— Понравилась игрушка, ваше аэльвэрство? — спросила, чувствуя, как ногти до боли впились в ладони. — Игрушек у меня достаточно, Лавиния. — Он взглянул на черноволосую, которая с показным безразличием смотрела в другую сторону, хотя явно была не против подслушать наш разговор. — Ты — моя пленница. Он снова шагнул ко мне вплотную, провел пальцами по щеке. На глазах у всех. — Вспоминай об этом всякий раз, когда вздумаешь показать характер. От прикосновения или, скорее, от воспоминаний о других, отпрянула, вырываясь из-под полога в возобновившийся шум голосов. Золтер вскинул руку, и толпа взвыла, шарахнулась в стороны. С лязгом и скрежетом поднялась тяжелая решетка, с глухим хрустом вышли из земли вонзавшиеся в нее пики. Прежде чем я успела вздохнуть, из тьмы коридорного зева с криками рванулись оседланные животные. Из-под копыт летел гравий, над крыльями клубилась иссиня-черная тьма. Морды напоминали лошадиные, но вместо гривы по всей поверхности шеи бугрились шипы. Элленари подхватывали уздцы прямо на лету, вскакивая на недовольных чудовищ. Одна за другой темные тени взмывали в небо. — Руку, Лавиния, — произнес Золтер. Прямо на нас стремительно летел огромный жеребец (или как еще можно назвать это существо). В провалах черных глаз клубилась тьма, и когда Золтер одним движением перехватил поводья, меня подкинуло в воздух. В следующий миг мы уже взлетели, от размаха широких крыльев перехватило дыхание. Где-то в стороне прозвучал дикий, режущий слух звук, напоминающий помесь сорвавшегося со струн смычка и воя животного. Охота началась. 2 Я не любила конные прогулки. В отличие от Терезы, которая обожала умчаться в грозу под свист ветра в ушах, я больше любила ходить пешком: чувствовать, слушать и созерцать. Впрочем, полет на крылатом звере вряд ли можно было назвать конной прогулкой, а к свисту ветра в ушах сейчас добавлялись диковатые вопли элленари, доносящиеся сквозь звучание горна. Спустя пару мгновений к нему добавился не то рычание, не то вой, и вслед за нами хлынули псы, от одного вида которых меня замутило. Огромные оскаленные пасти (по две на одну голову) были вытянуты, кожа собиралась складками, полностью лишенная шерсти, короткие, мощные крылья, хвосты увенчаны шипами. Куда мы летим, я понятия не имела, и даже сквозь бешеное биение сердца чувствовала близость сидящего за моей спиной мужчины. Поводьями он легко управлял одной рукой, и существо, как бы оно ни называлось, подчинялось ему беспрекословно. Вторая рука лежала на моей талии как влитая, создавалось такое чувство, что проще уронить небо на землю, чем разъединить нас. В этом стремительном полете мы и правда стали одним целым: особенно когда глаза ослепила яростная вспышка, и прямо перед нами раскрылся огромный портал. Первым в него ворвались мы с Золтером: ворвались, чтобы оказаться между высоченных скал. У их подножия раскинулась деревушка, если можно так назвать двенадцать рядов покосившихся домишек, относительно похожих на человеческие. Окон в них не было, а двери напоминали замковые решетки, почему-то раскаленные докрасна. Внимание привлекла постройка, стоящая в центре площади. Из густой трубы валил дым, даже сквозь плотные каменные стены и окружающий нас шум доносился странный, звенящий звук. — Здесь живут наши кузнецы и их семьи, — сообщил Золтер достаточно громко: часть его слов попытался унести ветер, — здесь же создается все оружие элленари. Я чуть было не спросила, зачем элленари вообще оружие, если их невозможно убить, но поняла, что этот вопрос может стоить мне жизни. — В том числе закаленные антимагией цепи, — добавил он. — Находясь в которых любой элленари испытывает жуткие мучения. Вот, собственно, и ответ. — Не думала, что антимагию возможно укротить, — бросила я. — В мире смертных нельзя, — последовал ответ, и мне захотелось подрезать крепление седла. В конце концов это тоже стоило бы мне жизни, но летело бы его аэльвэрство красиво, вниз головой, на глазах у своей придворной стаи. Тем временем деревушка осталась за спиной, мы углубились в скалы. Я уже почти привыкла к тому, что Аурихэйм — мир, подчистую лишенный силы природы, но такое странное место видела впервые. Скалы острыми пиками вырастали прямо из земли, одиночные, острые, злые, стремящиеся пронзить грозящее молниями небо. Мимо пронеслась Ирэя на огненно-рыжем жеребце (для себя я решила пока называть этих животных знакомым родному миру определением). Алые волосы вспарывали черно-белый пейзаж, обжигали пеструю беснующуюся толпу, а когда псы всем скопом устремились за ближайшую гряду, я с ужасом поняла, что они взяли след. — Если тебе станет легче, — неожиданно сообщил Золтер, направляя зверя вперед и вверх, — бъйрэнгалы — дикие и очень опасные твари. Они перелетные, перемещаются с места на место и способны уничтожить целую деревню или даже город простых элленари, если нападут стаей. — Это повод их травить? — Это повод быть безжалостными. Продолжить наш разговор мы не успели: справа, из-за остроконечной верхушки прямо над нами взметнулся зверь размером с дога или даже с дикую кошку. Впрочем, дикую кошку он больше всего и напоминал: алые, как кровь, глаза, с вертикальным зрачком, такое же безволосое туловище, как