! Луиза сбежала с собственной свадьбы с Винсентом, чтобы воздвигнуть между ними стену непонимания на целых восемь лет. Тереза поцеловалась в саду с Анри и стала его женой. А я вышла замуж и даже не помню, как это произошло. Да, что ни говори, я однозначно выделилась. – Ирэя рассчитывала на то, что я сумею тебя найти из-за узора Золтера. – Он коснулся брачного браслета, и я отдернула руку. – Убийство Нияра должно было всколыхнуть недовольство. Убийство Ангсимильера Орстрена, затем второе – аристократа, ее поданного, ради простой, ничего не значащей пленницы. Убийство элленари, посягнувшего на королеву, – это совершенно другое дело. У меня было много вопросов, но все они потерялись после этого заявления. – Это основательно пошатнуло бы репутацию Золтера, позволило Ирэе и остальным в перспективе поднять мятеж. – Умно, – заметила я, с трудом удержавшись от нескольких колоритных восклицаний, которые почерпнула от конюхов. – Но что насчет клятвы на крови? – Клятва на крови не позволит элленари причинить вред повелителю. Помнишь, на балу я спросил Золтера, могу ли защищать тебя даже ценой клятвы жизни? После его согласия я был единственным, кто мог его убить, но мятеж не всегда подразумевает убийство. Когда сотни, тысячи, десятки тысяч элленари отказываются признавать власть, это уже совсем другое. – Неужели? – Да. Отток силы, огромной темной силы, ослабляет Двор. Каждый из присутствующих элленари привносит частицу магии в окружающий мир. Отказ находиться при Дворе не нарушает клятву, но элленари приходится отказаться от власти. Передать ее более достойному. Более сильному. Тому, кого примет аристократия. Долгие годы власть Золтера была единоличной, но в последние десятилетия она пошатнулась. Причиной тому стало наступление Пустоты, и не только. Когда его отец передал ему корону Двора, подобное уже было. – Почему? – Потому что его считали недостойным. Недостаточно сильным, но его отец потерял свою мьерхаартан, стремительно слабел и вынужден был передать корону наследнику. Его отказывались принимать, но одна ситуация все изменила. Кажется, я даже догадываюсь какая. – Спасение мира после эксперимента Альхиины? Льер нахмурился: