6 — Если быть откровенным, вреда он ей не причинит, конечно… — Большеухий сказал это с опаской и осторожно посмотрел на Золтера. После пары часов совместного сна (ладно, я не спала, спал только котенок), бъйрэнгал позволил водрузить себя на стол и осмотреть. Правда, при этом поглядывал на меня, а я поглядывала на того, кто осматривал. Попытайся он причинить детенышу вред — и ему бы не поздоровилось. — Ты уверен? — Да, ваше аэльвэрство. Судя по тому, как он относится к аэльвэйн Лавинии, он признал ее своей. А вы не хуже меня знаете, что своих бъйрэнгалы не только не трогают, но и защищают в случае угрозы. Золтер почему-то посмотрел на меня так, будто угрозой была я. Ноздри его шевельнулись. — Хорошо, — отрывисто произнес он. — Ты можешь его забрать. — Вот и замечательно. Я наклонилась, подставила руки, на которые малыш с радостью забрался. Он вообще вел себя как настоящий котенок: терся о мое платье, мурлыкал, или, скорее, шурлыкал, потому что вместо привычного мурчания до уха доносилось «Ш-р-р-р», и «Ш-ш-р-р-рау». — Идем, — Золтер кивнул в сторону двери, а я улыбнулась большеухому элленари в белом халате. — Спасибо большое! Тот почему-то пошел сине-зелеными пятнами, пробормотал: — Пожалуйста, — и поспешно скрылся за дверью подсобки, откуда донесся звук, подозрительно напоминающий сморкание в носовой платок. — Что это было? — удивленно спросила я. — Маршараш — нигар. Это раса слуг и рабов, с ними никто не церемонится. Я вскинула брови: — Рабов?! — Что тебя так удивляет, Лавиния? В нашем ужасном обществе есть рабы, — сарказма в голосе великого повелителя Аурихэйма было столько, что могло бы хватить на всех элленари вместе взятых. Удивиться, с чего бы, мне было не дано: мы как раз поравнялись с охранниками. Эти мощные существа согнулись так, что булавы ударились о стены, высекая искры, но Золтер даже не взглянул в их сторону, и мы прошли мимо. — Откуда в Аурихэйме столько рас? — поинтересовалась я. — Наш мир… не такой. — Ваш мир примитивный, — хмыкнул он. — Аурихэйм рожден в пространстве, наполненном изначальной магией и ее силой. Когда магия только набирала силу, открывалось множество измерений, вместе с ней в наш мир приходили самые разные существа. — Но они не являются элленари? — Совершенно верно. Кто-то из них пожелал остаться сам. Кого-то мы истребили, потому что они пытались нас захватить. Сейчас все дыры в пространстве тщательно запечатаны, и столь же тщательно охраняются. Я покачала головой. — Или ты считала, что вы — единственные разумные существа во Вселенной? — Я ничего такого не говорила! — возмутилась я, и котенок на моих руках возмущенно шяукнул. — Ну разумеется. О таком ты исключительно думаешь. Я моргнула. — Что вы хотите этим сказать? — Леди не положено говорить вслух то, что она считает невежливым, не так ли, Лавиния? — Он окинул меня насмешливым взглядом с ног до головы. — То есть вы сейчас косвенно обвиняете меня в лицемерии? — Почему же косвенно? Вполне себе прямо. Я пожалела, что на него нельзя натравить котенка. Который, к слову, косился на Золтера очень подозрительно. Тем временем мы пересекли двор и оказались на лестнице, по которой утром спускались вместе с Лизеей. То ли замок в этой части решил не перестраиваться, то ли сегодня у магических колебаний был выходной, но лестница осталась на месте, и этот поворот я тоже очень хорошо помнила. — Я не лицемерю, — заметила я, когда мы оказались в коридоре под шипение виеррахов. Котенок выгнулся у меня в руках, но Золтер взмахнул рукой, запечатывая тени в стенах, и звереныш снова прижался к моей груди. Правда, напряженный и поводящий ушами, словно выискивающий малейшую опасность. — Разумеется, нет, Лавиния. Именно поэтому последний год рядом со своим мужем ты делала вид, что у вас счастливая семья. — Молчали бы вы… про моего