«Все», — совершенно неподобающий для леди ответ, но именно это мне сейчас захотелось ответить. — Я хочу видеть тебя, — сказала тихо. Внешность Золтера, пусть даже обманная, сейчас была последней разделяющей нас преградой. Я смотрела, как меняются его черты, как из волос ускользает расплавленная медь, а в совершенно другом разрезе глаз в радужке собирается знакомая синева. Видела, как становятся другими надбровные дуги и линия подбородка, как проступает на коже совершенно другой узор. Не удержавшись, коснулась его лица. — Хочу тебя, — произнесла еле слышно. И тихо вздохнула, когда его губы накрыли мои уже совершенно иначе. В этом поцелуе помимо сводящей с ума, с трудом сдерживаемой страсти, была удивительная, глубокая нежность. Когда его ладонь скользнула на мою шею, я вздрогнула и чуть подалась вперед, впитывая каждое прикосновение, каждое движение губ. Раскрывая свои, чтобы позволить ему углубить поцелуй, и, кажется, впервые в жизни испытывая желание стать единым целым с мужчиной. Пальцы Льера вплелись в мои волосы, стягивая пряди в горсть, легкий укус заставил меня вздрогнуть, и следом вздрогнуть заставил глухой стон. Я широко распахнула глаза, чтобы наткнуться на темный, темнее глубинной тьмы, взгляд. — Моя Лавиния, — хрипло выдохнул он, и у меня самой потемнело перед глазами. Столько чувств я не могла уловить даже в нашем мире, не говоря уже об Аурихэйме. Столько настоящей, живой, отчаянной страсти и желания, втекающего в меня даже через ткань, разделяющую наши тела. — Мой Льер, — зачем-то тихо сказала я и закусила губу, не отпуская его взгляда. Чтобы мгновением позже услышать не то рычание, не то вздох. Меня опрокинули на покрывало из трав, стягивая лиф платья, задевая болезненно-чувствительную грудь. Предплечье полыхало огнем, но мне было все равно, и стало еще более все равно, когда губы Льера коснулись одного соска, а пальцы сжали второй. Я выгнулась всем телом, стремясь продлить эту ласку, усилить ее, скользнула руками под удлиненный парадный мундир, под жилет, выдергивая рубашку из брюк. Ненадолго замерла, остановив пальцы на застежке брюк, чтобы мгновением позже скользнуть ладонью по ткани, чувствуя твердость его желания. Под резкий выдох почувствовала, как под его взглядом вспыхнули щеки и все лицо, а потом потянула штаны вниз. — Ты так трогательно смущаешься, — голос его, казалось, стал еще на несколько тонов ниже. Он словно шел из самой глубины его существа, отзываясь на суть элленари, на природу их странного мира. Мира, который нас соединил. — Главное, чтобы ты не смущался, — ответила я. Вздрогнула, когда ткань юбки скользнула по моим бедрам, повторяя движения его ладоней. — Или такое невозможно? — мне казалось, что если я замолчу, я просто растворюсь в этом мужчине. В бессовестных ласках, которые заставляли сердце колотиться все сильнее, и я с трудом сдерживалась, чтобы не стонать в голос. — Невозможно — что? — откровенное прикосновение его пальцев все-таки заставило глубоко вздохнуть. — Элленари. Смущение. Смущенный элленари. — Рядом с тобой, моя королева, — он наклонился ко мне так низко, что его дыхание скользнуло по обнаженной груди, — возможно все. Наверное, именно эти слова отключили любое смущение, которое было во мне. Скользнув рукой между нашими телами, коснулась пальцами его напряженного желания, заключая в ладонь и скользя по всей длине в такт его ласкам. Рычание (теперь уже совершенно точно оно) отозвалось во всем теле странной, дикой волной почти-наслаждения, но в миг, когда он приподнялся, глядя мне в глаза, я застыла. Страх перед тем, как это было в прошлый раз прокатился по телу, почти подчистую выжигая горящее в крови наваждение. — Что-то не так? — Льер внимательно посмотрел мне в глаза. А я вдруг с ужасом поняла, что все еще чувствую прикосновения Золтера и тот рывок, который принес с собой только боль и подчинение, дикое и унизительное, порожденное природой узора наслаждение, от которого я так старалась отмыться. В ту минуту, когда я об этом подумала, на лицо Льера снова упала тень. Я поняла, что он понял, и… страх вдруг ушел, растворился без следа. — Я бы хотел все изменить. Хотел бы стать у тебя первым, — глухо произнес он, и в его словах было не меньше боли, чем у меня в ту ночь. — Ты и будешь у меня первым, — сказала я, потянувшись к нему. — Сейчас. И всегда. Коснулась пальцами его щеки и вздрогнула, когда он перехватил мою руку. — Ты уверена? — спросил, глядя мне в глаза. — Уверена, — выдохнула я. Шелест платья показался невыносимо громким. Осознание