у псов, ободок шипов, защищающий шею. Шипы были и на спине, и на крыльях, мощных и сильных. Он метнулся на нас стрелой, выпущенной из арбалета. Когти я отметила мельком, в дюймах от лица, когда несущий нас зверь, подчиняясь руке Золтера, резко ушел в сторону. Я едва успела перехватить брошенные мне в руки поводья, когда перед глазами мелькнуло лезвие кинжала. Один короткий замах — и вопль раненого зверя, ударил по нервам. Бъйрэнгал отпрянул, пытаясь удержаться на одном крыле (второе Золтер просто рассек), и рухнул вниз. Черная свора метнулась за ним, многоголосьем заглушая то, что я не хотела слышать. Точно так же, как не хотела слышать звучащий из-за спины голос: — Ты можешь отпустить поводья, Лавиния. Я швырнула ему их в руки и отвернулась, стараясь смотреть на безучастный камень скал. В ушах до сих пор звучал вой зверя, от которого все внутри сжималось. — Ненавижу вас, — прошептала я. — Как же я вас ненавижу! И не успела отпрянуть, когда свободной рукой мое лицо развернули к себе, впиваясь болезненно-жестким поцелуем мне в губы. От неожиданности ворвавшейся в жестокую реальность яростной ласки задохнулась, широко распахнула глаза. Чтобы обжечься о глубокий, почерневший до темноты взгляд, упереться ладонями ему в грудь, попытаться отпрянуть. Золтер не отпустил, сильнее вжимая меня в себя. Губы горели огнем, и огонь с них распространялся по телу, заставляя теряться в ледяных порывах ветра и этом сумасшедшем поцелуе. Только когда сзади донесся чей-то голос, я почувствовала свободу. Если можно так выразиться. Губы по-прежнему полыхали, крики раненых зверей, вой псов, ор охотничьего рога и торжествующие голоса элленари сливались воедино. — Да, — хрипло произнес он, облизывая губы. — Ты умеешь ненавидеть, Лавиния. Я вспыхнула. — Если выбирать между вами и падением на камни, я выберу вас. — А как же гордость леди Энгерии? Он что, издевается? Очень похоже на то. Голодный взгляд. Очень голодный и злой: невозможно даже представить, что под ним скрывается. — Гордость хороша, но жизнь я ценю больше, — отвечаю я и отворачиваюсь. Узор, привязавший меня к нему, пульсирует, отзываясь дикой, чуть ли не болезненной жаждой. От этого меня трясет, а еще трясет от мысли, что я сижу к нему слишком близко, и могу чувствовать его желание. Чтоб его разорвало! Впрочем, когда яростный крик переходит в жалобный, я зажимаю уши и закрываю глаза. Мне нельзя показывать свою слабость, но я не могу на это смотреть. Не хочу этого слышать, но не чувствовать не могу. Все мое существо противится тому, что здесь происходит, и если Золтер действительно хотел для меня наказания, лучше он придумать не мог. Когда мы наконец опускаемся, меня трясет. Сильные руки ставят меня на землю, надо мной раздается голос: — Открой глаза, Лавиния. Я открываю, и смотрю только на него. Смотрю, чтобы не смотреть по сторонам, дышу глубоко, но голос все равно кажется сорванным и хриплым. — Уберите руки, — говорю еле слышно. — Если вы притронетесь ко мне сейчас, вам придется меня убить, потому что я за себя не отвечаю. Странное дело, но он меня все-таки отпускает. — Далеко не отходи, — следует приказ. Мне хочется плюнуть ему в лицо, вместо этого я разворачиваюсь и просто иду сквозь ряды элленари. Одежда в разводах, на лице брызги крови, возбуждение и азарт бьются о камни, бурлят горной рекой. На меня особо никто не смотрит, но сейчас меня это полностью устраивает. Хрустят под копытами камни, хлопают мощные крылья коней, слышатся крики-ржание. Я подхожу к скале, зубцами вырастающей в небо, касаюсь ладонью гладкого камня. Мне нужно найти способ достучаться до Эльгера или до брата. Вот только как? Аурихэйм не откликается на магию смертных. Эту мысль перебивает яростное рычание, вой, а следом — тонюсенький, жалобный писк. Не совсем отдавая себе отчет в том, что делаю, срываюсь и бегу на него, вдоль скалы. Дыхание сбивается, ветер отбрасывает волосы назад, когда я вылетаю прямо на свору псов. Бъйрэнгал, скорее всего, самка, рывками отбрасывает назад загоняющих тварей, которых привела охота. У нее уже разодран бок, задняя лапа волочится по острым камням, а у скалы, сжавшись в комок, ощетинившись, дрожит… детеныш. Именно до него пытаются добраться псы, потому что самка уже проиграла. — Пошли вон! — ору я. — Вон! Вон! Вон! Магия вспарывает пространство, я помню, что так делать нельзя, что всегда надо контролировать расход сил, но сейчас обрушиваю всю свою силу на псов. С визгами и воем, они шарахаются назад, бросаются врассыпную. Кошка показывает зубы, рычит. — Я не причиню тебе вреда, — говорю я. Остаюсь на месте, пытаясь справиться с силой, бушующей внутри. Магия жизни только кажется легкой, на самом деле — это буйство природы, укротить которое очень сложно. Именно поэтому магов жизни перво-наперво учат держать себя в руках, и только потом допускается первая практика. Винсент учил меня очень долго, именно благодаря ему мне сейчас удается восстановить дыхание и контуры силы. Из-за спины раздается яростное: — Сдохни, тварь! — И метко брошенный кинжал ударяет самку бъйрэнгала в грудь в ту самую минуту, когда та взлетает в броске. — Нет! Кошка падает в камни и пыль, а я оборачиваюсь: за моей спиной стоит Ирэя.