мужа. — Или что? — Он приподнял брови. Глаза опасно сверкнули. Я вернула ему похожий взгляд и пошла дальше. — Нам сюда, — это тоже прозвучало язвительно. Особенно если учитывать, что я почти пролетела поворот в анфиладу. Нет, похоже все-таки не выходной, потому что этой анфилады я не помнила. — Рядом с моим мужем меня удерживали обстоятельства, — бросила я. — Позволь узнать, какие именно? — Нелегкая семейная ситуация брата. — Или нежелание показать энгерийскому обществу развод благопристойной леди Лавинии? — Это сейчас была мораль? — я пересадила котенка на плечо и сложила руки на груди. — Если да, то она прошла мимо, потому что рядом с вами меня тоже удерживают обстоятельства, но сказать, что я лицемерю, я не могу. Теперь глаза его потемнели, но я только ускорила шаг. Все, хватит с меня. С чего я вообще с ним разговариваю? Можно подумать, его интересует ситуация в жизни Винсента, или что-то еще. Его аэльвэрству скучно, даже помереть не может, вот и развлекается, как умеет. Осознание этого подстегнуло, как хлыстом, и я пошла еще быстрее. Все, чего мне сейчас хотелось, как можно скорее остаться одной. У дверей моей спальни, массивных и тяжелых, с резными узорами, Золтер остановился. — Приведи себя в порядок, Лавиния. Ужинать будем вместе. — Какая жалость! Я надеялась, что сейчас поужинаю с котенком, а потом лягу спать. Тоже с котенком. Он усмехнулся. — Если тебя не устраивает имя, которое придумал я, придумай свое. — Льер, — сообщила я. — Назову его Льер. Я влетела в комнату раньше, чем его остолбеневшее аэльвэрство успело открыть свой аэльвэрский рот. Захлопнула двери, отпустила малыша и только после этого привалилась к стене, пытаясь унять бешено бьющееся сердце. Унять не получилось: дверь распахнулась с таким треском, что чудом не раскрошилась в пыль. Бъйрэнгал подпрыгнул, я отскочила, но меня перехватили за руку и резко впечатали в свою грудь. А потом так же резко впились подчиняющим, жестким поцелуем в мои губы. Я задохнулась, попыталась вырваться — и не смогла. Губы вспыхнули, и вслед за ними вспыхнуло что-то в груди: что-то обжигающее, сумасшедшее, яростное, и… удивительно нежное. Наверное, именно последнее и заставило меня замереть, впитывая каждое мгновение странного и непонятного поцелуя. Впрочем, поцелуем это назвать было сложно. По крайней мере, поцелуем в моем представлении. Ладонь на моем затылке не позволяла мне отстраниться, пальцы скользили по напряженной шее, вверх-вниз — и снова наверх. Под этими прикосновениями рождалась жаркая дрожь, рождалась и сбегала по плечам прямо на грудь, заставляя чувствовать почти невесомую ткань платья, как если бы она была холщовой. Эта дрожь отдавалась в кончики пальцев, в ладони, которыми я упиралась в его плечи, наверное, именно поэтому я чувствовала ее и в нем тоже. В судорожном вздохе, который мы разделили на двоих, когда по губам скользнул обжигающе-ледяной воздух. В бесстыдном прикосновении языка к языку, которое тут же сменилось укусом, заставившим вздрогнуть. И тут же, мгновенно — в глубокой, раскрывающей ласке. Его пальцы скользнули по моему плечу, стягивая ткань платья, повторяя скольжение кружева по плечу. — Лавиния. — Хриплый выдох опалил кожу, и так горящую под его пальцами. — Моя Лавиния… Никогда не представляла, что мое имя может произнести так порочно, так собственнически-властно, так… Широко распахнула глаза, ударилась о взгляд темных, темнее чем самая глубокая ночь, глаз. Он смотрел так, словно видел меня впервые, или словно впервые узнал меня такой. Раскрытой, прижимающейся к нему, подающейся навстречу каждой ласке, вжимающейся ставшей безумно чувствительной грудью в его грудь. Всевидящий, что я творю?! Осознание случившегося заставило меня замереть повторно, а потом резко, с силой оттолкнуться от его плеч и шагнуть назад.