того, что сейчас мы действительно станем единым целым, это откровенное прикосновение там, внизу, заставило содрогнуться. И выгнуться всем телом, когда Льер чуть подался вперед — принимая его в себя. Больно не было. Разве что самую капельку. — Я больше не могу сдерживаться, — предупредил он, глядя на меня совершенно дикими глазами. — И не надо, — выдохнула я, поймав в них свое отражение. Перехватив мои руки, он завел их над головой и чуть приподнялся, заставив всхлипнуть от острой смены чувственных ощущений. И вскрикнуть от нового, сильного движения и чувства нарастающего внутри жара. Наклонившись, рывком прильнул ко мне, впиваясь в губы горячим, яростным поцелуем, и я окончательно потерялась. В этом сумасшедшем ритме, чувствуя себя дрожащей струной, от кончиков сплетенных с его пальцев рук до бесстыдно разведенных бедер. От волнами накатывающего наслаждения до горящих под его губами безумно чувствительных губ. От каждого срывающегося с губ стона, отзывающегося в нем, от каждого выдоха Льера, дрожью втекающего в мое тело. Эта дрожь становилась все сильнее, и наслаждение, набирающее высоту, казалось почти невыносимым. В тот миг, когда я содрогнулась под ним, вспышка перед глазами затмила солнце. Окутавшее нас сияние светом раскрылось над лесом, и я задыхалась, снова и снова вздрагивая от усилившихся толчков, от мощной пульсации, и от сверкнувшего невыносимой синевой взгляда, когда Льер хрипло выдохнул мое имя. Он подался назад, заставив меня выгнуться всем телом, а потом подхватил на руки, позволяя упасть на них, а не на траву. Я чувствовала биение его сердца, глубокое и такое сильное, что каждый удар отдавался во мне даже сквозь жилет и рубашку. Удлиненный парадный мундир, которым меня накрыли, чуть царапал кожу, а мое платье лежало между нами слоями невесомой ткани, и это были самые сладкие мгновения в моей жизни. Особенно когда Льер взял мою руку в свою и поднес к губам, целуя мои пальцы. И не было в мире слов, которые оказались бы сильнее этого жеста. Не представляю, сколько мы так лежали, молча, в объятиях друг друга, пока я не повернулась и не увидела краешек Арки. Осознание того, где мы находимся, накатило на меня быстро и неотвратимо, щедро плеснуло на щеки краской, особенно когда я вспомнила, как некоторое время назад говорила с Эртеей. — Льер, — шепотом сказала я. — Да, моя королева? — Прекрати издеваться! — Разве я издеваюсь? Мне просто нравится как это звучит. Его губы почти касались моих волос, растрепавшейся прически, наводя на совершенно непристойные мысли о том, что только что тут произошло. На этом я покраснела еще сильнее, а Льер, приподнявшись на локте, заинтересованно посмотрел на меня. — Что-то не так? Что-то?! Всевидящий, я занималась любовью… в лесу! — Я с ней говорила, — сказала я и показала на Арку. — Это я уже понял. — Нет. Я говорила именно с ней, я ее видела. Изначальную в ее облике, а не Арку. Льер покачал головой. — Даже если так? — Она могла видеть, что мы… Он приподнял брови и долго-долго на меня смотрел, а потом рассмеялся. — Лавиния, ты думаешь, что Изначальной есть дело до того, что происходит между нами? Она уже давно нечто среднее между лесом и могущественным артефактом, сутью Жизни, если так можно выразиться. Не станешь же ты стесняться дерева? Ну не знаю. Когда она говорила со мной, она совсем не напоминала дерево. Ткань мундира скользнула по предплечью, и я ойкнула: чувство было такое, словно наждаком провели по свежей ране. Льер нахмурился, глядя на мое плечо, а потом рывком сдернул мундир. Узор мьерхаартан стал ярко-красного цвета и напоминал свежий ожог, к счастью, только внешне, и очень частично — по ощущениям. — Что это?! — выдохнула я. — Не знаю, — Льер покачал головой. — Я пытался найти объяснение в библиотеке, но тщетно. Этот узор действительно чем-то перекликается с вашим заклятием змеи, с той лишь разницей, что не убивает. В случае измены он раскаляется докрасна, выдавая случившееся на стороне, но я не понимаю, как такое может быть. Золтер мертв, и узора быть не должно. — Я спросила у нее про узор, — кивнула в сторону Арки, — но она не успела ответить. Пришел ты. — Позвать ее ты не можешь? — Как? — задала я философский вопрос. Попытаться, конечно, стоило, и пока Льер помогал мне поправить платье, я думала о том, что делать дальше. Если мое присутствие и правда влияет на этот мир, помогает ему справиться с пустотой, мой уход снова приведет к тому, что пустота начнет разрастаться? Или нет? — Если я уйду, Аурихэйм снова лишится жизни? — спросила прямо.