– Как скоро станет понятно, что происходит? – поспешила сменить тему. – Недели будет достаточно. – Ты поэтому объявил неделю веселья? Чтобы у твоих подданных не было возможности… Я хотела сказать «переживать», но поняла, что слово «переживать» – не совсем то, что подходит для элленари. Или, наоборот, теперь уже подходит? Правда, в следующий миг я осознала, что говорю с Льером не просто как с мужем, но как с повелителем, и мне стало окончательно не по себе. – Почему ты носишь личину Золтера? – спросила прямо. – Почему, если ваш заговор удался? Почему, если было столько недовольных, если… – Не спрашивай меня об этом, Лавиния. – Почему?! – Я вскочила, вынужденно оттолкнув его, и мы оказались лицом к лицу. – Что такого в этом простом вопросе? – Ничего. Или все. – Льер смотрел мне в глаза. – Поверь, если я не говорю об этом сейчас, значит, на то есть причина. – Причина? Твое нежелание говорить правду. В сочетании с ним слово «поверь» звучит очень странно. Равно как и твое предложение начать все сначала. Нельзя начинать отношения с недоверия, Льер. Я смотрела ему в глаза и ждала, смотрела и ждала до тех пор, пока не осознала: ничего не дождусь. Черты Золтера вновь стали жесткими, взгляд – таким, каким он должен быть. – Что ж, значит, пусть все остается как есть, – резко произнес он. Чего я ждала, спрашивается? – Как вам угодно, – ответила, улыбнувшись. – Будьте любезны пригласить ко мне служанок, пусть они вернут мою прическу в то состояние, в котором она находилась до вашего визита. – Для того чтобы приглашать служанок, у тебя есть фрейлины. Подчиняясь его магии, лопнул созданный мной полог безмолвия, Льер развернулся и вышел, оставив меня наедине с воспоминаниями о том, как его пальцы скользили по моим волосам, и странным горьким чувством, суть которого я не могла уловить, как ни пыталась. Классический бал элленари вызывал у меня желание побыстрее с него сбежать, но сегодня все было по-другому. Никто не обнимался по углам (не говоря уже о чем-то большем), никто не смотрел на меня как на «смертную». Ирэя – не в счет. Она сопровождала меня с таким лицом, словно не прочь была свернуть мне шею. В том, что она не прочь, я не сомневалась, но ее присутствие меня совершенно не беспокоило. Гораздо больше беспокоила Амалия, которая выслушала мои слова с каменным лицом и с видом оскорбленного достоинства сообщила, что ради меня готова на все. После этого я в очередной раз уверилась, что желание приблизить ее к себе в качестве фрейлины было преждевременным. В частности, потому, что сегодня мне пришлось взять ее с собой на открытие, и она держалась так, словно я бросила ее на растерзание своре озверевших от голода диких псов. Впрочем, пожалуй, это был единственный минус этого бала. В остальном – элленари радовались первым новостям о том, что Пустота замерла, и радость эта была не дикой и не диковинной (назовем это так). Да, вино лилось рекой, и танцы временами напоминали народные пляски, но по сравнению с тем, что мне доводилось видеть раньше, это был просто идеальный бал. Портьеры подняли, и закатное солнце лилось в зал, золотило крылья, волосы и наряды, плескалось в чашах с напитками, играло на гранях бокалов. Я наблюдала за всем этим с трона, испытывая странную дурноту (пожалуй, это был еще один непонятный момент, потому что стоило мне войти в зал под руку с Льером, как виски сдавило), но то была малость для странностей Аурихэйма, поэтому я решила не обращать на нее внимания. Мы с Льером танцевали, но это была дань вежливости, не более. Я не чувствовала в его прикосновениях никакого желания их продлить, и стоило музыке смолкнуть, как меня провожали к трону. Это было глупо, это было неправильно, но мне отчаянно не хватало той искры, что горела вчера. Порой настолько отчаянно, что хотелось самой податься к нему, сказать, что мне плевать и на Золтера, и на все, что осталось в прошлом… но я слишком хорошо представляла, чем может завершиться такой порыв, поэтому принимала правила игры. Поэтому с каждой минутой все больше злилась на него и на себя – за то, что вообще поддалась этим глупостям. По-хорошему мне нужно было искать выход из Аурихэйма, а не тешить себя ложными надеждами, что мы с Льером… мы с Льером – кто? Супруги по законам этого мира, но в Энгерии наш брак никогда не примут. Всевидящий, да Винсент в ужас придет, если узнает, как он вообще состоялся. Что я позволила мужчине к себе прикоснуться, не будучи замужем, что… От всех этих мыслей голова шла кругом и становилась тяжелой, поэтому я была искренне рада, когда официальная часть закончилась. Попрощавшись с Лизеей и сказав, что она вполне может остаться (судя по ее счастливому лицу и нескольким танцам с Ронгхэйрдом, их беседа прошла успешно), я с облегчением направилась к себе. Амалию я отпустила раньше, чуть ли не после первого танца, что касается Ирэи, она тоже не изъявила желания праздновать дальше и покинула зал вместе с нами. – Ты не выглядишь счастливой, – заметил Льер, когда мы шли по коридорам. Учитывая, что это было чуть ли не первое его неофициальное ко мне обращение, прозвучало оно по меньшей мере неожиданно. – А должна? – поинтересовалась я. – Мне казалось, тебе небезразлична участь Аурихэйма. – Это так. – Я полагал, что новости о Пустоте тебя порадуют. – Они меня радуют. – Ирэя что-то тебе сказала? Не считая «да, ваше аэльвэйрство» и «нет, ваше аэльвэйрство», сказанных тем же тоном, каким обычно проклинают? – Нет. – Тогда в чем дело, Лавиния? Он спрашивал это так серьезно, как будто ему действительно было дело до моих чувств. – Немного устала. На балах мне становится не по себе. Льер вгляделся в мое лицо, кивнул. – Это нормально. Я хотела сказать, что это ненормально, но промолчала. Тем более что стоило нам выйти, как мне сразу стало легче. Какой смысл говорить о том, чего нет? Он открыл дверь (никогда не думала, что буду наслаждаться мгновениями, когда передо мной открывают дверь, а не портал), пропуская меня первой, и вошел следом. – Доброй ночи, – сказала я, намекая на то, что хочу остаться одна. Надо будет пригласить Амалию и попросить, чтобы помогла мне раздеться. Не хочу сегодня больше никого видеть. – Я никуда не ухожу. Льер прошел в комнату и принялся расстегивать мундир. – Вы с ума сошли?! – искренне изумилась я, когда он бросил его на кресло и принялся за рубашку. – Нет, с ума сошла ты, Лавиния, если думаешь, что я не стану спать со своей женой. Я моргнула. Рубашка отправилась следом за мундиром, а перед глазами замаячила широкая мужская грудь с литыми мышцами. Ладно бы, если бы это была грудь Золтера (а это и была грудь Золтера!), но с того момента, как я узнала о том, что это всего лишь облик, я даже под пламенеющими волосами видела черные, а в глубине темных глаз находила синеву. Что это, если не помешательство?! – Немедленно оденьтесь, – сказала я. – И покиньте мою комнату! У нас с вами договоренность… – У нас с вами, – насмешливо сказал Льер и взялся за пряжку ремня, – клятва на крови, которая мне не позволит к тебе прикоснуться, пока ты сама не захочешь. Так что можешь быть спокойна. Вот чем, спрашивается, я думала, когда заключала эту договоренность?! Точнее, чем я думала, когда не включила в нее пункт о том, что у меня должна быть своя, отдельная комната?! В ту минуту, когда бряцнула пряжка, я метнулась в ванную, с силой захлопнув за собой дверь. Да что со мной происходит?! Я взрослая женщина, которая… которая… Которая толком не знала мужчины. Я потянулась за спину, чтобы расшнуровать лиф, поцарапалась о жесткую кромку, расшитую камнями, и зашипела. Надо было требовать обычное платье, по моде элленари, но мне (из-за этого дурацкого завтрака, который принесла Амалия) захотелось одеться как дома. Оделась! Теперь бы еще раздеться. Глядя на глубокую, наливающуюся кровью царапину, потянулась к крану. Мне было не привыкать, что вода здесь начинает литься тогда, когда ты этого хочешь, но привычка никуда не делась. Прежде чем я успела сунуть руку под воду и призвать магию, мое запястье перехватили. – Ни на минуту нельзя оставить одну, – произнес мой му… его аэльерство. Под скользнувшей по ней магией царапина затянулась, я даже вздохнуть не успела. А в следующее мгновение Льер уже взялся за шнуровку моего лифа. От возмущения во мне кончились слова, которые принято говорить в таких ситуациях. Хотя, возможно, в таких ситуациях лучше говорить именно то, что пришло на ум (пусть даже воспитание против). – Уберите свои грязные руки, – велела я ледяным тоном. – Они у меня не грязные, Лавиния. Но, если ты настаиваешь, я могу их помыть. Он отодвинул меня в сторону и сунул руки под воду. Длинные красивые пальцы, на которые я смотрела, чтобы не смотреть ни на что другое, потому что Льер был полностью обнажен. – Все? – поинтересовался он, когда порыв воздуха высушил капли на его ладонях. – У вас совесть есть?! – спросила я, когда наконец обрела дар речи. – Нет. – Он развернул меня к себе спиной и снова взялся за шнуровку. – Советую тебе от нее тоже избавиться как можно быстрее, потому что от совести слишком много проблем. Я чувствовала, как его пальцы касаются кожи, как лиф с каждым скольжением шнура становится все свободнее и как с каждым касанием ткани или его рук грудь становится все более чувствительной. Хотя мою грудь он вообще не трогал и даже на нее не смотрел. По-хорошему, Льер действительно до меня не дотрагивался, просто помогал раздеться.